Коридор. Поворот. И Лука, оттеснив Томаса, подхватывает девчонку на руки. Правильно. Так быстрее. Но сердце колет ревность. И еще обида. Выходит, что он, Томас, показал себя слишком слабым. А ведь гордился своей подготовкой. – С источником неладно. – Пальцы Джонни были ледяными на ощупь. – Волнуется. Слышите? – Нет. – Вы должны… вы прямо светитесь. Что бы в вас ни было, оно отзывается. Томас ничего не ощущал. Разве что глухую ярость, сдерживать которую с каждым мгновением все сложнее. Эта ярость накатывала волной, сбивая с ритма дыхание, заставляя споткнуться на ровном месте. И теплые пальцы на лбу лишь ненадолго прогнали наваждение. – С источником и вправду неладно. – Милдред идет по правую руку. – И на вас сказываются его колебания. …Вода спокойна. Она кажется темной, но это лишь иллюзия. И круглая чаша полна до краев. Где эта чаша? Где-то здесь. В доме. И… что-то еще важное Томас забыл, но непременно вспомнит. – Вспомните, – соглашается Милдред. – Но не сразу. И… не пытайтесь сами воссоздать свою память. Иначе будет сложно отличить правду от вымысла. Лестница. И спускаться страшно, не покидает ощущение, что тот, кто идет за Томасом, охотно выстрелит в спину. Кто? Майлз? Или Дерек? Или Марвелл, который все так же любит чипсы, особенно те, что с сыром. С беконом, они похуже будут. Не стоит поддаваться. И Милдред кивает, соглашаясь. Здесь тоже есть свет, пусть и слабый. А лестница ведет ниже и ниже, глубже и глубже. Дверь. Подвал. Бочки и полки, заставленные банками. Запах копченостей и сыра. – Дальше. – Уна показывает куда-то вглубь. – Это еще кухня. И владения женщины-змеи, которая уже ждет возле дальней двери, она стоит, прислонившись, и кажется неживой, но стоит оказаться рядом, как глаза ее раскрываются, и змея, выглянув из нутра, шипит: – Пришло время выбирать. Но никто, кроме Томаса, ее не слышит. И женщина улыбается. Она знает, насколько слепы люди, даже те, что полагают себя особо зрячими. Я слышала рев раненого дракона, которого буря уговаривала сложить крылья. Она пришла с востока и принесла с собой вонь слежавшихся песков и старых, потрепанных гор, которые прятала в самом сердце своем. Острый смрад истлевающих костей и иные, куда более неприятные запахи. Восприятие обострилось. Теперь я слышала мир куда более ясно, нежели прежде. И дракона тоже. Он звал. Он голосил, умоляя простить его, глупого и несдержанного. Он обещал, что отныне все будет иначе, что никогда-то он не посмеет и глянуть на нее, не то чтобы… он клялся. И знал, что некому услышать эту клятву, отчего впадал в исступленную ярость. И вымещал ее на буре. Та лишь разворачивалась. Не пройдет и получаса, как песчаные крылья раскроются и сомкнутся, спеленают дикого зверя ветрами, сожмут. Сдавят. И сбросят на землю. Буря тоже женщина. И почему я раньше не понимала очевидного? В подвале я прошла мимо ма Спок, которая прикоснулась ко мне влажноватыми пальцами, провела по щеке, вывернулась, заглянув в глаза. И толстые губы ее растянулись, как показалось, в издевательской улыбке. А сверху загрохотало. Дракон, не получив ответа, окончательно утратил разум. И гнев его, сплетенный с пламенем, обрушился на дом. Я буквально физически ощущала и зверя, выдыхавшего остатки жизни и понимавшего, что нынешний полет последний, и дом. Каменная скорлупа, в которой прячутся те, кто действительно виновен. Их запах, их близость, их предательство заставляли зверя вновь и вновь вдыхать пропитанный песками воздух. А дом держался. Полыхнули плети дикого винограда. И старая беседка. Остатки древних строений обратились в пепел, смешавшийся с песком. Перестали существовать деревья и трава. И лишь каменная статуя уцелела. Разве что на лице Патриции Эшби появилась виноватая улыбка. Она явно что-то знала. Про дракона. И про розы. Но вслушиваться было некогда, ведь если защита не выдержит, нам и вправду придется несладко. Я представила, как загораются деревянные панели, как вспыхивают ковры и занавеси, плавится столовое серебро, а изящная роспись становится полотном, на котором пламя создаст свою собственную картину. Впрочем, раньше стены осыплются. И дракона это не успокоит. Ниже. Глубже. Туда, где начинается скальная порода. Эти подвалы тоже когда-то использовались, о чем напоминали полурассыпавшиеся бочонки, в которые кто-то да сунул нос. И вправду надеялся отыскать сокровища семьи Эшби? Древний матросский сундук. Полки. Свечи, завернутые в промасленную бумагу. Фонари, что выстроились рядом. Здесь же – масло и керосин. Одеяла, пусть и несколько отсыревшие. – Пришли. – Я потянула ближайшее, раскатав на полу. – Здесь, даже если сверху полыхнет, уцелеем. Одеяло оказалось чересчур тяжелым, и я едва не рухнула за ним следом. Но устояла. И Томас помог. – Давай. – Он раскатал валик и бросил еще один сверху. – Садись. – И что? Мы просто будем сидеть и ждать? – мрачно поинтересовался усатый, который смотрел на Томаса так, будто прикидывал, как половчее свернуть ему шею. – Можете вернуться к кухне. – Я пожала плечами. Дом еще держался, все же Гордон Эшби знал, что делал, создавая его. – И взять еды. А то мало ли… – Я прикрыла глаза. Камень. И слышно плохо, хотя камень тоже часть мира, но иная. Плотная. Неподатливая. Этот камень давит, и сложно отделаться от ощущения, что меня не найдут. Нас не найдут. – Господи, помилуй… – Миссис Фильчер ходила по залу, который оказался не так уж и велик. – Господи, помилуй… помилуй меня, Господи. Она повторяла это снова и снова на разные лады, и парни в форме расступались, будто боялись, что эта странная женщина, ненароком коснувшись их, передаст свое безумие. Может, и не зря боялись. – Ты, ты и ты… – Человек-гора явно не любил ждать. Он ткнул в ближайших федералов. – Возьмите фонари. Это правильно. Лампа, которая под потолком, мигнула, предупреждая, что электричество – вещь до крайности ненадежная. – Идете по левому тоннелю… – Там тупик, – сочла нужным предупредить я. Но меня не услышали. А может, он, зная, насколько тяжело людям ждать, просто нашел им занятие? Милдред опустилась рядом. И этот, бледный, который смотрел на меня с немалым интересом, – признаться, пугало, – тоже. Взял за руки. Пощупал. В глаза заглянул. Язык я сама высунула, а то еще в рот полезет. А у него руки грязные. Да. – Вы – по правому… – Там развилка будет. – Я зевнула. Я чувствовала себя безмерно уставшей. Хотелось лечь. Поджать ноги к груди. Закрыть глаза и просто лежать, но я сидела и позволяла отсчитывать свой пульс хилому магу. – Влево – к источнику… Маг встрепенулся. – Не к тому, – на всякий случай уточнила я. – Это обычный, подземный. Его когда-то вывели в русло, чтобы в доме вода была. Раньше, говорят, из того самого источника и на дом брали, но потом отдельную трубу проложили. Или не трубу? Я в этом мало понимаю. Я с трудом сдержала зевок, спать хотелось все сильнее. – Так вот, влево – к источнику. Вправо – второй зал будет. Если нужен. Но там тоже ничего интересного. Даже фонари давно не проверяли, хотя положено… – Здесь вообще много? – спросил Лука, заслоняя от меня лампочку. А хорошо стало, если немного так постоит, то я точно усну. – Много чего? – Коридоров. – Три. И там четвертый был, но завалило в конце. В детстве мы с Ником пытались завал разобрать. Он сказал, что можно найти тайный ход к берегу, но нас едва самих не засыпало, да… а так… это старые горы. В них множество всяких… – Я крутанула рукой. – Здесь они частично искусственного происхождения. Может, есть что-то, о чем я не знаю… Наверняка есть. Я ведь не Эшби. Ма Спок садится у стены. Она скрещивает ноги, устраивает ладони на коленях и прикрывает глаза, всем видом показывая, что готова ждать. А ждать придется. Эта буря не на один день, и сила ее такова, что дракону не устоять. А вот дом справится, он и не такое видывал. Но все равно как-то… неспокойно.