– Станислав пришел ко мне сам. Полагаю, мое появление он счел удачей, избавившей его от необходимости договариваться с кем-то еще. Он прекрасно знал наши обычаи, даже те, которые были забыты самими айоха. Она давно остригла волосы чуть ниже лопаток, как делали это белые женщины. Она пользовалась щипцами для завивки и специальными маслами, без которых завивка держалась не более нескольких минут. Она пудрила лицо и выщипывала брови. Пыталась освоить румяна, но на смуглой коже они смотрелись глупо. – Айоха изменились за последние пару сотен лет, пусть даже сами они будут отрицать очевидное. И если раньше любая женщина, наделенная крохами силы, могла связать нити жизней, то сейчас для обряда требовалось разрешение вождя. А мой отец всегда умел оборачивать власть к своей выгоде. И потребовал бы с Эшби многое. – А вы? Томас ел аккуратно. Билли вот никогда не обращал внимания на то, что перед ним. И жевал с одинаковым равнодушием что вареную фасоль, что тушенку. Он мог поставить тарелку на пол. Или швырнуть в стену, когда не находил другого повода достать меня. – Я не просила. Я слишком боялась этого города и этих людей. – Матушкины манеры были безупречны. – Он сам предложил помощь. Он сказал, что научит меня грамоте. И даст книги. Подскажет, как вести себя с другими, чтобы они меня приняли. Он запретит моему мужу обижать меня. И когда придет срок, поддержит детей. И он исполнил свое слово. – А вы? – А я сделала то, что он просил. Обряд айоха прост. Кровь смешивается с кровью и запечатывается силой свидетеля. В этом суть. – То есть… – Он выбирал женщину. Он приводил ее на берег моря. Я разжигала костры. Я брала кровь дракона и мешала ее с их кровью. Я подавала чашу и произносила Слово. И я забывала о том, что видела. Вот в этом я сомневалась. Память у матушки была отменнейшей. – Я не скажу, что их было много. Некоторых я не знала и никогда не интересовалась, откуда они появлялись и куда исчезали. Но были и другие… он умел уговаривать, Станислав Эшби. Он был достаточно умен, чтобы не трогать девиц. И находил тех, кто желал… несколько поправить свое материальное положение. У Эшби всегда имелись деньги. – Моя мать… тоже? – Вопрос Томаса прозвучал сухо. – За неделю до свадьбы. Полагаю, платье было уже готово, да и остальное… я даже присутствовала на венчании. Это было забавно, – матушка изобразила улыбку, но взгляд ее оставался холоден. – Она была нищей, как и ее избранник. Их дом разваливался, и пускай твой отец клялся, что вскоре все изменится, у нее хватило ума не поверить. Эшби обещал помочь. И помог. Тайно. Твоему отцу досталась пара удачных заказов, за которые отлично заплатили. А матушка выиграла немалую сумму в благотворительной лотерее. Это вполне себе достаточная плата за пару ночей. – Зачем? – Он отложил вилку. И мне захотелось прикоснуться, успокоить, сказать, что моя матушка такова, что она умеет бить больно, пусть и словами, но порой пощечины куда милосердней. Но ее взгляд заставил молчать. – Говорю же, он хотел наследника. Он был одержим этой мыслью. Даже когда появился Николас… тот родился слабым и в первое время никто особо не верил, что парнишка выживет. А когда стало ясно, что он и вправду выживет, Станислав нашел другие причины для нелюбви. Николас был… никаким. Ленивый. Толстый. Некрасивый. Нелюдимый. К сожалению, все же в нем текла кровь Эшби, что и помешало отказаться. Розы… розы не обманешь. – Розы? – Томас нахмурился. – Розы. – Матушка положила вилку и нож. – Те самые чудесные розы Эшби, о которых в городе столько говорили. Сорвать розу с куста способен лишь тот, в ком течет кровь Эшби. Вернее, следует говорить, что сорвать безнаказанно. Помнится, как-то один бестолковый мальчишка решил сделать подружке особый подарок. Шипы из ладоней вытаскивали долго, а потом и кожа слезла, и плоть воспалилась. После этого случая и заговорили о проклятии. Впрочем, это было давно. Томас как-то странно посмотрел на собственные руки. И спрятал их под стол. – Не буду лгать, что уверена… я скорее подумала бы на твоего старшего братца, но он не выдержал испытания. – Какого? – По законам айоха мужчина может иметь столько жен, сколько способен прокормить. Да, не все из тех, кого я связывала с Эшби, рожали. Точнее, рожали многие, но в тех детях не было ничего от Эшби. Роза. Томас помнил ее. Темную, почти черную, с резким запахом. Тонкий стебель, который никак не хотел ломаться, и шипы, пропоровшие ладонь. И кровь на ней. Он потом зализывал ранки и ругался, про себя естественно, потому что, услышь папаша хоть слово, Томасу точно бы досталось. – Он принимал многих. Доктор. Единственный на многие мили вокруг. – Эта женщина, казалось, видела Томаса насквозь. И сомнения его. И удивление. Она сидела, улыбалась, и эта улыбка делала ее лицо похожим на маску из темного дерева. – Кого-то он брал на заметку, кого-то считал бесперспективным… к слову, в тебе нет ничего от Эшби, разве что волосы светлые, да и то оттенок другой. – Я не… – Конечно, нет. Твой старший брат появился ровно через девять месяцев после свадьбы. Очаровательный младенец, столь светлый, что все удивлялись, в кого он такой… – Она прищурила узкие глаза. Уна на нее не похожа. Совершенно. Нет, кожа тоже темна и даже темнее, чем у миссис Саммерс, но это от загара. А черты лица более мягкие. И волосы… от ее волос пахло чем-то знакомым и даже родным. – Значит… Миссис Саммерс развела руками: – Боюсь, я была не настолько близка Эшби, чтобы он делился со мной подробностями. Я знаю лишь, что некоторые семьи удостаивались особого его внимания. – Например, Грени? Или Макграви? Или… – имен в списке Луки было не так и много. И выходит… Нет, это ерунда. Суеверия. Магия? Магия тоже ошибается, потому что… потому что иначе Томас умер бы. Все говорили, что он похож на отца. И сходство не только внешнее, и быть того не может, что настоящий отец… Да и матушка всегда осуждала женщин, которые до свадьбы решались на нечто большее, нежели поцелуй в щеку. – Не знаю. – Миссис Саммерс сцепила руки. Смотрела она, как показалось, с жалостью. – Этого не знаю, но знаю другое. Меня вырастила бабка. Старая. Беззубая. Редко какая старуха доживала до преклонных лет. Другую давно бы отвели в лес, а вот ей позволяли жить и даже приносили шкуры. Ее кормили, и мне самой приходилось пережевывать для нее мясо. Старуха присматривала за нами и рассказывала истории… разные – про людей и драконов, про то, как кровь одних, мешаясь с кровью других, порождает существ удивительной силы. Но силу эту не всякое тело способно принять. Она замолчала и подняла салфетку. – Она рассказывала о том, что в незапамятные времена детей, рожденных от драконьей крови, отводили в горы и ждали. День. Или два. Или три. Редко дольше. Тот, кто был слишком слаб, умирал. И смерть их была легка. – А что происходило с остальными? – Они возвращались в племя, к вящей славе его. И тогда айоха устраивали большой праздник. Старуха говорила, что эти дети были особенными. Совсем особенными. Они могли словом и взглядом остановить разъяренного зверя, искупаться в пламени и уцелеть. Подняться в поднебесье на драконьих крыльях… Томас посмотрел на Уну, а та повела плечами. Ей шло платье, но все равно смотрелось это как-то неправильно, что ли. Непривычно? – Нет, моя Уна рождена не от Эшби. Мы были партнерами, и только. Я помогала ему, когда это было нужно, а он мне. И да, дорогая, те милые чудесные женщины из приходского комитета в жизни не приняли бы меня в свой круг, не знай я их маленьких секретов. Платье слишком строгое. Жесткое. И Уна то и дело поводит плечами, будто желая разорвать оковы ткани. Вздыхает. Смиряется. И забывает, чтобы вновь повторить попытку. – Имена. – Томас отодвинул тарелку, хотя обед был отменным. – Вы напишете имена? – Кого помню. – Не переживай. – Уна тоже поднялась и одернула юбку. – Память у нее отменная. Глава 13 Женщина казалась спящей. Она лежала на подушках, прикрыв глаза, и улыбалась. Восковое бледное лицо с запавшими щеками. Черты обострились. И нос казался слишком уж крупным. Женщина не дышала. Она была холодной. Влажноватая кожа ее еще не успела изменить цвет, но на ногтях проступила характерная синева. Впрочем, могло статься, что проступила она еще при жизни. – Простите, – сиделка укрылась в углу, – я думала, она спит… Она определенно чувствовала себя виноватой. И чувство это заставило миссис Фильчер изменить объекту своей ненависти. – Вы ее оставили! – Неправда. – Сиделка прижала к груди полотенце. – Миссис Эшби сегодня были в настроении. И не капризничали. Хорошо покушали. Мы сделали гимнастику, а потом еще и массаж. И она нисколько не возражала. Вы, конечно, можете сказать, что я не понимаю, но я прекрасно вижу, когда пациент не готов работать. Она не возражала. Вчера вот спазм случился. – Вас никто не винит, – глухо произнес Эшби. Лука остался внизу. Вызовет бригаду. Может, конечно, смерть эта вполне естественна, но… Милдред поежилась. В доме ей не нравилось. Вновь появилось ощущение, что этот дом смотрит на нее, Милдред. Приглядывается. Примеряется. И раздумывает, в какой из комнат ее запереть. В той ли, где распростер крылья белохвостый орлан? Когти его вошли в спину серого зайца, который скукожился, навсегда застыв в агонии. И пусть в стеклянных его глазах не было боли, но сама эта картина внушала отвращение. А еще в этом доме было много драконов. Они жили на старых гравюрах. И в углах комнат, собирая пыль деревом ли, серебром ли, из которого были сделаны. Они смотрелись в зеркала, отчего казалось, что на самом деле их куда больше. – Это ты ее не винишь, а я… моя бедная девочка… И в этой комнате были драконы.