Здоровый, больной… какая разница? Этот голос не вызывал ничего, кроме раздражения. – Она меня отравила. Своими травками. Вечно норовила травяной чай подсунуть… просто вдруг стало плохо, и все. А от меня он чего хочет? Праведного гнева? – Ты моя дочь. Вспомнил. Раньше я была помехой. Слишком шумной, ввергающей в постоянные расходы, потому что девочка с определенного возраста не может носить мальчишечью одежду. И обувь ей нужна. И за учебники платить приходится. И кормить. Ела я много, чистая правда. – Ты должна отомстить… Скорее сказать спасибо, если этот сон не совсем чтобы и сон. Во сне боль не ощущается, а теперь я чувствовала, как мое тело разламывалось на куски. – Вот так, девочка, иди и никого не слушай. Дерри. Я едва не остановилась, но получила ощутимый тычок в плечи. – Иди. Ты должна до него добраться. До кого? Впрочем, я видела. Это не было горой, похожей на дракона. Это и вправду был дракон. Невероятно огромный зверь, подобные, возможно, обитали на земле до того, как появились люди. Он медленно развернулся, и меня едва не сбило волной. Я упала на одно колено. И поднялась. Мое сердце пропустило удар. Не бывает таких… не бывает, и все тут! Лютый огромен. Мне и институтские сказали, что он крупнейший самец в североамериканской популяции, а поскольку большой зеленый этой самой популяцией и представлен, значит, просто крупнейший. Я сглотнула. Лютый рядом с этим зверем смотрелся бы первогодкой, который и отлинять-то не успел. – Здравствуй. – Я знала, что нужно что-то сказать. Дракон склонил голову. Его чешуя была черной, что уголь. И гладкой. Зеркальной. И в каждой чешуйке отражалась я, жалкий муравей, который был удостоен взглядом. А вот глаза желтые и выпуклые. С боков морды свисают тонкие усы, которые слегка покачиваются. Из ноздрей вырываются облачка пара. Тонкий язык показался и исчез в зубастой пасти. Да у него клыки с меня размером. Больше меня размером. И если… Он выгнул шею, и над ней раскрылся узор острых игл, на каждую из которых можно было бы насадить по косатке. – Я не знаю, как тебя зовут. И кто ты. И зачем здесь. Я просто… вот шла и пришла. – Я развела руками. – И наверное, это что-то да значит. Дракон склонил голову набок. На горле чернота его светлела, и цвет становился графитово-серым. – Возможно, ты всего-навсего галлюцинация… я читала, что люди, у которых галлюцинация, этого не осознают. Теоретически я осознаю, но, согласись, галлюцинация – единственный более-менее внятный вариант. Или еще сон. Но пить хочется зверски. Дракон осклабился. Он наклонился так, что я оказалась прямо перед огромной мордой. Я могла разглядеть и острый роговой клюв, и первый слой переходной чешуи, и мелкие капли основной, которые постепенно увеличивались, образуя несколько характерного вида полос. Валики век. И желтизну глаза с черной расщелиной зрачка. Дракон смотрел. Я молчала. Интересно, если меня сожрет моя галлюцинация, я вернусь в обычное состояние? Или меня просто не станет? – Ты красивый. – Я протянула руку и коснулась чешуи. А дракон громко заурчал, но… нет, он не пытался меня напугать. Он знакомится. И я была рада знакомству. Я провела по чешуе и, поднявшись на цыпочки, дотянулась до скулы, за которой кожа была тоньше. Щелкнул кончик хвоста, и камни разлетелись на осколки. А над драконьей спиной поднялись черные паруса крыльев. И зверь повернулся боком. – Забраться? Ты серьезно? Я однажды летала и не скажу, чтобы мне так уж понравилось. Он фыркнул. – Ну да, ты совсем другое дело… Я запрыгнула на лапу, а с нее, цепляясь за чешую – все пальцы порезала, – поднялась выше, к хребту. И ничуть не удивилась, обнаружив веревочную петлю, закрепленную за основание первой пары спинных шипов. Петля была как раз такой, чтобы протиснуться в нее. И затянуть на поясе. Умру я? Понятия не имею. Но… говорят, что летать во сне – это к чему-то хорошему. А в моей жизни хорошего явно недоставало. – Поехали, что ли, – сказала я, хлопнув зверя по шее. И скала подо мной поднялась. Отряхнулась и, взвившись в мощном прыжке, распахнула крылья. В лицо наотмашь ударил ледяной ветер. И мой крик захлебнулся им. Но я все равно кричала. Уже от восторга. Это… это и вправду чудо. Небо, которое бросилось навстречу. Желтое солнце, яркое, как апельсин. Того и гляди доберемся. Огромные крылья звенят, поднимая нас выше и выше. Выше и… Я знаю, что по всем законам биологии драконы не должны летать. Я знаю, что существование подобных зверей вообще противоречит природе. Я знаю… многое знаю, только все это знание ничего не значит, потому что мы летим. Мы вдвоем. И я теперь отчетливо чувствую его восторг, который всецело готова разделить. Мы прорвались сквозь пелену облаков. Мы искупались в розовых морях рассвета. Мы замерли там, где начинается сама Вселенная, всего на мгновение, но в это мгновение мир перевернулся под нами, зная, что произойдет дальше: мой зверь, сложив крылья, рухнул вниз, в раскаленное, кипящее море. А я… я рухнула с ним. Только и успела глаза зажмурить. И закричала, да так громко, как могла, срывая голос, вымещая ужас и вместе с ним – восторг. А зверь отозвался на мой крик оглушительным ревом. И море дрогнуло, подалось назад, но все равно не успело отступить. Мы рухнули. И я очнулась. Милдред вернула трубку на рычаги. – О чем думаешь? – Лука устроился в низком кресле, достаточно массивном, чтобы выдержать его вес. И массивность эта позволяла поверить, что кресло не развалится при первом же движении. Он вытянул ноги, а руки устроил на широких подлокотниках, обхватив драконьи головы пальцами. – О том, что если я права, то это странно. Телефон стоял внизу, на круглом столике. Столик был белоснежным, а телефонный аппарат – угольно-черным. – Целители должны были бы заметить неладное. Допустим, Джонни прав и у Хендриксона отклонения вполне вписываются в границы нормы. Медосмотры проводятся, верно, но быстро, и никто особо глубоко не лезет. Ранений, чтобы угодить в госпиталь, у него не было. А штатные целители и без того загружены, чтобы искать неизвестную болезнь у одного из сотен рядовых агентов. Она провела пальцем по краю столика, однако на болезненно-яркой белизне не осталось следа. – Но ведь миссис Эшби попала к лучшим. Лука чуть склонил голову. – Ее должны были исследовать от и до, – сказал он. Кресел было два, но второе стояло в тени, в арке, и слишком уж далеко что от телефонного столика, что от Луки. – Именно. И в данном случае на аномалию, если бы она была, обратили бы внимание. – Может, и обратили. – Думаешь? – Эшби не скрывал, что он много денег на больницу потратил. И на одну, и на другую. – Лука потянулся так, что кости захрустели. – А значит, там его любили. И пошли бы навстречу, коль возникла бы нужда. Пожалуй, он прав.