– Уна. – Томас коснулся моего лица, и я отпрянула. – Это я. Помнишь? – Да. – А он уже умер. Совсем. – Да. Я это понимаю, только… я наивно полагала, что избавилась от страха. А он вот здесь, никуда не делся. Сидит, нашептывает, что надо быть осторожней. Надо любить себя. Беречь. И сторониться мужчин. – Ему отрезали голову. – Томас просто сгреб меня в охапку и прижал к себе. Я слышала, как бухает его сердце, и хотела вырваться. Честно, хотела. А вместо этого уткнулась носом в черную кожу, от которой пахло сигаретным дымом, и еще туалетной водой, и песком тоже, и средством для чистки кожи. Уткнулась и всхлипнула. – Он больше не вернется, никогда. Это я понимала, но легче не становилось. Глаза щипало. И кажется, я вот-вот разревусь, точно разревусь. И потом будет стыдно. Сейчас уже стыдно. – В Тампеске есть еще театр, но, честно говоря, я смысла так и не понял. Дважды ходил на оперу. – Томас говорит тихо и гладит по волосам. Рука у него большая. Теплая. – Мне сказали, что культурный человек должен оперу любить. Я честно пытался. Но кажется, я недостаточно культурный. Там пели… только и делали, что пели, а я пытался слова разобрать. – Не вышло? Боль отступает. И страх с ней. Только теперь я точно знаю, что никуда-то он не денется, что будет со мной до конца жизни. А стало быть, нужно научиться справляться с ним. И я научусь. – Не-а. На балет так и не рискнул. Там вообще слов нет, одни образы. Помнишь, как мисс Уильямс все время требовала от нас отыскать образы… Я не находил. В кино все иначе. Понятней. И попкорн взять можно. В театре же только буфет, а к нему еще попробуй пробейся. – Он замолчал. И я отступила: – Спасибо. – Не за что. – Томас смотрел очень внимательно, и я поспешно отвернулась. Мне бы сейчас отправить его куда-нибудь, но вместо этого стоим, пялимся в темноту. Он не выдерживает первым. – И все-таки… я не люблю Эшби, но готов признать, что у него тебе будет спокойней. Безопасней. – То есть вы не думаете, что это он? – Даже если это он, тебя он не тронет. Чудесный ответ. И стоит ли расценивать его как признание, что именно Ника и подозревают? Впрочем, какое признание еще нужно? В городе и так уверены, что дело лишь в уликах. И, черт побери, они правы. Будь кто другой на месте Ника, его бы уже задержали. Но Ник – Эшби. А у Эшби много денег. И адвокатов, которые не позволят задерживать клиента без веских на то оснований. – Нет. – Я покачала головой. – Хватит. Я там не могу… ваших много. И Зои… а… тот маг… вы его… – Пока ничего. Наши пытались искать по крови, но сказали, что здесь фон нестабильный. Драконы. Айоха… ты когда-нибудь ездила к ним? – Нет. – Совсем? – Частично, – огрызнулась я и руки спрятала в карманы. Во-первых, подмораживало, а во-вторых, эти коварные руки так и норовили дотянуться до Томаса. Осталось только под руку его взять – и пойдем сладкой парочкой. Тили-тили-тесто… Когда-то нам с Ником кричали вслед. Он игнорировал. Я оттаскала Зои за волосы. Кажется, именно с того дня и началась наша с ней вражда. Почему? Не потому ли, что она сама хотела стать его другом? С ней ведь все дружить хотели. А Ник выбрал меня. – Извини. – Это ты извини. – Я сжала кулаки. – Я… иногда злая. Точнее, почти всегда злая. Мама говорит, что мне нужно больше работать над своим характером. Женщина должна быть мягкой и милой. Но нет, я никогда туда не ездила. Дерри вот наведывался порой. Наши вообще частенько там бывают. Про всех не скажу, Оллгрим точно. И еще Гевин. Он приторговывает всякой мелочовкой. Возит в сувенирную лавку браслетики там, обереги и прочую ерунду. Обычное дело. Деккер. Он снимки делает для журналов. Хронику и еще что-то, точно не знаю. А я… чего мне там искать? Ловцов, которые я научилась плести у Дерри? Он сказал, что плохие сны попадают в эти сети, а со снами у меня всегда были сложные отношения. Травяные сборы? Или драконью чешую? Этого добра у меня и без айоха хватало. Вдали показалась моя хижина. То ли дело в долгом моем отсутствии, то ли в неровном свете луны, но казалась она скособоченной, уродливой, как может быть уродливо только творение рук человеческих. И Томас заметил. Поморщился: – Может, лучше к матери? – Мы друг друга через час удавим. В ее доме слишком много порядка. И слишком мало свободы. – И все-таки… – Если бы меня хотели убить, убили бы. Я не настолько наивна, чтобы полагать, что сумею защитить себя. Пожалуй, до Билли я в это верила. Но он быстро показал, кто я на самом деле. – А здесь… здесь мой дом. Каким бы он ни был. – Пригласишь? – А ты хочешь? – Да. – Томас склонил голову. – Я могу помочь… И помощь пригодилась. Не знаю, что они здесь искали, но могли бы поаккуратней. Песок и следы чужих ног. Чужих рук. Черная пыль на стенах, которая не стирается, а только размазывается. Пустой стол. Восковые отметки на полу. И мелом выведенные символы. И вновь же следы, на сей раз меловые. Открытые шкафы. Груды вещей. – Если хочешь, помогу составить жалобу. – Томас выглядел растерянным и, кажется, немного виноватым. – А смысл? – Я не настолько наивна, чтобы верить, будто жалоба на что-то повлияет. – Никакого, – вынужден был признать Томас. – Тогда лучше тряпку возьми. Я пока… Я подхватила груду рубашек и затолкала их в шкаф. Туда же отправились свитера. Вот и прошлогодний, с листочками, подаренный Ником на Рождество. А я его искала… этот, розовый, купленный матушкой в очередной попытке разбудить мое чувство прекрасного, я совсем не искала, но вытащила из груды. Приложила к себе. Свитер был неплохим, толстым и мягким. Длинным. Свободным. Как я люблю. Если бы не этот цвет… – Тебе идет. – Что? А… нет, я такое не ношу. – Я поспешно затолкала его на полку. – Это мама… – Зря. Тебе действительно идет. Как дракону седло. Но щеки вспыхивают. И… Дерри как-то было плевать, что на мне, главное, чтобы сверху куртку накинула со спецпропиткой. Ник… тот был слишком вежлив, чтобы комментировать мои манеры, в том числе манеру одеваться. Билли же раздражало все. Брюки – слишком вызывающе. Платья – не для меня, они для приличных женщин. И розовые свитера туда же. – Опять? – тихо спросил Томас. Я кивнула. Опять. И снова. И… и в шкафу на полках та же черная дрянь, которая немедленно цепляется за одежду.