Прощу. Женщинам ведь положено. А я женщина. Пусть бесхозяйственная и бестолковая, но все-таки женщина. У меня даже кулинарная книга под кроватью имеется. И салфетка. Недовязанная. Эпилог Воробьи разошлись. Чирикали, суетились на подоконнике, пихая друг друга. Их громкие голоса пробивались сквозь преграду оконного стекла, и Милдред подумалось, что ей нравится просто сидеть. Смотреть. Слушать эту нелепую воробьиную ссору. – Если еще пару минут проторчишь тут, то он тебя точно бросит, – проворчала кузина, в очередной раз поправляя прическу. Хотя что там поправлять? Волосы, залитые лаком, стали жесткими и чужими. А фата? У Милдред, верно, рассудок помутился, если она согласилась на фату. – Не бросит. – Она сдула кусок белой ткани, который норовил прилипнуть к носу. И поднялась. Платье было узким и тесноватым. И… и определенно помрачение… куда ей белое? Белый – символ невинности, а в ее-то возрасте… но Луке понравится. Наверное. Или точно? Ему, кажется, нравится все, что Милдред делает. – Ты себя в зеркало видела? – Клео сама от зеркала отступила. Не без сожаления. Обернулась. Взбила локоны, поправила розовый бант и платье тоже. Розовое. У подружки невесты должно быть именно розовое платье. Милдред подавила тяжелый вздох. Поэтому и согласилась. Ради нее. И ради родственников, которые приехали вместе с тетушкой. И ради тетушки тоже. Она стала тише и казалась почти нормальной. И так радовалась, выбирая что салфетки, что цветы, что прочие глупости, в которых смысла не было. Но… ей они необходимы. А Милдред потерпит. – И все-таки он страшный, – прошептала на ухо кузина. И Милдред за руку взяла, не иначе как со страху. – Он замечательный. – Но все равно страшный. Очередной черный костюм шел Луке еще меньше, чем предыдущие, как-то удивительно подчеркивая несообразность его фигуры. Пиджак делал плечи совсем уж необъятными. Отчего ноги казались короче, а руки длиннее. И белый воротничок подчеркивал темноту кожи. Взгляд мрачный. Очки на носу. И Милдред поняла, что улыбается, а он, поймав ее улыбку, улыбнулся в ответ. И стало вдруг неважно, что платье узкое и тесное, что фата падает на глаза, а голова чешется от лака. Гости. Родственники. Тетушка с кружевным платком. Кузина, которая строит глазки кому-то из отдела и явно намеревается провести веселый день, а если и повезет, то и ночь… Это все не имеет значения. – Ты красивая. – Лука протянул руку, и Милдред оперлась на нее. – Не передумала? – Не дождешься, – ответила она шепотом. – Это хорошо. А то мне сказали, что красть невест больше не принято. Дурной тон. – Неужели? – К сожалению… Слухи, конечно, пошли. Сперва был шепоток за спиной, потом начались насмешки, порой неприкрытые, а те перешли в разговоры, за которыми появились завуалированные предложения. Закончилось все парой сломанных ребер. И беседой с мистером Боуменом, который удивленным не выглядел. – Женитесь, – сказал он. – Или уматывайте. – Куда? – Куда хотите. В полиции вон люди нужны. А тебя, девочка, органы нацбезопасности просят… очень им твоя работа понравилась. Лука помрачнел. И сказал, что жениться давно согласен. У него имелась квартирка, но крошечная и совершенно непригодная для двоих. А Милдред и вовсе жила в тетушкином доме. Но сейчас это тоже не имело значения. Была церковь. И молитва. Орган. Хор. Ощущение света и драконы на витражах. Больше они не казались ни жуткими, ни пугающими. Напротив, теперь под крыльями их было спокойно. Был поцелуй. И аплодисменты. Поездка по городу. Ветер, что норовил содрать фату, а вместе с ней и волосы. Лука, мрачно заявивший, что лысая жена ему без надобности, а потом долго выбиравший из этих волос сто одну шпильку. Торжественный ужин. Тосты. Танец. И желание сбежать, которое крепло с каждой минутой. Когда оно стало почти невыносимым, Милдред спросила: – Может, ты меня все-таки украдешь? А утром он сказал: – Мне тут предложили возглавить отделение в Тампеске. Там порядок надо навести. Многое после внутренней проверки вскрылось, да… Ты как? Он смотрел с тревогой. И… Почему бы и нет? В органах нацбезопасности, конечно, обещали многое, но и потребуют они не меньше. А Милдред устала. Она только сейчас и здесь начала понимать, насколько устала. И что по сути никогда-то не жила просто для себя. Чтобы вот так проснуться и лежать, разглядывая своего мужчину. Рисуя на подушке узоры. Вытаскивая крохотные перья и не думая о чужом безумии. Об очередном чужом безумии. – Возьмешь? – Она положила голову ему на плечо. А кошмары больше не снились. То ли потому, что Милдред знала, как оно все случилось. То ли просто она больше не спала одна. – Без тебя не поеду. – Тогда поедем со мной. – Она прилепила перышко на его плечо. – Знаешь, все будут говорить, что я получила место, потому что сплю с начальником. Лука помрачнел. А она не удержалась и щелкнула его по носу: – И, видит бог, будут правы… Над его чувством юмора следовало бы поработать. Но… потом, в Тампеске… город не такой маленький, но и не слишком большой. Кажется, от слишком больших городов Милдред тоже устала. – Идем. – Томас тянул меня за руку, и я шла, хотя идти с закрытыми глазами по горной тропе – так себе удовольствие, мягко говоря, ниже среднего. Нет. Он не позволит мне споткнуться или упасть, это я уже знала и даже привыкнуть успела к всеобъемлющей его заботе. – Уже недалеко… вот тут, осторожно… Пахло камнем. Дождем, что прошел недавно, а воздух еще не успел растерять всю влагу. Она пропитала пески и запуталась в паутине. – Вот тут… стой. Можешь снять повязку, – разрешил Томас, но меня не выпустил. Стоит за спиной. Держит за плечи. И страхует. И оберегает. И… как-то его порой слишком уж много, а самое отвратительное, что я привыкла. И уже не помню, каково это – чтобы одной. Повязку я стянула. Проморгалась и увидела дракона. Лютый замер на краю скалы, распластав крылья. И черная чешуя его поблескивала на солнце. Поднимались иглы гребня, казавшиеся полупрозрачными, будто выточенными из вулканического стекла. Желтые глаза смотрели смиренно. И в то же время с насмешкой. – И? – я обернулась на Томаса. Вряд ли он собирался показать мне дракона. То есть дракона тоже, но их я каждый день видела.