– Нет. – Врешь. – Глоток пива. На редкость поганое. – А то. – Я плюхнулась рядом. – Другого здесь нет. Подозреваю, что его тут и варят… или не тут, а там – пустыня большая. Луна ныне почти вошла в тело, вон, в боках раздалась, краснотой налилась, не предвещая ничего хорошего. – Я с братом говорил, – признался Томас, ковыряясь в ухе. – Он сказал, что это я Берта убил. – Вот так прямо и сказал? – Прямо. – А ты? – А я ничего не помню. То есть помню. Только не уверен, что это действительно память, а не игра воображения. Еще сказал, что Ник с ним разговаривал после той истории, когда тебе косу обрезали. Надо же. Я не знала. И теперь обрадовалась как-то совершенно по-детски. Значит, ему было не все равно. Но он же был в отъезде? Или нет? Нет, был в отъезде, это точно, но… возвращался? У него ведь случались каникулы. Праздники. И в теории Ник мог бы наведаться, но… почему я не знала? Он не желал встреч? – Тоже что-то вспомнила? – светским тоном поинтересовался Томас. – Вроде того. Его здесь не было. Он учился. И приезжал редко. А когда приезжал, отправлял мне приглашение. На ужин. И мы ужинали в его треклятом огромном доме… на День благодарения. И еще на Рождество. И весной тоже. Но когда приключилась эта хрень, его здесь не должно было быть. И я знаю, о чем говорю, потому что… потому что каждый приезд Ника был событием. – Почему он не сказал? Зря спрашиваю, откуда Томасу знать. Но он пожимает плечами и говорит: – Может, не хотел ставить тебя в неловкое положение? Хорошая теория. Мне нравится. – Пройдемся? – Сидеть невыносимо. И я встаю. Томас тоже поднимается, замирает на мгновение, будто пытаясь справиться со слабостью. Во мне даже совесть просыпается. Ненадолго. Но тотчас замолкает. Я ведь не настаиваю. Я просто предлагаю, а уже его дело, принимать предложение или нет. И вообще, он уже большой парень, сам должен думать, что и как. – Знаешь, ощущение такое, будто я не уезжал. – Он сунул руки в карманы просторной кожанки. – Ничего не изменилось. Даже люди не сильно постарели. – Ага. Я не уезжала, но, пожалуй, была согласна с тем, что в нашей дыре время тянется медленно. День за днем. И еще день. – Мне бы домой. – Я не боялась возвращаться. Еще чего. Теперь, когда Билли точно мертв, бояться некого. – Уверена? – Не знаю, – я пнула плоский камень. Маму эта моя привычка раздавать пинки камням весьма раздражала. – А куда еще? – Эшби? – Вы друг друга интересуете, – хмыкнула я. – Скоро ревновать начну. – Кого и к кому? Следующий камень сдвинулся с места. А мне подумалось, что это и вправду по-детски, идти, спрятав руку за спину, чтобы тот, кто рядом, не вздумал прикоснуться к ней. А он и не думает. У него свои заботы. И кровь из носу не идет, но Томас все равно им шмыгает. – Спрашивал? – А сам как думаешь? – С тобой всегда было непросто. – С чего бы? – вполне искренне возмутилась я. Может, я и не была примерной девочкой, которая умеет красиво приседать, взявшись за подол платьица, но чтобы сложно… – Ты на меня внимания не обращала, – пожаловался Томас и, глянув искоса, тоже пнул камень. – Я пытался привлечь… – Это когда книжкой по голове шандарахнул? Или когда клей на стул пролил? – Я клей не лил! – А кто тогда? – Понятия не имею. – Он сорвал сухую травинку и протянул мне. – А за книжку извини. Дураком был… Хотелось ответить, что и остался, но неожиданно для себя я эту травинку приняла. И даже присела, отведя полы куртки. Прекрасная леди. Не выдержала и фыркнула. И Томас фыркнул. Расхохотались мы одновременно. – А помнишь, как ты мне гремучку змеиную к куртке прицепила? Я тогда извертелся весь, все пытался понять, где гадюка. – Помню. Я эту гремучку знаешь сколько искала? Он все-таки взял меня за руку. Просто так. И я не стала прятаться. Тоже просто так. Ведь каждому понятно, что ничего-то у нас общего нет. Разве что немного прошлого, которое теперь не кажется таким уж горьким. Пара воспоминаний на двоих. И к ним – нынешний вечер. Фонари горят через один. И в окнах домов отражается этот свет. Будто луны на веревке. – Как оно, в большом городе? – спросила я, чтобы разрушить затянувшуюся паузу. И то странное неловкое ощущение, которому вроде бы и взяться неоткуда, а оно взялось. – По-разному… Шумно. Суетно. И постоянно спешишь. Даже когда спешить некуда, все равно спешишь, скорее по привычке. – Он шел медленно. И я подстроилась под этот шаг. Гуляем. Я тысячу лет не гуляла, чтобы просто так. – И драконов там нет. – Только в музее, – согласился Томас. – Скелеты. Но это не то… я бы хотел пригласить тебя в кино. – Так пригласи. – А здесь оно есть? – До Тампески, если по старому шоссе, пару часов всего. Правда, там ямы, а если бурей накроет, то будет невесело. Но бури пока отыграли. Драконы летают. Томас кивнул. Главная улица осталась позади. Видели ли нас? Наверняка. В этом городе всегда кто-то кого-то да видел. И завтра сплетни пойдут. Наведаться, что ли, к матушке? Поинтересоваться, что обо мне говорят? С другой стороны, с чего вдруг меня стало интересовать, что обо мне говорят? И почему вдруг мы с Томасом оказались настолько близко друг к другу, что касаемся уже не ладонями, но плечами? – Тогда поехали? – Поехали. – Я испытала острое желание отступить. Найти уважительную причину, чтобы не ехать, но в голову ничего не приходило. Да и в кино я не была… никогда, почитай, и не была. – Завтра вечером? – Завтра, – соглашаюсь, – вечером. Только платьев у меня нет. – Ничего. – Томас улыбается. – Ты и в штанах отлично смотришься. Врет. Хотелось бы думать, что врет, но сердце предательски ёкнуло. Вот ведь… только очередной любовной истории мне не хватало. От прошлой еще ребра не отошли, а я снова. – Что-то не так? – Томас сразу уловил перемену в моем настроении. И остановился. – Я тебя обидел? – Не ты. Врать смысла не вижу. Ложь никогда не бывает спасением. А ребра заныли, напоминая, что мужчинам верить не стоит, что они горазды говорить, но потом, когда устают от разговоров, начинается другая игра. Угадай, в чем ты сегодня провинилась.