И почему одежда… Хотя, тут понятно. От одежды там немного осталось. Что стервятники подрали, до мяса добираясь, что лисы пустынные, что прочая мелочь. А носят тут одно и то же, поди-ка, пойми, что за ошметки кровью пропитались. - Обувь в машине нашли, вроде как Вихо. Документы там же. Наши и решили. Ник-то верить не хотел. Он и домой вернулся, чтоб отдохнуть слегка, а там дальше пойти. Но… не вышло. Зои нашел. И не только ее… - миссис Гольстром сползла с табурета, закряхтела, уперлась ладонями в спину. – Ох, грехи мои тяжкие… она вниз с дитём поперлась. После уж сказали, что она вовсе его с рук не спускала… ни ела, ни спала… вот и вышло… голова закружилась и все… сама разбилась. - А ребенок? - Он же ж мелкий, придавила насмерть. Ника стало жаль. Того неловкого паренька, который смотрел так, будто заранее признавал себя виновным во всем, что происходит вокруг. - Ее мамаша кричала, что это все Ник виноватый, что он недоглядел, что дружок ему важнее жены был, да только… наши все знают, что это с горя. Небось, он-то все сделал. Няньки были, и сиделка, и служанки. Зои их выставила. Сама. И вниз сама поперлась посреди ночи. И дитё прихватила. На кой, спрашивается? И вправду. На кой? Что это? Послеродовое безумие, которое приключается со всеми, или часть чьего-то плана? - И… как оно? Осторожный вопрос. Но его ждут, и Томас соответствует чужим ожиданиям. - Так… младенчик-то все. Много ль ему надо? Похоронили его тут же. А Зои в Тампеску отправили, Ник вертолета вызвал. И там, почитай, мало что больницу не прикупил, да только и деньги не все могут. - Она ничего не сказала? - Так… чтоб могла говорить, так сказала б. А то ж бревно бревном. Другой кто давно бы уже родителям отправил. А Ник, он ведь Эшби, - это миссис Гольстром произнесла с немалой гордостью, будто бы имелась некая тайная заслуга в том, чтоб быть Эшби. – Как выписали, так сиделок нанял. Привез из Тампески, они теперь при доме живут неотлучно, по сменам работают. Сколько им платит? Немало, видать… матушка Зои за ними приглядывает. Теперь. Сперва-то дочку себе забрать все хотела, да поняла, что не вытянет. Ее ж там и кормить с ложечки, и ворочать, и эти… как его… массажи, вот. А еще Ник то и дело возит, то в Тампеску, то еще куда… вроде как санатории. Интересно. И странно? Или нет? Томас отвернулся к стене, по которой медленно полз таракан. Крупный, черный с длинными усами, он замер ненадолго, чтобы исчезнуть в ближайшей щели. Надо думать, был он не единственным постояльцем мотеля. - Так что… вот оно как… …а с Ником встретиться определенно надо. Если он нашел машину, то… может, что-то видел? Или нашел, поскольку точно знал, что искать? В окнах дома горел свет. Я выбралась из машины. А нож сам собой скользнул в руку, впрочем, тотчас исчез в рукаве: не заметить розовый «Купер» матушки было невозможно. Интересно, какого черта… Пахло свежим хлебом. - Дорогая, - матушка поправила цветастое покрывало, - ты слишком много работаешь. - Привет. - Добрый вечер, - она разглаживала несуществующие складочки и выглядела до отвращения заботливой. – Иди мой руки, давно пора ужинать. Я взяла на себя труд заехать… Руки я мыла, пытаясь понять, что же ей на самом деле надо. А ведь надо, иначе не пришла бы. И эта уборка… я бы и сама справилась. Когда-нибудь. Паутина в углах, если подумать, мне вовсе не мешала. - …я слышала, тебя повысили. - Да. - Садись, - она подала миску с горячей кашей и хлеб. А я… я взяла. И почему-то подумалось, что так она встречала отца, когда тот еще работал. А после подавала еду Вихо. Мое же место было на кухне. Матушка устроилась напротив, подперев щеку ладонью. И узкие глаза ее стали еще уже, а на губах застыла улыбка. - Что тебе нужно? – я едва не подавилась этой треклятой кашей. - Дорогая? - Не стоит, мама. Ты… сколько лет ты сюда не заглядывала? И не заглядывала бы еще столько же, если бы не нужда. Вот мне и интересно, что тебе на самом деле понадобилось? Настолько, что ты… - я сунула ложку каши в рот и заставила себя проглотить ее. – Мы никогда не были особо близки. - Потому что ты этого не желала. Она встала и вышла, чтобы вернуться с высоким стаканом и молочником. Чистым, мать его, молочником. - Ты всегда отличалась неженским упрямством. И нежеланием понимать, какая роль отведена нам Господом… - И это тоже не стоит, - молоко я любила. Вот такое, чтобы холодное, просто ледяное. И в высоком стакане, и с хлебом, а тот солью посыпать густо-густо. - Мне сказали, что ты гуляла с этим… наглецом, - мягкий упрек. И матушка присаживается. В своем костюме фиалкового цвета она смотрится чуждо. Такой женщине не место в полузаброшенной хижине на краю полузабытого города. - Нельзя? - Разве тебе что-то запретишь? Наверное, нет. Или да? Может, я стала чуть взрослее и чуть умнее? Может, я бы прислушалась к совету, если бы кто-нибудь удосужился его дать. - Но меня интересует, о чем вы говорили. - О драконах. - И только? - И только. - А… - Он не из болтливых. - Или ты не проявила должного усердия, - вот теперь матушка поджала губы. – В тебе никогда не доставало деликатности. Это да, чистая правда. Деликатности во мне было не больше, чем изящества в старом седле Дерри. - А почему ты отказалась давать кровь? Матушка пожала плечами. Отвечать не будет. - Ты ведь дала? - Да. - Им этого хватит. Хватит. Наверное. То есть, Томас уверен, что хватит. - Результат будет через пару дней. Кивок.