– И что дальше? – поинтересовался он в пустоту. Пещера с разрушенным источником осталась позади, и что-то подсказывало, что не стоит туда возвращаться. А в остальном… скалы и холод. Камень слева. Камень справа. За пазухой тоже камень, и нелегкий. Зато греет, определенно. Вон и озноб прошел. А главное что? Главное, Лука жив. И с револьвером. Чудом не выпустил, верно. Он наклонил голову, пытаясь вытрясти из уха воду. Как выбрался, Лука не знал, не иначе волной вынесло, предварительно протащив по всем камням. На левой руке темнеет ссадина. Живот… Лука приподнял рубашку, убедился, что рваных ран нет, а остальное как-нибудь… Ощущение, что на нем дракон танцевал. Но выбрался. А дальше куда? Прямо. Пока прямо, все равно вариантов нет. Тоннель узкий, что кишка. И эхо по нему гуляет. Вроде и старается Лука ступать тихо, но все равно гуляет, и ощущение такое, будто за ним следят. Он развернулся. Никого. И спереди. И сзади, а все равно кто-то на ухо дышит. И Лука сдавил камень покрепче. – Выходи, – велел он, не особо рассчитывая, что будет услышан. Вздох. Прикосновение. И белая дорожка на белой пленке светящегося мха. Она ползла змеей, чтобы исчезнуть спустя пару мгновений. И вновь холодом по шее, будто подталкивая. – Иду я, иду. – Лука и вправду пошел следом. Сперва шагом, прихрамывая. Левая нога подламывалась, а вскоре и боль появилась, такая тянущая, мерзковатая, здорово отвлекавшая. Растяжение? Или перелом? Или еще гадость какая? Помнится, как-то колено ушиб, так потом пару месяцев ковылял, несмотря на все усилия целителей. А тут похуже. А нить по стене бежит. Попробуй догони… догнать надо. Важно. Очень важно. И сердце у живота пульсирует все быстрее. Ощущение такое, что вот-вот прожжет и рубашку, и мышцы, провалится внутрь Луки и будет ему конец. И правильно. Не хрена трогать посторонние артефакты. Коридор закончился полукруглой залой, из которой в одну сторону поднималась лестница с узкими и крутыми ступенями. А по другую начинался еще один проход. Подняться было бы логичным, но… тень по стене обошла лестницу, исчезнув в проходе. Вот же ж… – Твою мать да за ногу, – проворчал Лука вполголоса. И колено потер. То самое, про которое уже и подзабыл. И вспомнилось, как предупреждал целитель, что с коленом этим вот не нужно шутить, что если не быть осторожным, то Лука рискует захромать. А то и вовсе без ноги остаться. – Да чтоб тебя сплющило. – Жжение за пазухой сделалось и вовсе невыносимым. Будто мало ему было. Лука захромал вдоль стены, опираясь на нее, опасаясь лишь одного, что стал слишком медлителен и путеводная нить оборвется. Она дрожала, то появляясь, то исчезая, чтобы вновь появиться, но уже слабее. И тогда камень вспыхивал вновь, а кожу уже не щипало, кожа уже облезала. Лука достал бы камень, но что-то подсказывало: оставлять его нельзя. И в руках не удержишь. Руки ему свободные нужны, а то мало ли что. Одной за стену держаться, потому как ногу с каждым шагом пронизывала острая боль. Во второй револьвер. Правда… Лука все же остановился, чтобы стянуть рубашку. Драная. Грязная. Слишком тонкая… а если и штаны добавить? – Погоди… а то ж не дойдем. На белесой стене завихрились спирали. Спешить надо. Силы уходят. Источник свободен, и призраков больше ничего не держит. Кроме разве что благодарности. Призраки неразумны, следовательно, благодарности испытывать не могут. Это его просто башкой приложило, вот и лезет всякая дурь. Лука скинул ботинки и поморщился. Нога стремительно опухала, что было нехорошо. Очень нехорошо. Ничего… с ногой он потом… как-нибудь. Колено остатками одной штанины перехватит, а поверху ремнем. Ремень хороший, крепкий. Во вторую штанину он сунул сверток с камнем. Ткань рубашки успела высохнуть и слегка дымилась. А если рванет? – Идем, что ли… – Лука смахнул пот. Хорош герой. Полос на стене появилось сразу несколько, будто кто-то растопыренными пальцами провел. И потревоженная светящаяся штука, что покрывала стены, задрожала. – Еще бы сказал, куда идем… – Лука поскреб спину. Следы от розовых шипов зудели. И видит бог, он точно мог сосчитать их, каждую, мать его, царапину, от которой расползался огонь. Все-таки не стоило лезть. И трогать тоже. А поспешить надо, если, конечно, его не на кладбище ведут. А что, он здоровый, тащить тяжело, другое дело – собственными ногами, пусть и ковыляя… Сплошная выгода, еще и лопату в руки… Лука фыркнул. Но с пути не свернул. Вот все говорили, что он слишком упорным был, порой неоправданно упорным. Коридор разродился очередной лестницей. И дорожка исчезла. Зато на плечи будто льдом плеснули. Хорошо… замечательно… Лука остановился, закрыл глаза, наслаждаясь моментом. Дверь он видел. Такую хорошую дубовую дверь, которую с размаху не выставишь. Вон как вросла в камень. И видно, что ставили ее не для того, чтоб любой идиот с полпинка вышиб. Да и пнуть сейчас не особо выйдет. Лука потер колено. В том, что ему нужно было за дверь, он не сомневался. Спустившись на пару ступеней, Лука положил руку на дерево. Влажное. Петли металлические, и, судя по блеску, без магии не обошлось. В такой сырости ржавчина моментально появляется. Стало быть… Ручка гладкая. Стоило надавить, и пошла вниз, только внутри замка будто хрустнуло что-то, правда, очень и очень тихо. И камень опять полыхнул, да так, что зубы пришлось стиснуть, чтоб не заорать. Но ручка пошла. И дверь приоткрылась. Слегка. Этой щели хватило, чтобы услышать голоса. Один голос, от которого волосы на спине встали дыбом, и Луке пришлось закусить губу, чтобы не зарычать. А от тихого второго глаза затянуло пеленой ярости. Впереди захлебывалась силой буря. Позади остался мертвый дракон, под крылом которого пристроился Томас. А я… Я им не мешала. И старалась не плакать. Это ведь так сложно порой – не плакать. Не думать о том, как оно могло бы сложиться, если бы… Если бы Билли не пил. Если бы когда-то давно кто-то не сломал его, а я даже не знаю кто. Правда, знаю, что ломают многих, но уродами становятся не все, и что не в моих силах было починить его. Но ведь… у нас ведь тоже все могло быть иначе? Или нет? Не знаю. Сижу. Молчу. Стираю слезы, которые ползут по щекам. Слезы горячие, а собственные щеки кажутся жесткими, что наждак. И главное, буря, которая близка, как никогда, подвывает. В ее голос вплетаются другие. Драконьи. Они ведь тоже поняли, если не все, то многое. И простили его. Мертвых легко прощать. Вот завибрировал воздух от рыка Лютого, в котором мне слышалось обещание. Вот его поддержал Гранит. Искра плакала тихо, но ее слезы я слышала, несмотря на расстояние и бурю. – Идем, – сказал Томас и протянул руку. – Или… ты останешься? – Нет. Я все-таки справилась с собой и слезами. Встала. Томас прав. Больного ублюдка следовало остановить, пока он не сломал еще одного дракона. Томас шел впереди и держал меня за руку, точно боялся, что если отпустит, то я потеряюсь в хитросплетениях каменных нор. Может, и потерялась бы. В этой части гор я не бывала. Я шла. Спешила. Порой переходила на бег. Спотыкалась. Однажды почти рухнула на землю, но Томас удержал. – Извини. – В темноте его глаза отливали золотом, но это не пугало. – Ничего. – Я поднялась, цепляясь за его руки.