Я чуть не рассмеялась. Я сплю, что ли? И снится мне какая-то… фантасмагория. Тем временем Петр разбирал торбы с едой. — Лук, — благоговейно проговорил он, — свежий лук. Морковочка. Сливы. А тут что? Курица? У вас на Отрогах куры водятся, Ледышка? — Не, — весело протянула Маша, появляясь на кухне с пакетиком леденцов. — Это из Тридевятого от селян подношения. — Чтят вас с дедом? — не моргнув бровью поинтересовался маг, пока я, раскрыв рот, переводила взгляд с него на ребенка. — А как же. Я привезла все, что в холодильнике было. Свежее, приморозилось только. — У вас и холодильник есть? А добиралась правда на олене? — Не, простите, тетенька и дяденька, это я приврала маленько. Нежить в санки запрягла. Только она разлетелась вся, как доехамши. — Нежить? Отроги? Я вашему диалогу не мешаю? — поинтересовалась я. — А то вы, может, запамятовали, что я тоже здесь. Мне кто-то объяснит, что происходит? Маша воззрилась на меня с непониманием. — Я ей потом расскажу, — кивнул ребенку маг. Нет, меня все-таки игнорируют самым бессовестным образом! Ладно, подождем, есть хочется. Девочка уселась на стул, с любопытством принялась следить за манипуляциями Ракитникова. Тот сложил себе что-то вроде фартука из полотенца, подкатил дырявые рукава свитера, протер кусочком лимона разделочную доску из набора посуды, что я когда-то приволокла из города для будущего шоу. — Ассистируйте, барышня, — строго велел он мне. — Лук. Я с невольной улыбкой протянула ему очищенную луковицу. Нож засверкал в руках мага. Острое лезвие порхало в нескольких миллиметрах от кончиков пальцев. У нашей маленькой гостьи округлились глаза. Каждый раз, когда порезанные овощи и куски куриной тушки отправлялись в миску, Маша вздыхала с облегчением. — Масло! Разогрев! — командовал Петр. — Плесни воды, пусть карамелизуется. Выпарилась! Еще! Морковь! Мясо! Соус! По кухне поплыл невероятный запах. Мы с Машей синхронно сглотнули слюну. Голод немного отвлек меня от слов мага. Отчего он решил, что девочка пришла с Отрогов? Откуда он знает, что у нее есть дед? Не отец, не мама, не бабушка — дед. Разум мой не мог принять тот факт, что это был не обычный ребенок, а кто-то очень сильный магически… или что-то. Несмотря на страх и эманации мистической ауры девочки, к ней тянулось мое сердце. Тепло и уют — вот, что я чувствовала в присутствии Маши. От ее улыбки к душе приливали волны необъяснимого счастья. Никогда раньше я не испытывала особой любви к детям, они меня скорее раздражали. В их присутствии я невольно вспоминала свое детство — и боль накатывала, воскрешаясь из памяти. — Не ешь больше конфет, — попросила я Машу. — Мне не жалко, но с холода нужно горячее пожевать. И для зубов сладкого много вредно. — Ну, хозяин-то конфет не от зубной боли помер, — девочка хихикнула. — Небось теперь Нави служит. — Что? — не поняла я. — Какой хозяин конфет? — Той сумки владелец. — А ну-ка поподробнее, — Петр отставил в сторону миску с крупой. Маше явно удалось его заинтриговать. Девочка состроила важную мордочку: — Так че подробнее-то? Маг это был, по ее душу, — трогательный пальчик с тонким золотым колечком и обкусанным ноготком показал в мою сторону. — В ручке сумки — магический шнур, пленников вязать, его не расплетешь даже сильным волшебством, можете сами потянуть и проверить. А в блокноте — заклинания усмирения, на всякий случай. Он ее боялся, магии ее. Тетенька, вы Рой благодарите, что похититель до вас не добрался. Сейчас бы вам не до еды было. Тетенька, а кому вы куриную гузку отложили? Собачке, да? Словно холодная рука перехватило горло. Петр бросил на меня короткий взгляд и кинул ребенку: — Много будешь знать, плохо будешь спать. Пойди пока по дому походи. Наверх поднимись, зеркала посмотри. Разрешаю трогать все. Но не ломать. Потом договорим. — Ага, — девочка соскочила со стула и унеслась. — А этот где? — маг поднял палец и покачал им из стороны в сторону, словно хвостом повилял. — Спрятался, — хрипло ответила я. — Она его хозяйка. Он сбежал, боится теперь. Придет. Соскучился. — Ого! Как догадалась? — Ленточка. У него на хвосте была. Там обшивка такая… особенная, из бубенчиков тоже. И испуг его я почувствовала. Он на крыше сидит. Замерзнет — спустится. Дай воды! Петр смотрел, как я пью, и помешивал мясо на сковородке. — Ты поняла, что произошло? — Да. Мачеха продала меня магам. Я такое предполагала, надеялась, что она не рискнет, побоится — столько лет скрывала меня от людей. Но она, полагаю, сильно разозлилась. — Откуда она узнала об акциатто? — Помнишь, я говорила, что в замок приходил дракон? Он из местных, из сильверградских. Он пообещал Игрид отказаться от моего приданого и, видимо, что-то ей рассказал. Ингрид — умная стерва, наверняка выяснила, чем дракона заинтересовала ее убогая падчерица. А у моей мачехи, сам понимаешь, куча моих вещей, я успела сжечь далеко не все. Где-то к вороту волосок прицепился, где-то, возможно, на кухонной салфетке остались следы крови: кухня — место повышенной травматичности. — Существует около дюжины видов поисковых заклинаний, — задумчиво проговорил Петр. — Нам повезло. Тебе. — Да. Кто она? Кто эта девочка? — Не догадалась? А, ты же не местная. Снегурка это. Деда Зимника приемная внучка. — Приемная? Стой! Ты сказал «Деда Зимника»?! Того самого?! — Его, того самого, в чьем Рое мы сидим сейчас. Знаешь, кто такой «проводник»? — Нет. — А я знаю, не помню, правда, откуда. Вроде и времена у нас цивилизованные, и нежить приструнили, и магов темных отслеживаем, но только чем глубже в Тридевятый лес, тем толще ведуны-шаманы и тем больше сохранившихся там варварских обычаев. До сих пор в некоторых деревнях в могилу умершему ведуну его коллеги по цеху кладут двух-трехлетнего ребенка. Живого. Я сглотнула, невольно прижав руки ко рту. — Считается, ребенок становится проводником и другие ведуны получают через него доступ к навьей силе. Вот из таких детей Дед Зимник и выбирает себе «внучку». Приходит в лютый зимний день, а может и в теплый солнечный… наводит на деревню тень из инея — никого в живых не остается. Кроме дитя. Я ведь видел такие мертвые села. Своими собственными глазами, да, — маг сморщил лоб. — Когда я их видел? Вот же навья непруха с этой памятью! — Как они не боятся, эти люди? — выдавила я. — Они боятся, — вздохнул Петр. — Однако искушение сильнее: хорошие ведуны с особой силой — это здоровье жителей села, урожаи, защита от нечисти, нежити и лихих людей. Поэтому селяне пытаются увести внимание Зимника: загодя начинают над дитем причитать, якобы болеет ребенок. Чаще всего у них получается. Этой девочке, — маг кивнул в сторону зала, — повезло. — Я начинаю уважать Деда Зимника, — поежилась я. — Но что с ними дальше происходит? С этими детьми. — Они вырастают, — успокоил меня маг. — И уходят к людям. Живут среди них обычной жизнью. И редко кто догадывается, кем они были, разве что сильные маги. И еще: это не для простых обывателей информация, мало кто об этом знает. Никому, поняла? — Ее нежить слушается, она в Рое ходит, как по лугу летом. Но откуда Маше известно о маге с сумкой? — Не знаю, — признался маг. — Но, думаю, она не только ради Петеньки сюда пришла. — Помянешь черта, — я покосилась на дверь. — Явился, нежить блудная. Петенька и впрямь топтался за порогом. Заполз в тепло, хвост поджав, сунулся было в уголок. Даже на стол с курятиной не взглянул. Однако спрятаться уморту не удалось. Маша сбежала сверху, принялась тормошить «песика»: — Ты нехороший мальчик, Жучок! И ты меня бросил! И ты! Спасибо вам, тетенька, что не прогнали его! Он добрый! Его дедушка из личинки вывел, собачью душу ему подарил! Плохой Жучок! Плохой! Непослушный! Петенька осторожно совал морду девочке под мышку и всячески демонстрировал раскаяние. Закончилось все объятьями и… ленточкой на хвосте. Уморт посмотрел на меня с тоской и картинку отправил соответственную, жалобную. Я только руками развела. А что я сделаю? Не я непослушного Жучка владелица. И слава Прави. Маша и Петенька умчались смотреть линзу. Я чувствовала эмоции нежити. Уморту действительно было жаль, что он провел столько времени вдали от маленькой хозяйки. Жутковатого любимца снежной девочки распирало от радости: Снегурочка пришла за ним, отыскала его посреди лютой бури. Любовь к Машеньке бурлила в Петеньке так, что уши и хвост уморта ходили ходуном, а лапы заплетались. Однако при этом Петенька вспоминал, как наслаждался каждым проведенным на свободе днем. И чаек гонять с пляжа ему понравилось, и охотиться в темной морской воде тоже. — Маша мне очень симпатична, — вырвалось у меня. — И я рада, что она не нечисть. — Нет, она человек, — сказал Петр, добавляя в кашу кусок желтого сливочного масла. — Ах, как же я люблю все это натуральное, свеженькое, заклятиями консервации незатронутое! Ты только понюхай! Маг отрезал кусочек масла и протянул мне на вилке. — Не нужно, — улыбнулась я. — Я и отсюда все чувствую. Свежее, да. И без морковного сока даже. Торговки базарные им иногда масло подкрашивают. — Ну и нюх! Нет, вот это ты попробовать должна! Это домашний козий сыр в специях! Петр обошел вокруг стола, отрезал кусочек сыра от сырной головы, аккуратно убрал ножом восковую корочку. — Не люблю! — запротестовала я, сдерживая смех. — Ничего козлиного не люблю! — Козьего! — Неважно! У нас в замке жили козы! Я на всю жизнь молока напилась и сыра наелась! — Тогда вот тебе овечий, мягкий! — маг ловко подхватил на вилку кусочек от другой головки. — Ешь! Это вкусно! Синтия, прошу, раскрой ротик, скажи «ам»! Не расстраивай своего ассистента. Не раскроешь — силой запихну! Я пыталась сбежать, Петр — поймать меня. Мы бегали вокруг накрытого стола. Я оказалась в углу между подоконником и плитой. Пискнула, когда в окно ударил порыв ветра. Протестующе заверещала: — Хорошо! Давай сюда свой сыр! Вот! Я ем, видишь? Ням-ням! Маг оказался совсем близко. Осторожно протянул руку и вытер пальцем каплю сыворотки у меня на подбородке. Задержал руку, скользнул пальцем выше, к губам. Сказал хрипловато: — Вкусно… наверное. Тоже хочу попробовать.