Помимо воли она наконец встречается глазами с Недом. Он немедленно краснеет. Это так неожиданно, что она едва не смеётся совсем иначе. Это так по-дурацки очаровательно, что он боится её. Она ожидала всякого, но не этого. – Для нас заказан столик, – бесцеремонно говорит отец Неда, и Венди понимает, что брат имел в виду, когда говорил, что он нетерпелив. Венди вдруг осознаёт, что он считает всё происходящее простым деловым договором – чем-то, что следует поскорее закончить. Когда отец Неда ведёт их в столовую, Венди пытается вновь поймать взгляд Неда, но он старательно смотрит куда угодно, только не на неё. Вместо этого она удовлетворяется тем, что разглядывает его как можно ненавязчивее, а заодно держит в уме важные вещи: использовать правильную вилку, сидеть прямо, кивать и улыбаться, будто она слушает. Это довольно просто. Когда они рассаживаются, отец Неда ведёт беседу. Джон иногда вступает, когда ему позволено. Майкл вообще не говорит, Нед тоже. Венди и не приглашают к разговору, словно она просто предмет мебели или украшение стола, предназначенного для мужчин. Зато у неё появляется время наблюдать и рисовать себе картинку нового мира, в котором ей теперь предстоит жить. Становится ей понятно, почему Джон настаивал и стыдился этого одновременно. Её будущий свёкор – стихийное бедствие, задира вроде Джеймисона, только действует куда тоньше. Он привык, что весь мир расступается перед ним. Нед, пусть и очень похожий на него внешне, кажется полной противоположностью отца: он тихий и почти испуганный. Венди становится его жаль. Беседа, насколько она вслушивается, вертится вокруг брата Неда, Алана. Она ни разу не слышит, чтобы будущий свёкор хотя бы упомянул Неда. Он – такой же предмет мебели, как и она, им тоже распоряжаются как хотят. Будущий свёкор не смотрит на сына, зато не раз бросает взгляд на Венди, оценивает её – и, кажется, ему нравится, как она ест маленькими кусочками, держит руки на коленях и хранит молчание. Она ненавидит его всей душой, но почти неожиданно для себя обнаруживает, что Нед её заинтересовал. – Мистер Дарлинг, разделите со мной бренди и сигару? Есть детали, которые нужно обсудить, – когда обед заканчивается, отец Неда поворачивается к Джону, и Венди замирает, чувствуя, как внутри всё завязывается в узлы от напряжения. Она почти забыла, зачем они собрались. – Разумеется. – Джон нервно, взволнованно встаёт. Она ни разу в жизни не видела, чтобы Джон курил сигару. – Может быть, выйдем наружу, подышим свежим воздухом, пока вы беседуете? – После такого долгого молчания голос Венди кажется очень слабым в этой комнате, теряется среди тихого звона фарфора, полированного столового серебра и осторожного стука хрустальных бокалов. Все четверо поворачиваются и смотрят на неё. Отец Неда хмурится. Она представляет, как он ставит пометку в воображаемой книге учёта – в колонке «минус». Вместо смущения она смотрит на Неда и улыбается ему, надеясь, что эта улыбка не испугает его. – Буду рад предложить свою кандидатуру на роль сопровождающего, – говорит Майкл. Венди с удивлением поворачивается к нему, как раз чтобы заметить легчайший шаловливый блеск в его глазах. В голосе тоже веселье, которое наполняет Венди надеждой. – Конечно! Сад довольно милый! – Нед так торопится встать и принять её предложение, что едва не опрокидывает стул. Его отец ловит стул, прежде чем тот падает, и с недовольным лицом ставит на ножки. Если бы она была смелее, она бы взяла Неда под руку, только чтобы позлить его отца, но она удерживает себя от этого. В конце концов, этот мужчина теперь часть её жизни; она не обязана его полюбить, но должна по меньшей мере постараться поладить. Когда отец Неда с Джоном уходят в другую комнату, Венди вслед за Недом и Майклом следует через двойные стеклянные двери на каменную террасу, которая выходит на закрытый садик. Переступая через порог, Венди на миг замирает и наслаждается новым ощущением: она может выйти наружу, когда захочет, без присмотра доктора Харрингтона, или Джеймисона, или сестёр. Она глубоко вздыхает, и даже давящий корсет не может помешать её ликованию. Майкл отходит к одной из скамеек в дальнем конце террасы. Венди, к собственному удивлению, огорчается: он собирался сопровождать их только для виду. Не то чтобы она боялась оставаться с Недом наедине. Одного взгляда на его лицо достаточно, чтобы понять: он боится её куда больше, чем она его. Скорее её печалит, что она вновь потеряла брата. На миг она уловила кусочек прежнего Майкла, когда он назвал её Винди и когда улыбался, предлагая сопровождать их. Возможно, это ужасно грубо с её стороны, но она ещё какое-то время смотрит на Майкла, не обращая внимания на Неда. Она не видела брата так долго, Нед не может обижаться на неё. Яркий луч солнца золотом блестит на пшеничных волосах Майкла. Он тоньше, чем помнила Венди. Все в нем истончилось. Пиджак костюма, который наверняка выбирал Джон, висит на Майкле, как на пугале. Она легко представляет, как он стоит в поле в окружении стогов сена и бессмысленно смотрит вдаль. Стая чёрных птиц может опуститься на него, а он и не пошевелится. Сердце за него болит. Майкл опирает трость о скамью перед собой и лезет в карман за жестянкой табака и бумагой. От Венди не укрывается, как трясутся его руки, когда он сворачивает сигарету. Он слегка поворачивается – сердце у неё подпрыгивает, но он, кажется, не замечает её. При солнечном свете его лицо такое прозрачное и потерянное; он поднимает жестянку в сторону Неда, предлагая ему. Нед качает головой, и Майкл отворачивается, поднимая плечи, которые прочной стеной ограждают его, оставляя Неда и Венди по ту сторону. Эта потеря вновь бьёт в Венди, как арбалетная стрела. Сможет ли она вернуть своего младшего брата? Если бы она никогда не кричала на него, если бы стала добрее, смогли бы они теперь болтать и смеяться, как прежде? Или война всё равно осталась бы незаживающей раной внутри его независимо от её действий? Венди берёт себя в руки и переключает внимание на Неда, пусть Майкл и остаётся саднящей раной глубоко в разуме. – Я надеюсь, вы отказываетесь не из-за меня. – Венди указывает на сигарету Майкла. Она пытается говорить легко, непринуждённо и мило. Так полагается говорить женщине? Теперь, когда они наедине, как им и полагается быть, она вдруг начинает нервничать. Раньше или позже, несмотря на все её намерения, она всё равно ляпнет что-то не то. – Я не прикасался к сигарете с войны. Учитывая возраст Неда, ничего удивительного тут нет, но она всё равно удивляется. Он кажется полной противоположностью её брата. Да, застенчивый. Напуганный, но не прошлым, а скорее тем, что стоит прямо перед ним. Невозможно представить, что он держит в руках оружие или ползёт по грязи. Может быть, он был офицером, командовал далеко из-за линии фронта? Вскипает обида, когда она думает о том, как Майкл был в опасности, а Нед спокойно сидел в каком-то бункере или лагере. – Я думала, все солдаты курят, – слова вырываются изо рта раньше, чем она успевает остановить их, и жадно заполняют тишину. Нед выглядит удивлённым, но, к облегчению Венди, будто не обижается. Нечестно было даже внутренне судить его, ведь она ничего о нём не знает. – Изредка я курю трубку, но не сигареты. Они слишком многое напоминают. Теперь очередь Венди удивляться. Она вновь смотрит на брата. Майкл всё так же погружён в собственные мысли и не обращает на них внимания. Вокруг висит облако дыма, так что она видит его сквозь эту завесу – он и моложе, и старше, чем на самом деле. – Тогда почему… – хвост фразы повисает в воздухе. Нед мягко отвечает, и она вздрагивает от сочувствия в его голосе: – Может быть, именно поэтому ваш брат и предпочитает сигареты. Многие не хотят забывать. Венди поворачивается к нему, к мужчине, который станет её мужем. Рот приоткрывается, но ей нечего сказать. От её внимания Нед вновь краснеет. Он опускает глаза и слегка покашливает. Она перешла грань или он? Или они оба одинаково глупые и нелепые? Тишина тянется, пока не становится почти болезненной. Венди ищет, что сказать, что угодно, чтобы вернуть разговор в безопасное русло, но Нед спасает её, прибегая к пустым формальностям. – Не могу выразить, как я рад наконец встретить вас, мисс Дарлинг. Майкл и Джон часто рассказывали о вас. Он чуть заикается, пока говорит, и кровь вновь приливает к его щекам, пока он пытается перебороть заикание. Это, а ещё то, как он держит почтительную дистанцию между ними, заставляют Венди проглотить слишком резкий ответ, что вертится на языке: «А они мне ничего о вас не рассказывали». – С Джоном мы особенно подружились, когда он начал работать с моим отцом. – Нед смотрит на сад, а не на неё, пока говорит. – Позвольте спросить. – Венди старается подбирать слова, чтобы не напугать Неда и не выдать, что она ничего не знает. Нед знает, что она болела, но не знает, где она была. Почему, по его мнению, Джон и Майкл прятали её все эти годы? – Как вы познакомились с моими братьями? Вы были с Майклом на… Она вновь оставляет фразу висеть в воздухе, побоявшись расстроить его. Насколько она понимает, шрамы Неда не меньше тех, что несёт Майкл, и такие же незримые. Губы Неда кривятся под усами, но он быстро овладевает собой. Он оглядывается через плечо, и Венди смотрит вслед за ним на Майкла. – Я воевал на Западном фронте в одно время с Майклом, но мы не пересекались. Потом я вернулся домой, и Джон нас познакомил. – Что ж, я рада, что Майклу есть с кем поговорить. С кем-то, кто понимает. – И это правда. Она уверена, что Джон и Майкл не говорят друг с другом – уж точно не о войне, – и опасается, что у Майкла едва ли много друзей. Они вновь погружаются в молчание, но на этот раз более приятное. Венди почти позволяет себе расслабиться, но потом вспоминает, что Джон и отец Неда прямо сейчас торгуются о её будущем. Их будущем. Через некоторое время Нед собирается с духом – и слова рвутся потоком. Возвращается заикание, ещё усиливается, и Венди не может удержаться от быстрого взгляда в сторону столовой, почти ожидая, что в дверном проёме уже маячит отец Неда – тень за занавесками, тень над всей жизнью Неда. – Я понимаю, всё это довольно внезапно, мисс Дарлинг, и нельзя винить вас за беспокойство. – Нед заминается, теребя манжеты пиджака. – Честно говоря, я и сам не намеревался когда-нибудь жениться. Я бы предпочёл… Я полагал, что останусь холостяком. Нед опускает глаза, и Венди чувствует, что он пытается ей что-то сказать. За его словами прячутся другие слова, он боится произнести их, но ей ни в жизнь не угадать, что он хочет донести. Она борется с разочарованием. Почему люди так обожают намёки и заставляют других угадывать, что они имеют в виду? Почему никто не способен говорить прямо? Она встречается взглядом с глазами Неда – тёплого тёмно-карего цвета. Впервые с начала обеда он посмотрел прямо на неё. Эти глаза добрые – по крайней мере, в этом Нед совершенно непохож на отца. – Мисс Дарлинг, я хочу быть откровенным с вами. – Нед поднимает голову. Она замечает, как он порывается отвести взгляд, но не делает этого. Но и теперь ей кажется по тому, как он держится, что ему хочется согнуться, ссутулить плечи, будто чтобы сделаться незаметным – не только для неё, но и для всего мира. – Я полагаю, нам обоим не оставили особого выбора в плане брака. Моему отцу весьма не терпится скорее женить меня, и я опасаюсь, что раз он работодатель вашего брата, к тому же, учитывая ваши проблемы со здоровьем, он выбрал вас подходящей партией, считая, что вы будете… уступчивой, не видя иных перспектив. Нед коротко, смущённо кашляет и ещё сильнее краснеет. Венди остаётся только глазеть на него, растеряв все слова от такой откровенности. – Учитывая, что никто из нас не делал свободный выбор, я готов быть вашим мужем только на словах, если вы так решите. Я ничего от вас не потребую, но искренне надеюсь, что мы можем стать хотя бы друзьями. Его глаза решительно сияют. Но в них есть и хрупкость, и пусть они едва знакомы, Венди кажется, что отрицательный ответ раздавит его. У неё в жизни было так мало друзей, и ей кажется, что Нед мало отличается от неё в этом смысле. – Я… – Венди открывает рот, оглушённая его беззащитностью и его предложением. Она не знает, что и думать о мужчине перед собой, и уже этим он её привлекает. Он мягкий – это отличает его от отца, отличает от Питера, её первого настоящего друга. Она бросает быстрый взгляд на Майкла. Он заверил её, что Нед ей понравится; может быть, это он и имел в виду. – Я постараюсь быть взаимно откровенной с вами. – Венди внутренне собирается, разглаживая перед юбки и пряча волнение в складки ткани. – У меня в жизни было немного друзей. Со мной нелегко дружить, но если вы желаете попытаться, я тоже приложу усилия. Слова звучат дерзко и рискованно, но на самом деле Венди говорит искренне. Похоже на то, как она впервые летала, держа Питера за руку – они тогда шагнули с подоконника и упали в ночь. Только они не упали. Они взлетели. Она ещё не решила, что она расскажет Неду о своей жизни, и не знает, что он пожелает рассказать о себе. Всё, что она поняла – она хочет узнать о нём больше. Хочется, чтобы у неё был кто-то ещё, кроме Мэри, кого она может смело назвать своим другом. Венди позволяет себе улыбнуться – едва заметно, – и надежда вползает в сердце. Впервые с того мига, как она вышла из ворот лечебницы Святой Бернадетты несколько часов назад, она ощущает, что дышать стало легко. – Благодарю вас, мисс Дарлинг. – Нед улыбается в ответ с облегчением, а ещё – с радостью. – Прошу вас, – говорит она, – если мы собираемся стать друзьями, зовите меня Венди. * * * Джейн ведёт Тимоти обратно к тому месту, где её закидали камнями и наконечниками для стрел, внимательно наблюдая, не случится ли новой внезапной атаки. Она всматривается в иссиня-чёрную тьму под деревьями. Там, где тропинка разделяется, а деревья склоняются, образуя естественный тоннель и загораживая лунный свет, воздух, кажется, можно потрогать. Одна мысль о том, чтобы войти под эти деревья, ужасает её, её будто кто-то хватает за плечи, разворачивает прочь и подталкивает в обратном направлении. В голове словно Питер твердит ей, настойчиво глядя в глаза: «Не будет ли куда лучше вернуться в лагерь?» Там ещё полно мяса, чтобы набить живот, и можно поиграть. Можно сидеть и греться у костра, не нужно шататься в темноте, где может случиться что угодно, где их могут сожрать чудовища. Она ощущает, как имя едва не ускользает из памяти снова, пока мысли вертятся в голове, и Джейн до боли сжимает зубы. Боль помогает сосредоточиться. С возраста Тимоти она знает, что в темноте нет ничего страшного. Это просто тени, что-то загораживает свет, но дневной свет всегда возвращается. И всё же ей страшно. Дома, может быть, так и есть, но здесь… Её охватывает беспричинный страх, ужас, который она не может объяснить: будто кот, задрав хвост, внезапно трётся об ноги, и ты подпрыгиваешь. Но в одном она уверена. Пусть ей ужасно не хочется идти туда, но именно потому, что ей не хочется, она и должна отправиться по этой тропинке меж деревьев. Она трогает наконечник стрелы, всё так же спрятанный в рукаве. Он будто стал её амулетом на удачу. Она не знает почему, но теперь ей ещё сильнее думается, что кто-то или что-то пыталось предупредить её, уберечь, а не просто напугать. Она безмолвно просит прощения у этой невидимой стражи за то, что не следует их болезненным советам. За её спиной Тимоти, застыв, совершенно пустым взглядом глазеет под деревья. – Ты знаешь, куда ведёт эта тропинка? – спрашивает Джейн. Она говорит тихо, но Тимоти всё равно вздрагивает. – Питер запретил нам ходить туда. – Он кусает нижнюю губу, и Джейн снова опасается, что он расплачется. Он совсем перепуган, да к тому же, напоминает она себе, он ещё малыш. – Но ты знаешь, куда она ведёт и почему туда нельзя ходить? Тимоти сжимается в комочек. Джейн очень не хочет давить на него, но ей нужно точно знать. Тимоти хмурится, снова морщит брови, будто пытаясь что-то припомнить. Рука тянется к подолу рубашки, но он одергивает себя до того, как потащить подол в рот. – Там плохое место. Он указывает, и Джейн смотрит туда, где над деревьями висит на фоне звёзд лёгкое облачко, похожее на струйку дыма. Её пробирает дрожь, но она заставляет себя выпрямиться и сохранять смелость.