Людей такие взгляды злят. И этот не исключение. Он сжимает четки, и бусины скользят по темной нити все быстрее и быстрее. А когда пальцы натыкаются на крестик, то замирают. И четки уходят в карман старого пальто. Некогда дорогое, оно давно утратило вид. Лоснились отвороты и рукава, на левом виднелась кривоватая заплатка. Правый карман был надорван, верно, оттого, что Клайв имел привычку совать в него руку и тут же вытаскивать. И снова совать. Трогать надорванный угол. Тянуть, словно проверяя старую ткань на прочность. – Вам не жарко? – осведомилась Милдред. Она устала. И усталость читалась уже в улыбке, в этом вот прикосновении к виску. Но не отступит. И слушать не станет. А потому Лука молчит. И тоже смотрит. Он сомневается, что увидит что-то новое, но мало ли… случайности правят миром. – Вам дорого это пальто? – Другого нет. Штаны тоже старые, вытянутые и с пузырями на коленях. А вот рубашка яркая, из рукавов пальто выглядывают красные манжеты. И поневоле лезет в голову, что на красном кровь не так и заметна. – Почему? – Она слегка наклонила голову. А вот парень по-прежнему избегал смотреть на Милдред. Интересно. Красивая женщина ведь. Стесняется? Или опасается? – Эшби плохо вам платит? – Нет. – У вас нет денег купить новое? – Есть. – Тогда в чем причина? – Оно мне нравится. – Это было сказано с раздражением. – Я к нему привык. – Его подарил вам Станислав Эшби? – Да. В руке парня вновь появился потертый резиновый мячик, который он сдавил. А ведь, несмотря на худобу, силен. Пальцы и вовсе железные. Луке доводилось встречать вот таких, с первого взгляда болезных людей, которые на деле показывали немалую силу. – Расскажете о нем? – Что? Говорить он не желает, поэтому и ответы краткие. И морщится, будто зубы болят. И хотел бы уйти, но понимает, что не отпустят. Он? Или толстяк Деккер, что отправился на кухню, потому что разволновался, а он от волнения всегда хотел есть. Впрочем, если верить шерифу, Деккер хотел есть не от волнения, но сам по себе. Толстяк – хорошая маска. Толстяков полагают милыми и безобидными. А ведь Деккер тоже не слаб. Далеко не слаб. И сам признался, что горы знает отлично… пейзажи там, мать его за ногу. И красоты. Про егеря и говорить нечего. И еще этот, со снулым вытянутым лицом. Щеки запавшие. Глаза бесцветные. Светлые волосы аккуратно пострижены, но кажутся седыми. – Что хотите. Каким он был? – Хорошим. Хозяином. Мы тут жили. – Я слышала, что он научил вас читать. Так? – Да. Он ускользает. Боится разговора? Или из той породы людей, которые просто не любят говорить с другими? И Милдред тяжело. Она подается вперед, цепляется за взгляд и мягко спрашивает: – Я слышала, что ваша матушка не позволяла вам ходить в школу. Почему? – Работы много. – Так ли много? Или же дело в другом? Его нижняя челюсть выдвинулась вперед. – Она верила… слишком уж истово? – Она любила Господа. – А вас? – И меня. Меня сотворил Господь. Ей в наказание. – Он явно не хотел говорить последнюю фразу, но произнес-таки и глянул на Милдред с откровенной ненавистью. – Безбожница! – Я? Ответа не последовало. – Почему? Вас оскорбляет мой внешний вид? Или мои слова? Я просто пытаюсь понять. – Женщина… – Как и ваша мать. – Беги от греха, как от лица змея; ибо, если подойдешь к нему, он ужалит тебя. Зубы его – зубы львиные, которые умерщвляют души людей. Клайв почти успокоился. И четки в пальцах застыли. – То есть вы полагаете, что я грешна? Кивок. – И ваша мать была грешна? – Умерший освободится от греха. – И… многим пришлось для этого умереть? – Милдред поднесла к носу платок. – Нет мира нечестивым. Парень и вправду ударенный на всю голову? Или хочет таким казаться? – Ваша матушка, как она умерла? – Ночью. – Во сне? Кивок. – Вы знакомы с Уной? Вы ведь должны быть знакомы с ней, верно? Еще один кивок. – Что думаете о ней? Четки дернулись, едва не вырвавшись из рук, крестик почти коснулся земли, но Клайв в последний момент подхватил нить. Ответил он не сразу. Сидел. Крутил. Смотрел под ноги. Но все-таки заговорил: – И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы. Добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею. – Ясно. Спасибо. – Милдред прижала платок крепче. – А Зои? Хозяйка дома. Вы ведь и с ней были знакомы? Что вы о ней скажете? – Не смотри на красоту человека и не сиди среди женщин: ибо как из одежд выходит моль, так от женщины – лукавство женское. – То есть вы полагаете, что она лукавила? – Лгала. – Кому? – Мужу. Слаб духом. Слаб телом. Слаб верой. Конечно, Лука мог ошибаться, но сдается, что Эшби у этого парня одобрения не заслужил. – А его отец был силен?