«Оставь меня! Уйди, дрянь!» Томочка стонала, но ее попытки избежать своей участи лишь смешили Ирину. Подведя девушку к окну, она распахнула его. Весенний ветер – ароматный, свежий, вызывающий в памяти воспоминания о беззаботном детстве – ворвался в комнату, взъерошил волосы, поцеловал Томочку в щеки. «Все будет хорошо!» – шептал он, а солнце улыбалось с небес с ласковым равнодушием. – Как все удачно складывается, – пропела Ирина. – Наша милая малышка решила вымыть окна к приезду жениха, не удержалась и… Несчастный случай, винить некого. Илья скоро забудет тебя, его ждет новая жизнь, я ему в этом помогу, можешь порадоваться за возлюбленного. «Оставь его в покое! Меня убей, но Илью не трогай!» – Было так любезно с твоей стороны сходить на днях к нотариусу и написать завещание в пользу Ильи! Конечно, это слегка подозрительно – с чего ты решила именно сейчас сделать это? Но доказать ничего невозможно, никто не причастен к твоей смерти, ты сама виновата, неуклюжая глупышка! Никто ни в чем не будет разбираться. «Нотариус?» – подумала Томочка и вспомнила, как обнаружила себя стоящей в коридоре шестого этажа, не помнящей, как туда попала. А дальше вспомнилось все, что диковинным образом было стерто из памяти: как она звонила и просила ее принять, как нотариус, которая стриглась и делала маникюр в их салоне, нашла для нее «окно» между другими посетителями. Как доставала паспорт, говорила с нотариусом, расписывалась в документах… – Пора, пора! – Ирина развернула девушку к окну и пододвинула стул. – Тут не так уж высоко, четвертый этаж, но ты упадешь прямо на асфальт, очень неудачно. «Я не смогу взобраться на подоконник! Пока ты будешь меня тащить, кто-то может это увидеть!» И тут Томочка почувствовала, что тело вновь подчиняется ей. Говорить она не могла, но руки и ноги слушались! На короткое мгновение проснулась надежда, и она поверила, что может спастись. Всего и нужно-то – оттолкнуть Ирину, выбежать из комнаты, добраться до выхода из квартиры. Однако надежды оказались тщетны. Гибкое стройное Томочкино тело выполняло совсем не те команды, которые пытался послать ему мозг. Оно слушалось Ирину, которая отступила вглубь комнаты, отойдя подальше от окна, и Томочка не могла сопротивляться. Окунула губку в воду, отжала слегка, совсем чуточку. Протерла подоконник, так что он стал влажным. Вскарабкалась на стул, а после – на мокрый подоконник. В ужасе предчувствуя свой смертный час, взялась за раму, принялась возить губкой по стеклу. «Нет, господи, нет!» Томочка стояла на самом краю, высунувшись из окна всем корпусом. – Лети, птичка! – прозвучало за спиной, и ноги Томочки беспомощно заскользили по подоконнику. Она взмахнула руками, словно крыльями, губка выпала из ладони и полетела вниз. А после синяя весенняя бездна проглотила Томочку. Часть третья. Илья Глава первая Весенняя погода переменчива, и предугадать ее капризы синоптики могут не всегда. Сегодня они прогнозировали теплый солнечный день, но уже к полудню на небо наползли дымчато-серые неуклюжие тучи. Ветер стал холодным – забирался под одежду, хлестал по щекам, а в довершение всего начал моросить дождь, по-осеннему нудный, монотонный, превращающий землю под ногами в непроходимую кашу. Илья не обращал внимания на погоду, он вообще ничего вокруг не замечал, с головой уйдя в свои мысли. Джинсовая куртка, которую надел, собираясь выйти из дому, постепенно пропитывалась дождем: зонта Илья с собою не взял. – Привет, – сказала Леля, подходя к нему. – Иди под зонтик, вымокнешь весь. Он рассеянно посмотрел на нее, по лицу скользнула улыбка. – Спасибо. Теперь они стояли под Лелиным полосатым зонтом, глядя на фотографию Томочки. Она улыбалась им ясной открытой улыбкой – красивая, юная, беззаботная. Готовая расхохотаться в голос. Не знающая своей жестокой судьбы. Памятника на ее могиле не было: Илье сказали, что земля осядет, и он может покоситься, надо подождать около года, прежде чем устанавливать. Поэтому снимок был закреплен на кресте. – Не могу поверить, – сказала Леля, и Илья услышал слезы в ее голосе. – Совсем скоро должна быть наша свадьба, – чужим голосом, отстраненно проговорил он. Леля сжала его локоть. – Илюша, ты… – Хотел сюрприз ей сделать, купил тур в Черногорию, – не слушая девушку, продолжил Илья. – Она мечтала туда съездить, смотрела фотографии в интернете. Мне звонили вчера из агентства, напоминали. – Илья, послушай… – Человека нет, а они напоминают, что ему пора лететь к морю. Они стояли возле Томочкиного последнего пристанища еще минут десять, и за это время ни Леля, ни Илья не произнесли ни слова. Небо плакало, Леля плакала, а Илья не мог выдавить ни слезинки. Слезы помогли бы смыть горе, принесли хоть какое-то облегчение, но что-то внутри сжалось, не пропускало их наружу. С того момента, как он узнал о гибели Томочки, в душе образовалась дыра, открывшая такие глубины, о которых Илья и не подозревал. На самом дне этой ямы, под слоем горя, непонимания, неверия и отчаяния, жило и пульсировало чувство, которое давило и отравляло сильнее всего. Вина. Слишком поздно понял, что любит – и слишком мало отдавал этой любви Томочке. Не должен был уезжать, взваливать на ее плечи уход за матерью – и уехал, даже не звонил несколько последних дней. Все черпал и черпал, брал и брал у щедрой, доброй, готовой на самопожертвование Томочки – и катастрофически скупо, по капле, неохотно, запоздало отдавал взамен. И даже тоскует по Томочке, как ему казалось, недостаточно сильно, не так, как должен. – Пойдем, – сказал Илья, почувствовав, что Леля дрожит от холода. – Простудишься. Они медленно брели по дорожке, слыша, как дождевые капли разбиваются о скользкую спину зонта. – Миша на работе? Леля кивнула. – Скоро переводится в институт. Михаил, на радость отцу, решил делать карьеру по его советам: аспирантура, преподавание, адвокатура. Если бы Илья мог удивляться, он удивился бы Мишиной сговорчивости, его внезапно проснувшемуся желанию остепениться на теплой должности. Ему хотелось сказать, что все у Миши с Лелей будет отлично: она защитит диплом и устроится на хорошую работу, он освоится в новой роли, они поженятся, детей родят. Но Илья понимал, что если скажет это вслух, то Леля услышит неминуемый оттенок горечи и расстроится. А он не хотел ее огорчать. – Мишка молодец, – сказал только. – Из комы, как из космоса вернулся: мудрым, рассудительным. Леля улыбнулась. – Ты домой сейчас? – спросила она и, получив утвердительный ответ, предложила подвезти. – Надо купить машину, кредит взять, да все руки не доходят. – Как мама? – дежурно осведомилась Леля, потому что теперь, в свете всех перемен, спрашивать об этом нужды не было. Тетя Ира чувствовала себя настолько хорошо, что в это невозможно было поверить. Врачи проверяли ее, брали анализы, делали тесты – и в итоге разводили руками. Да, новый препарат, который мать Ильи стала принимать зимой, был хорош, давал некоторые надежды на более полное восстановление, но такого сногсшибательного эффекта от него никто не ждал. Ирина ходила и говорила, как прежде. Безжизненно висевшая правая рука функционировала отлично. Женщина готовила, рисовала, делала уборку, даже связала сыну шарф – и все это без малейших усилий, как будто никогда и не болела, не переносила инсульта, который приковал ее к постели и лишил привычной жизни. Ирина даже стала выглядеть намного моложе, к ней вернулись легкость и красота. – О, мама прекрасно, – слишком оживленно ответил Илья. Они уже подходили к Лелиному автомобилю. – Хотела со мной пойти. Ты знаешь, она ведь так любила Томочку. То, как он говорил о матери, прозвучало неестественно, чересчур официально, и Илья, почувствовав это, смутился. Леля тоже уловила фальшь, но сделала неправильный вывод. – Боишься, что она за старое возьмется, раз выздоровела? – без обиняков спросила девушка, садясь в машину. – Нет, – искренне ответил Илья. – Она теперь поклонник ЗОЖ, даже удивительно. Ни про водку, ни про сигареты не вспоминает. Гимнастика, свежевыжатые соки, баланс углеводов и белков и все такое. – Ничего себе. – Читает запоем, смотрит французские и итальянские фильмы. Я понятия не имел, что она о них слышала. – Илья помолчал. – А мама сказала, что мечтала в юности стать актрисой и часто смотрела их. – Тетя Ира изменилась, – констатировала Леля. Они выехали со стоянки и пристроились в хвост огромному черному внедорожнику, который плыл по залитой дождем улице, словно океанский лайнер. – Не хочу сказать, что мама любила яичницу, яблоки или чай с молоком, а тут вдруг в рот ничего этого не берет. Или походка изменилась, или голос. Нет, она прежняя, но… Ей стало интересно то, что не было интересно. Она вспомнила то, о чем она давно забыла, вот как про эти фильмы.