– Кажется, я вспомнил. Он так произносит эти слова, что сердце Джейн начинает трепетать, словно живое существо, что мечется по грудной клетке и пытается сбежать. – Вспомнил что? – Как было до Неверленда. Слова обрываются, и он всё смотрит прямо перед собой застывшим взглядом. Не хочется, чтобы он продолжал, но нечестно приказать ему замолчать только потому, что ей страшно. – Можешь рассказать, если хочешь. Если это поможет. Дыхание Тимоти ускоряется, плечи шевелятся под её рукой. Он выглядит перепуганным, но в то же время слова будто слишком важны, чтобы удержать их внутри. – У меня была деревянная лодочка, которую кто-то мне сделал. Мы плавали на ней в пруду в конце большого поля. Трава выросла такая высокая, что нам не было видно дом. Джейн задерживает дыхание, её переполняет ужас. Теперь ещё сильнее хочется, чтобы Тимоти замолчал, но язык прилипает к нёбу и отказывается слушаться. – Лодка застряла. Я думал, что дотянусь палкой, но поскользнулся. – Тимоти трясёт всё сильнее. Взгляд у него стеклянный, он будто видит не пещеру, а пруд, окружённый высокими травами, и лодочку, которая застряла и не может выплыть. Джейн тоже это видит. Она видит, как Тимоти поскальзывается в грязи и уходит под воду. За ним тянется рука – чуть больше его собственной, может быть, это его старший брат или даже сестра. Его руки плещутся на поверхности, но голова снова и снова уходит под воду. И потом уже не всплывает. Лёгкие Джейн сжимаются, будто она тоже тонет. Изо рта Тимоти вырываются пузыри, губы уже посинели до сливового цвета. Повсюду в мутной зелёной воде растут водоросли, они обвивают его ногу, держат его крепче, чем рука, что пытается схватить его за запястье и вытащить на поверхность. Она чувствует, как в её собственной груди растёт и царапается паника, подступает холод и чувство ужасного, всеобъемлющего одиночества. А потом одиночество вдруг отступает. Нет больше водорослей, обвившихся вокруг ноги, только рука, что тащит его на ту сторону мира. Джейн отметает эти мысли с почти ощутимой яростью. Такого не могло случиться. Она отказывается в это верить. Она позволила воображению разыграться. У Тимоти в Англии есть любящая семья, которая ждёт его, и они будут ужасно рады, когда она вернёт его домой. Джейн хочет, чтобы пульс перестал так биться, и нервно выдыхает. Притягивает Тимоти ближе, прижимается к нему, пусть он всё такой же застывший. В этот миг она решает, что всё-таки хочет быть старшей сестрой. Не просто старшей сестрой, а сестрой Тимоти. Если они не разыщут его семью, он останется жить с ними, вот и всё. – Всё хорошо, – говорит она, наконец-то отлепив язык от нёба. Она сжимает его руку, чтобы подчеркнуть свои слова. – Я с тобой, ты в безопасности. Я никогда не позволю тебе упасть снова. 14. Театр теней – Ты не можешь так поступить. Отпусти меня! – Питер снова борется и выворачивается из хватки Венди, пока она тащит его дальше в пещеру, пусть его крики и превратились в нытьё. Всё внутри сохраняет хрупкое равновесие. Она продолжает переставлять ноги одна за другой и не смотрит на Питера. Если она посмотрит, равновесие рухнет. От Питера пахнет страхом так, что перебивает запах спичек и пепла, который царит в этом месте. Мальчик пахнет, как любой потерявшийся ребёнок. Она должна быть девочкой изо льда, девочкой, что выжила в лечебнице Святой Бернадетты. Она должна быть матерью, которая проделала весь этот путь, чтобы найти дочь. И больше никем. Нельзя быть девочкой, которая летала в небесах Неверленда. И уж точно нельзя быть подругой Питера. – Что ты собираешься сделать? – спрашивает Тигровая Лилия. Она говорит тихо, и Венди бросает взгляд в её сторону. Тигровая Лилия настороже, будто чует, кто ждёт их в конце пещеры, не зная точно. – Я собираюсь собрать его воедино, – говорит Венди. В глубине души она знала это ещё до того, как встала у окна и посмотрела в ночь. Та часть разума, что пряталась за запертой дверью, всё ещё оставалась её разумом, и она знала, что там за нею, пусть даже Питер попытался вырвать это знание. Она сложила в карманы всё, что было необходимо – иголку, ножницы и нитки. Шитьё было первой услугой, которую она оказала Питеру, а теперь она наконец-то сошьёт его в единое целое. Питер дрожит в её руках. Венди отпускает его ухо, берёт за плечи и разворачивает, чтобы посмотреть в лицо. Он не плачет, но глаза круглые. – Ты не можешь, – повторяет он. – Могу и сделаю. Посмотри. Они прибыли; она вновь разворачивает его, заставляя взглянуть на существо на дне пологой каменной чаши. И себя она тоже заставляет смотреть. Существо-тень меньше, чем она запомнила. Но земля всё так же трясётся, когда оно фыркает, и приходится заставлять себя не отшатываться. Воздух вокруг чудовища рябит от жара. Его силуэт размытый и нечёткий, сложно рассмотреть. Венди смотрит на Тигровую Лилию. Выражение лица подруги не прочесть. Рыжеватое свечение пещеры отражается на швах по лицу Тигровой Лилии, пронизывая кожу пламенем. Если она и боится, по глазам этого не сказать. Руки Венди покоятся на плечах Питера, удерживая его на месте и не позволяя отвернуться. Он неотрывно смотрит на существо, и Венди пытается угадать, о чём он думает. Как давно всё случилось? Он всё ещё узнаёт свою тень? А она – его? – Тебе необязательно оставаться, – говорит Венди Тигровой Лилии, не отрывая заворожённый взгляд от существа. Уж не трусит ли она? Если она ошибается, если то, что она делает, убьёт Питера или превратит его в чудовище целиком, встанет ли Тигровая Лилия на его сторону? А что насчёт Неверленда? Желудок сжимается, страх и вина стягиваются в узел внутри. В пещере Тигровой Лилии она поклялась, что выберет Джейн, если дойдёт до выбора, и она не отступит. Но теперь, когда рядом стоит Тигровая Лилия и неотрывно смотрит на тень Питера, внутри что-то надламывается. Венди вновь видит, как они были девчонками, вдвоём посреди моря мальчишек. Бегали, брызгались в ручье, лазали по деревьям, объявляли свои собственные личные войны и смело находили столько же приключений, как Питер и его маленькая армия. Она рассказывала Тигровой Лилии про Лондон. Они лежали вдвоем в траве и давали имена звёздам. Она видела, как Питер не раз посматривал на Тигровую Лилию с озадаченным лицом, будто пытался вспомнить нечто забытое. Он вообще узнал её – кем она была и что он с ней сделал? Венди вспоминает, как он заявлял, что кости, которые они видят, никому не принадлежат, когда они были в пещере в предыдущий раз. Он в самом деле так очерствел, что вредит и даже не запоминает этого, даже не узнаёт тех, кому причинил боль? Если вся его тьма сосредоточена в тени, может, так оно и есть. Только вот она видела свет в его глазах, переменчивый, как жидкое пламя. Питер всегда был и чудовищем, и мальчиком, просто она никогда этого не замечала. Тигровая Лилия выпрямляется. Отсветы цвета пламени, что окружают теневое существо, обрисовывают её силуэт. Она поворачивается к Венди, и даже в тени её глаза яркие. Венди видит женщину, которой могла бы стать Тигровая Лилия – должна была стать, если бы ей было позволено взрослеть по-настоящему, а не превращаться в это неправильное создание. Вдруг вина и страх отходят. Не ей делать выбор. Тигровой Лилии. – Питер – это моя битва так же, как и твоя. А может, и больше. – Голос Тигровой Лилии больше не болезненный, как шелест ветра меж деревьев. В нём – кремень, высекающий искры. – Ты ушла. Я осталась. Венди вновь пронзает вина. Она ушла. Тигровая Лилия осталась. Но в тот момент что они обе могли сделать? Какой выбор лежал перед ними? – Ладно. – Венди делает глубокий вдох. – Всё это в прошлом. Она ослабляет хватку, но не настолько, чтобы Питер вырвался, и ведёт его перед собой вниз по склону. Тигровая Лилия идёт следом, и Венди пытается не обращать внимания на дрожь в ногах. Существо поворачивает голову и следит за их приближением, наблюдая за ними в своей безглазой манере. Больше оно никак не шевелится, и Венди думает, что, вероятно, оно и не способно, потому что вросло в сам камень. Когда они приближаются к низу склона, Питер спотыкается. Венди машинально ловит его, не задумываясь, специально он это сделал или нечаянно. Движение выводит её из равновесия, и Питер этим пользуется: перекатывается вперёд и своим весом утягивает их обоих вниз. Венди разжимает руки, пока катится. Когда она останавливается, то видит, что упала прямо к тени Питера. Она одновременно твёрдая и бесплотная. Горячая и холодная. Полное отсутствие света и невыносимая яркость: на неё почти невозможно взглянуть. – Лови его! – кричит она Тигровой Лилии, пытаясь встать на ноги. Питер пытается уползти от неё, но она хватает его за ногу и тянет назад. Он кричит и пинается другой ногой. Венди уклоняется, едва избежав пинка в челюсть. Глаза Питера бешено сверкают, пот катится по лицу. Венди хватается крепче, и время обращается вспять. Питер не повзрослел ни на день; он не изменился. Тогда, приходит ей на ум, всё было наоборот: Питер нависал над ней, вцепившись в её лицо, и требовал, чтобы она смотрела на него и на его тень. Требовал, чтобы она или любила его всего, или вовсе не любила. Её тогдашний страх превращается в нынешнюю злость. Держа его за лодыжку одной рукой, другой она хватает его за загривок. Отпускает ногу и поднимает его, как мама-кошка котёнка. Ногти впиваются в кожу, и она не обращает внимания на звуки, которые при этом издаёт Питер. Он извивается, но она разворачивает его лицом к его тени и подталкивает вперёд на длину руки. – Посмотри туда, Питер. Посмотри на себя. На всего себя. Ты больше не спрячешься от своей сути. Он пытается пятиться, но Венди не сгибает локоть, а пальцы лежат на основании его черепа и не дают ему поворачивать голову. – Это твоя тень, Питер. Посмотри на него. – Ты врёшь, – тихо говорит Питер. Он пытается вывернуться, и при этом такой жалкий, что Венди едва не поддаётся, но крепко держит его. – Ты пришила мою тень обратно. Помнишь, Венди? Он говорит, как маленький мальчик. Она почти верит ему. На миг она только этому и верит. Она чудовище, а не Питер. – Нет. – Голос дрожит, она сомневается в том, что считает правдой. Легенды Тигровой Лилии. Кости в этой самой пещере. Сам Питер, который называл это существо своим секретом. – Он твой, Питер. Он – ты. Ладонь скользит из-за пота Питера, он теперь издаёт какие-то рваные звуки и в ужасе хватает ртом воздух, будто ему нечем дышать. Венди охватывает мелочное ликование. Ей представляется, что она касается макушкой потолка пещеры, она так чудовищно, неприлично высока – таким казался ей Питер много лет назад. Вместо того чтобы украсть у него память, как сделал он, она хочет вбить правду ему в глотку, запихивать в него истину, пока он не лопнет. Венди дёргает его назад так грубо, что Питер падает, и вновь нависает над ним, свирепо вглядываясь в его лицо. – Видишь? – Она скалится, обнажая зубы; это не улыбка. – Видишь, что ты такое? Его уже не нужно держать. Питер сворачивается в клубочек, такой маленький рядом с ней, застывший и неподвижный. Он – раненое животное, но даже теперь злость Венди не гаснет. Она укутывается в эту злость, как в плащ, и позволяет себе почувствовать её целиком. Несмотря на страх в глазах Питера, а может быть, и из-за него, хочется причинить ему боль. Она больше его, сильнее и с лёгкостью удерживает его на месте. В оранжевом свете Венди сначала видит тень от собственной руки, которая падает на лицо Питера, и только потом понимает, что её рука поднята для удара. Питер бледнеет, веснушки вспыхивают пятнышками ржавчины, пятнышками крови. Он выглядит таким юным. Таким напуганным. До того как он похитил её дочь, он украл её саму. Украл годы её жизни. Те годы, что она провела взаперти, веря в него, не сдаваясь – а он так и не пришёл за ней. Он приказал ей любить, но вспомнил ли о ней хоть раз, пока её не было рядом? Ему не была нужна настоящая мама, только его представление о маме, как было с пиратами и индейцами, с солдатами и с войной. Нужно было, чтобы кто-то рассказывал сказки и отпугивал чудовищ. Чтобы кто-то спасал его от самого себя. Он требовал, чтобы любовь стала щитом, не понимая, что она может быть и мечом, что режет острее любой пиратской сабли. Если любишь кого-то, значит, тебе есть кого терять – это Венди поняла слишком хорошо, а Питер так и не поймёт. Ярость вдруг покидает её. Венди опускает руку. Питер тяжело дышит. Что он с ней сделал? Во что она превратилась? – Подержи его. – Голос дрожит, и Венди не смеет поднять глаза на Тигровую Лилию. Тигровая Лилия не шевельнулась, чтобы остановить её, когда она подняла руку, но Венди всё равно стыдно. Нужно быть выше этого, быть лучше, чем Питер и его невоздержанная жестокость. Она принуждает себя посмотреть на Питера, по-настоящему посмотреть. На мальчика, который хотел показать ей чудеса, который учил её летать. Тигровая Лилия опускается на колени и берёт его за плечи. Зрачки у Питера так расширены, что Венди видит в их черноте звёзды. Она вспоминает мёртвых русалок в лагуне. Вспоминает, как Питер смеялся и держал её за руку. В нём есть и хорошее, и плохое, как во всех – только всё доведено до крайности. – Ну тише. – Венди убирает прядь со лба Питера. Едва не склоняется, чтобы поцеловать его в лоб, словно мать, что утешает дитя после кошмарного сна, но останавливается. Небольшого проявления доброты достаточно. Она достаёт из кармана иголку и нитки. На удивление, руки не дрожат. Тигровая Лилия молча наблюдает за ней, и Венди с первого раза продевает нить через игольное ушко. Нить с катушки она не обрывает. Сколько нитки нужно, чтобы пришить мальчика к чудовищу, чтобы вновь сшить воедино древнее создание? Дурацкий вопрос. Разум не бунтует, хотя ему следовало бы. Здесь, в самом конце пути, она спокойна и целеустремленна. Питер замирает, быстро дышит, но ни он, ни его тень не сопротивляются, когда она тянется за тенью. Касаться её – будто опускать руку в ледяную воду. Холод жжётся, но бывало и хуже. Она и это переживёт. Венди подтягивает тень поближе. Такой огромный зверь должен быть неподъёмным, но тень течёт по пальцам, по рукам, расплываясь и всё же оставаясь единой. Она одновременно и всё, и ничто. Венди вспоминает, как когда-то целую жизнь назад, в детской, Питер взвизгнул, когда игла коснулась его кожи в первый раз. Она помнит, как она примеривалась, прежде чем сделать первые пробные стежки, сопоставляла рваные края тени со стопами Питера, и ничего не подходило.