– У нас. – Почему-то ей нравится думать о себе и о нем как о чем-то целом, неделимом. – Я уеду. И кто останется? Та девочка? Думаешь, она – лучший вариант? Думает. Он достаточно стар и циничен, чтобы не волноваться за всех окрестных девочек. И случись что с Уной, Лука, конечно, несколько огорчится, но… это другое. – Прекрати, ты вовсе не такая дубина, какой пытаешься казаться. Да и знаешь, я попросила старые материалы. Я помню все, до единой буквы. Так мне казалось, но ощущения такие… неправильные. Надо будет найти тихое место… – Эшби. – Что? – Он сам предложил. – Лука не спешил отпускать ее. И отстраняться тоже. И смотрел все еще с упреком, но мешать не станет. Наверное, в этом его глобальное отличие от всех прочих мужчин, с которыми Милдред сталкивалась. Он не надеется изменить ее. Не спешит запрещать. Руководить. Требовать. Не пытается сделать ту идеальную женщину, которая самому же станет скучна. Правда, как долго это продлится, Милдред не знала. Но пока… почему бы и нет? Ей нужен будет кто-то, кто присмотрит за ней. Милдред не настолько самонадеянна, чтобы думать, будто справится сама. – Если сам, тогда хорошо… и я хочу еще раз осмотреть дом. И сад. И людей, чьи снимки остались в старом альбоме. Лука наблюдал за тем, как из комнаты выносят цветы. Много. Красные, мать его, розы, которые заботливо поставили в воду. Ублюдок хотел напугать? Сделать приятное? Или дразнил? Милдред? Самого ли Луку, в очередной раз выставляя его идиотом? И в том была своя правда. Он шумно вздохнул. Отправить бы ее. На Аляску, на край мира, за край гребаного мира, но подальше отсюда. Вот только характер у нее не тот, чтобы молча подчиниться. Уехать-то уедет, а потом вернется тишком, чтобы влететь в какое-нибудь дерьмо. А во-вторых, права она. Ублюдок осторожен. И допросы в Тампеске ничего не дали. Ни в билетных кассах, ни среди посредников. Лука и не надеялся, но все же… Личности четырех девушек удалось установить, в том числе и той, которую выставили в кафе. Но скольких еще найдут? А скольких не найдут? Об этом Лука старался не думать. Они не имеют права рисковать. Они… – Позволите? – Откуда в коридоре появился Николас Эшби, Лука так и не понял, как не понял, почему появление это никого не удивило. Будто так и надо. Будто… Эшби вытащил розу на длинном стебле. Поднес к носу. Вдохнул аромат. И вернул цветок на место. – Знаете, – сказал он, вытерев пальцы о штанину, – я всегда их ненавидел. Мне казалось, что отец любит розы куда сильнее, чем меня. Впрочем, так оно и было. – Ваши? – Нет. Мои… погибли. Существует легенда, что пока живы розы, живо и наше проклятие. Я, признаться, понадеялся на лучшее, но выходит, они уцелели. Однако здесь не лучшее место для беседы. Слишком… людно. И действительно людно. Парни в форме, правда, Эшби будто и не замечают. Может, и на самом деле не замечают? Иначе выдворили бы. Но кроме них и Джонни, который обнюхивал номер, пытаясь уловить хоть какой-то след, была и хозяйка мотеля, что притаилась под лестницей и сидела тихо-тихо. Небось сенсацию спугнуть не желала. Был чумазый парнишка, подвизавшийся за всю прислугу. Был старый алкоголик, заглядывавший к хозяйке в гости, но отнюдь не казавшийся теперь ни старым, ни алкоголиком. Был сам Эшби, такой отстраненно спокойный, что хотелось свернуть ему челюсть. – Вы правы. – Милдред протянула руку, и ее приняли. Поднесли к губам. Поцеловали. – Вы, если не ошибаюсь, приглашали нас… – Приглашение в силе. Единственно… я не могу обещать, что в моем доме безопасно. – Вряд ли намного небезопасней, нежели здесь. – Такая Милдред Луке не нравилась категорически. Слишком холодная. Равнодушная. Красивая, да. И опять же слишком. Чужая. – Не уверен, но… да, лучше там. В моем доме я хотя бы попытаюсь вас защитить. – Правда, прозвучало это не слишком уверенно. Особняк не изменился с прошлого раза. Та же аллея. Клены. Зелень развороченного газона. Ветер с моря и запах этого самого моря, холодный, льдистый. Старый дом, что замер в ожидании. И его хозяин. Николас Эшби стоял, заложив руки за спину. Смотрел. Молчал. – Эти цветы особенные… не только Гордон Эшби обладал силой, которая приумножилась, когда он прошел обряд айоха и выжил. Редко кому из белых людей такое удавалось. Возможно, что он вообще был единственным. Среди магов точно… Ветер шевелил ветки, и деревья покачивались. Ветер пробирался сквозь одежду, обжигая кожу холодом. И Лука не мог отделаться от ощущения, что место это само по себе неправильное. – Его сила значительно возросла. И приумножилась в детях. И в тех, которых родила ему женщина айоха, и в той, чьей матерью стала Патриция. Это она заговорила аллею. Она заставила море и пустыню уступить кусок земли. Она создала и сад, и прочее… когда-то здесь были голые камни. И она посадила треклятые розы. Там. – Он указал на дом, рядом с которым розовых кустов не наблюдалось. – Специфика этого места в том, что все, что здесь растет, существует не столько естественным образом, сколько благодаря источнику, который использовала Патриция. Он питает деревья. Траву. Кусты. И розы, да… – Что с ними не так? – Все не так. Если верить местным, то Патриция прокляла кровь айоха. Или наоборот, айоха прокляла кровь Патриции. На деле все сложнее. У Говарда было трое сыновей. И дочь. Розалия… Розалия. Роза. Слишком уж явное совпадение, чтобы поверить. – Сомневаюсь, что Патриция была рада присутствию бастардов мужа в доме, как и его любовницы, но выбора у нее не было. Время было такое, что женщинам приходилось мириться со многим, а мой предок при всей его… необычности отличался довольно прогрессивными взглядами. Он позволил жене заниматься тем, что ей было интересно. Магией. Дверь открылась, и на пороге возникла женщина в темно-лиловом платье. Она была так страшна, что и Лука отступил. – Одаренные женщины всегда ценились, но лишь за то, что могли передать силу детям. Никто и никогда не позволял женщинам работать с этой силой. Кроме Говарда Эшби. И Патриция, сама того не желая, стала частью этого места. – Ублюдок! – Руки женщины в темном взметнулись крыльями птицы. – Больной ублюдок! Будь ты проклят! – Они научились жить вместе. Возможно, без особой любви, но вместе. Они связали айоха и белых людей, людей и драконов. Они, по сути, создали Драконий берег. И да, случалось всякое. Один сын Гордона погиб, упав с лошади. Даже айоха падают. А второго укусила змея… если верить записям церковной книги, то в течение месяца змея укусила еще четверых местных парней. На редкость агрессивна была, да… Гордона Эшби это мало обеспокоило. В то время к смерти относились иначе, а его больше интересовал Драконий берег. У Гордона Эшби имелась мечта – создать место, где люди сумеют жить в мире друг с другом и с драконами. Город одаренных, где не так важно, кто твои предки, но важно, что ты можешь сделать для города и мира. Он был масоном, как и многие другие, а еще мечтателем. И ради мечты готов был жертвовать. В том числе и детьми. Миссис Фильчер потрясала худенькими кулачками. И раскачивалась. Казалось, она того и гляди рухнет со ступенек, но время шло, а женщина продолжала стоять на верху лестницы. – Не мне их судить. Беда пришла, откуда не ждали. Так, пожалуй, всегда бывает. Законы айоха отличаются от тех, что приняты белыми людьми. И если шаман дозволяет, то брат вполне может взять в жены сестру. – Он дозволил? – тихо поинтересовалась Милдред. – Да. И… это было взаимное притяжение. Людям сложно устоять перед теми, в ком течет драконья кровь. Хотите, покажу? Он вдруг выпрямился и плечи расправил. Улыбнулся. И сделал шаг к лестнице. Он остался собой и вместе с тем неуловимо изменился. Милдред сглотнула. Она смотрела за Эшби, не способная отвести взгляд, а женщина на ступенях вдруг обмякла и сама упала в объятия Ника. – Видите? А если два дракона… если видят друг друга… драконы выбирают пару после первой линьки. Не все, но многие. И часто случается, что один растит другого, заботится о нем, порой заменяя и родителей. А Эшби были заняты… Она плакала, прижавшись к Эшби всем телом, плечи мелко вздрагивали, и Эшби гладил их, рассеянно, успокаивающе. – Шаман провел обряд. И Розалия стала женой своего брата. Родители узнали, когда было… слишком поздно. – Она умерла, – донеслось до Луки. И он качнулся, чтобы шагнуть к женщине, но на плечо легла невесомая ладонь. – Я тебя ненавижу… я тебя… – Конечно. – Эшби с нежностью провел по кудрявым волосам. – Конечно, ненависть – это хорошо, это правильно. – Он вообще нормальный? – тихо уточнил Лука. – В той же мере, что и мы с тобой. – Милдред смотрела на сцену задумчиво. – Что вообще есть нормальность? – Патриция была в ужасе. И в ярости. Она любила дочь. Любила до безумия. И желала лишь добра, но, как часто бывает, в своем понимании. Стоит добавить, что Розалии едва исполнилось четырнадцать. Эшби позволил мисс Фильчер отступить.