- Правая ступня отсутствует. Удалена искусственно. Спил аккуратный, я бы сказала, хирургический. На левой нет пальцев. Сухожилия повреждены. Кости… малая берцовая сломана на обеих ногах. Большая – на правой. Ребра… явные переломы на третьем, четвертом и пятом… но, подозреваю, это не все. Опять же, подробнее только по результатам рентгенографии. - Опознать… - Я не думаю, что среди пропавших так много полукровок. - Айоха вряд ли обращались бы. - На нем одежда белых. Так что, полагаю, он жил среди них. Я слушала бурю. Ветер кружил над домом голодным зверем. Когти его царапали крышу, и та похрустывала, словно упрекая, что ж ты так, Уна? Разве не понимаешь, что хорошая крыша куда важнее любви? Электричество так и не вернулось. А керосина в бутыли осталось едва ли на треть. С водой дело обстояло куда как лучше. Все-таки некоторые вещи Дерри вбил в меня намертво. Вода – это жизнь. А жизнь… Я закрыла глаза, позволив себе слушать бурю. Ветер… ветер порой приносил вещи, оставляя их на побережье надоедливыми игрушками. Иногда я находила доски или вот еще почтовые ящики, правда, последние – искореженными до невозможности. Однажды наткнулась на крыло автомобиля. Или вот ботинок. Зачем буре ботинок? Море… море было куда как избирательней. Мне было пятнадцать, когда я нашла мертвеца. Мужчину. Его слегка обглодали койоты, да и прочая хищная мелочь своего не упустило. Солнце изжарило кожу, и тело раздулось. Воняло, помнится. Так воняло, что меня долго выворачивало, но почему-то потом. В тот день я подошла к мертвецу. Я присела рядом, я вперилась в эту кучу грязной плоти, которая вдруг показалась чем-то удивительным, сродни тем детским сокровищам, которые прятались в разноцветных коробках. У меня коробки не было. И сокровища свои я скрывала под выломанной доской сарая. Пока мать не нашла. Во время бури в голову лезет… всякое. Тогда я все же позвала Маккорнака, потому как в случае обнаружения трупов стоит позвать шерифа. А он потребовал вернуть то, что я стянула. И долго не верил, что я ничего не трогала. И обыскал. И пригрозил посадить. И запер. Я полдня провела в камере, в чистой пахнущей хлоркой камере, думая, что теперь-то меня точно не выпустят. А за мной пришли. Старик Дерри, мистер Эшби и мисс Уильямс. Я закрыла глаза. Точно, лезет. Вспомнился вдруг не только берег, но и школа, под которую отдали старый дом. Его починили и покрасили в яркий розовый цвет, который был каким-то слишком уж ярким и слишком уж розовым. У стены высадили кусты, само собой, роз, потому что иные цветы сажать было как-то… неподобающе, мать его. А розы… розы плохо у нас приживались. Они требовали подкормки. Обрезки. И хрен знает, чего еще. Главное, что мисс Уильямс приходилось следить за ними, и клянусь, счастлива она не была. …ну что, детка, теперь тебя никто не спасет? Том и Джерри. Всегда вдвоем. Не братья, нет, но их отцы живут по соседству и даже приятельствуют. Они ходят в кабак, где периодически надираются до поросячьего визга, а порой и силой меняются на потеху другим. Их мамаши обмениваются тыквенными пирогами и обсуждают прочих соседей. А эти двое… Они будут охотниками. Как их папаши. И они уже умеют стрелять. У них и ножи есть, только ножи запрещено брать в школу. Мисс Уильямс не готова проявить понимание в данном вопросе. Но ведь нож можно оставить возле школы. Том хватает за косу. К лицу прижимается клинок, и мой крик замолкает в глотке. Тогда я и вправду попалась. Расслабилась. Решила, что день хороший, что… накануне мне удалось пробраться в пещеры и встретить дракона. И ощущение свершившегося чуда, первого в моей жизни волшебства, стало ловушкой. Буря плачет. Она говорит дюжиной голосов. Кто-то упрекает, кто-то выговаривает. Кто-то холодно объясняет шерифу, что девчонка сама виновата. Держалась бы попроще, как подобает, и не было бы проблем. …я не знаю, как тогда сумела вывернуться. От обиды. От понимания, что если не смогу, то больше не будет ни пещер, ни драконов. Что просто так меня не отпустят. Они давно рассказывали, что сделают, если поймают. И ведь сделают. У Тома после смерти его ненаглядного братца вообще крыша поехала. У него и прежде мозгов не особо было, а тут… Том тянул меня к сараю, в котором хранились мешки с землей, дрова и брикеты жирного угля. А Джерри хлопал себя по штанам. У сарая меня толкнули, решив, что я в достаточной мере напугана. Баба должна бояться. Я и боялась. Я упала. И вцепилась в камень, который швырнула в лицо Джерри. Или Тома. А перекатившись, схватилась за другой… кто-то заорал и матом и пнул по ребрам. Я вывернулась, чтобы вцепиться в лицо, понимая, что только так и могу выжить. А потом… потом мне сказали, что я выбила зубы. Обоим. И шериф, тогда еще не седой, хмурился. Он тоже думал, что от меня одни проблемы. И отец тоже хмурился. Он, как и шериф, проблем не любил. Только мисс Уильямс, которая появилась в больнице, сказала: - Тронете девочку, я вам тут такую жизнь устрою… Ей поверили. У нашей мисс Уильямс был характер. И его хватило, чтобы двое матерых охотников, оравших о суде и тюрьме для одной мелкой твари, заткнулись. А потом и сгорбились. Не знаю, что она им сказала, но уходили они на полусогнутых ногах, а Том с Джерри исчезли из школы. Джерри потом вернулся, но тихим, а Тома в Тампеску отправили. И хрен с ним. Меня выписали на третий день. Сломанная ключица срасталась еще долго, но мать отчего-то решила, что это не повод бездельничать. Ненавижу. Нож ложится в ладонь, успокаивая. …в больнице меня навещал только Ник. Отец уже был болен и почти не выходил из дому, матушку больше волновал Вихо, который совершенно не желал думать о своем блестящем будущем. А Ник приходил. Он приносил яблоки и, что куда важнее – кормили в больнице неплохо – книги. …я провела пальцем по тонкому шраму, уходившему под рубашку. О гвоздь располосовала, когда меня все же швырнули на старую дверь. Шить пришлось. И швы снимать. И шрам этот окончательно убедил матушку в моей никчемности. Кто захочет купить себе уродливую женщину? Даже потом, когда Дерри отдал за меня три сотни, она не упустила случая сказать, что без шрама я бы стоила больше. Старые обиды оживали тенями, отсветами керосиновой лампы, тусклого света которой не хватало и для крохотной кухни. Я дотянулась до стола. Кусок колбасы. Лепешка, которая начала черстветь, но еще была неплоха. Что еще для счастья надо? Огненный камень. Старый чайник и заварка в плотной банке, куда не добрался песок. Если встать…