- На полу, - и присел Лука на пол. – Мне не впервой. Да. Наверное. Редко в каком мотеле найдется кровать в достаточной мере прочная, чтобы выдержать его вес. - Что думаешь? - О чем? - Эшби. Его бы задержать… по-хорошему… Лука ел очень аккуратно. И медленно. И видно было, что для него еда тоже – лишь предлог. Зачем он пришел? Почувствовал страх Милдред? Ее неуверенность? - По-хорошему не получится, - она покачала головой, ломая розовую глазурь. Крошки ее Милдред собирала пальцами, чтобы отправить в рот. – Задерживать не за что. Даже если фарфор из его дома… если подтвердится… - Подтвердится. И Милдред тоже это знала. Завтра в доме найдут тарелки, аналогичные тем, что стояли в запертой хижине. И серебряные канделябры. Свечи. Да и скатерть наверняка опознают. Только… этого мало. - Вот и я думаю. Парня пытаются подставить. Она тоже села на пол, потому что не желала смотреть на красную макушку Луки. - Холодно. - Ничего. Я тоже… привыкла. - Часто приходилось? - Иногда. Когда сама просилась. Сперва Боумен не слишком был мне рад. Потом понял, что и я могу приносить пользу. Тьма оставалась снаружи. Полоснул по окну свет фар. И затих. Где-то вдали раздался выстрел, а потом и пьяный хохот. - Ему интересны эти двое. - Чучельнику? Милдред кивнула. И пончик отложила. Есть не хотелось совершенно, а хотелось быть рядом, здесь и вправду холодно, а Лука теплый и пришел, чтобы теплом поделиться. Она взрослая. Она понимает, что тоже ему нравится. - С девушкой проще. Он хотел сделать ей приятное. - Голова на блюде – это приятно? – Лука приподнял бровь. - Ты узко мыслишь. Он хмыкнул. - Ты видишь голову, а он… накрытый стол. Свечи. Это почти признание в любви. А голова – знак того, что Уна ныне свободна, что ей больше некого бояться. - А она боялась? - Думаю, да. Мне случалось говорить с жертвами насилия. Я пыталась просто понять, как они ищут жертв, и серийные убийцы, и те, кто не рискует убивать, но просто мучит годами, вытягивает жизнь, - она облизала пальцы. – Так вот, странно то, что эти женщины терпят. Они не пытаются убежать, не пытаются просить о помощи, они все уверены, что никто и ничто не способно защитить. - То есть… - Она не настолько верит мне, чтобы пустить в память. Но я почти уверена, что она не чувствовала себя в безопасности. До конца. А теперь получила доказательство, что человек, ее мучивший, мертв. Он никогда не вернется. Не поднимет руку. Не прикоснется. Не схватит за волосы… почему-то они все любят хватать за волосы. Или душить. Думаю, потому, что удушение дает чувство власти, контроля над кем-то. От Луки тоже пахло дождевой водой. И еще мужчиной. Тот резкий запах, который может отвращать или, наоборот, притягивать. - Она не скажет, но она благодарна за этот подарок. - Чучельнику? - Чучельнику. А смотрит он в глаза. И ждет. Он замер, точно опасается Милдред. Смешно. Разве ее можно бояться? - Понимаешь, для нее Чучельник – абстракция. То есть, она знает, что он убийца и зло, но в то же время лично ей он ничего плохого не сделал. Если поцеловать Луку, он сбежит или останется? Или не стоит рисковать? Эта ночь слишком темна, чтобы оставаться одной. И Милдред не хочет возвращаться к окну. Не хочет сидеть и остаток ночи пялиться, вслушиваясь в то, что происходит рядом, гадая, не идет ли кто за ней. - Что до Ника, то здесь все сложнее. И да, его вещи взяты не случайно. Скорее напротив, это своего рода демонстрация. Заявление. Чучельник мог бы купить все новое, он в достаточной мере состоятелен, чтобы сделать подарок от души, а вместо этого он воспользовался чужими вещами. - Чужими ли? - Думаешь, Эшби? – Милдред провела пальцем по губам. Если сбежит… …не сбежал. Не отстранился. - Не знаю пока, - а смотрит серьезно так, выжидающе. К подбородку же прилипла капелька розовой глазури. Розовый с Лукой сочетается плохо. - И я не знаю… но если он, то зачем так явно? Или часть игры? Раньше Чучельнику нравилось играть. Возможно, решил повторить? Дыхание сбивается. И разговор не соответствует ситуации. - Я бы сказала, что это… как дети… дети берут вещи взрослых, потому что думают, будто владение этими вещами сделает их равными взрослым. Даст ту же власть. И если взглянуть с этой точки зрения, то Чучельник просто показывает, что он лучше Эшби. Тот не сумел защитить Уну, а Чучельник сумел. Тот не обратил на Уну внимания, выбрав другую женщину, а Чучельник… - Девчонку стоит отослать? - Стоит. Но… тогда он может залечь на дно. Эти двое важны. А еще у него губы сладкие. Как глазурь. - Это все осложнит, - сказал Лука, как почудилось, с упреком. - Безусловно. - И я не мальчик. - Определенно, не мальчик. Мальчики, они другие. И не важно, сколько им лет, мальчики требуют заботы и внимания. Они обидчивы. Капризны. Рядом с ними не бывает настолько спокойно. А Лука вздохнул. И решившись, сгреб ее в охапку. - Спина-то как? – поинтересовался он, хотя никто из мужчин прежде и не думал спрашивать. Не в такие моменты. И пальцем по этой спине провел, будто проверяя. - Неплохо. - Ты красивая. - Знаю. - А я нет. Щеки у него колючие. Слегка. И макушка, которая красная. - Зачем ты голову бреешь? Лука позволяет себя изучать, и только дыхание становится немного другим. А еще руки его осторожно гладят спину. Не поверил, значит. - Да привык как-то… в подпольных боях любили за волосы схватить. И не идут мне стрижки. - А лысым идет? За ухом шрам.