Она смотрит на палец, перепачканный пыльцой, и торопливо вытирает его об рубашку. Она что, в самом деле собиралась это попробовать? С чего бы ей так поступать? Она не дурочка, чтобы тащить в рот незнакомые растения. Они могут быть ядовиты. Но этот головокружительный запах цветов, от которого так уютно, и безопасно, и… Она поднимает воротник ночной рубашки и прикрывает рот, чтобы не вдыхать этот одуряющий запах. Где она? Она раньше не видела эту часть острова. Она была в лагере, а потом… бегала. Питер, тропинка, а потом эта игра. Она пристально смотрит на мальчика, но он не пытается её осалить или выдать, где она. – Ты в порядке, Венди? – Это не моё имя. Я… Охх, хочется вопить от огорчения, но если рядом кто-то есть, она выдаст их обоих. Она положила в рукав камешек из супа – тот, которым чуть не подавилась, – и теперь достаёт его, сжимая, пока руке не становится больно, а глаза не начинает жечь. – Тебе Питер тоже придумал новое имя? – Глаза мальчика, что виднеются над ладошкой, которой он прикрывает рот и нос, круглые от любопытства, а не от страха. – Меня раньше звали как-то по-другому, но теперь я Тимоти. Питер дал мне какое-то имя, но мне не понравилось, так что я выбрал другое. Он иногда разрешает, если… Он бросает взгляд вдоль тропинки и напрягается. Она смотрит туда же и замечает, как тень мелькает и прячется за деревом. – Что… – Но Тимоти уже исчез. Улепетнул по тропинке и бросил её одну. Она щурится, но тени уже не видно. Может быть, это всё только её воображение. Стрекочет какое-то насекомое – звук, как от сверчка, но ещё похоже, будто пальцем водят по краешку влажного бокала и стекло поёт. Вот бы у неё были с собой сачок и банка для образцов! Она делает шаг вперёд. Звук резко обрывается, по спине продирает мороз. Ещё шаг – и ощущение, что за ней следят, крепнет – твёрдое, несомненное, пугающее. Она вертится, ожидая увидеть Берти или даже Питера, которые тянутся к ней, чтобы осалить. Но никого нет. Как будто кто-то зовёт по имени в пустой комнате, только ещё хуже, потому что она сейчас даже имени своего не знает. Она расправляет плечи и поднимает голову. Она не заплачет снова, она не позволит себе сломаться под весом всего, что она не знает. И уж точно она не позволит мальчишкам прятаться и пугать её только потому, что она девчонка. – Эй? – Она делает шаг и заставляет себя говорить громче. – Там кто-нибудь есть? Хрустит ветка. Девочка поворачивается на звук, но в темноте ничего не разобрать. Тропинка впереди сужается, деревья склоняются над ней, образуя тоннель. Есть что-то зловещее в том, как неестественно близко они подступают. На ум приходит глубокая дыра, ход в земле или пасть огромного зверя, который поджидает её, чтобы проглотить – как в той истории про Иону и кита. Но вдруг тропинка ведет к спасению? Она делает ещё шажок. Что-то ударяет по ступне сверху. Она отпрыгивает, и ещё что-то бьёт по плечу – острое, будто насекомое ужалило. Она крутится на месте, но всё ещё никого не видит, и рассерженно кричит: – Питер, это ты? Прекрати сейчас же! Это не смешн… – она обрывает фразу, потому что ещё одна штука едва не попадает в неё и улетает в опавшие листья, покрывающие тропинку. Девочка уворачивается, прикрывает голову руками и ухитряется поймать несколько снарядов, не подставившись под удар. Она поднимает руку, собираясь швырнуть их обратно в заросли и продемонстрировать, что она не беззащитна, но даже не видит, в кого кидать. Она пятится по тропинке, и когда снаряды перестают стучать по земле, она останавливается, чтобы рассмотреть, что поймала. В основном камешки, и среди них – один наконечник стрелы. У неё есть такой дома в коллекции. Кухарка подарила. Ей специально прислали из Канады. Давным-давно её племя делало такие и охотилось с их помощью. Теперь они всё ещё их делают, но уже не охотятся. Тот, что у неё в руке, не острый, но всё равно повезло, что её только задело. Возможно, те, кто швырялся, не хотели ранить, только отпугнуть. Она выбрасывает камни и вертит наконечник в руках, рассматривая поближе, – жаль, что она так мало знает. Может быть, она бы что-нибудь поняла по этой стреле. Она пыталась расспросить Кухарку подробнее о её подарке, но когда речь заходила о настоящих вещах, а не о сказках, передаваемых из поколения в поколение, она будто грустнела. А ещё она удивилась, словно не ожидала, что кто-то спросит. Только когда Кухарка не смогла ответить на все вопросы, она признала, что знает не так много об истории своего племени, как следовало бы, потому что покинула Канаду совсем маленькой и с тех пор не возвращалась туда – и это её беспокоило. Тогда мама зашла на кухню, велела прекратить приставать к Кухарке и прогнала дочь, хоть Кухарка и говорила, что не против. Девочка прокралась обратно и увидела, как мама и Кухарка шепчутся, соприкоснувшись лбами. Они обе выглядели расстроенными (она и не знала, что взрослые могут так расстраиваться!), так что она поспешила уйти. – Ха! Я нашёл тебя! – Пальцы смыкаются вокруг её руки, и она вскрикивает от неожиданности. – Теперь ты должна мне помочь найти остальных. Такие правила. – Берти? – Она крепко сжимает пальцы, пряча наконечник. У Берти потный лоб, он тяжело дышит. Из-за этого, а ещё потому, что он старается не смотреть ей в глаза, она не поправляет его: ведь она теперь водит, а он должен убегать. Ему страшно, он не хочет прятаться в темноте один, хоть никогда и не признается, особенно перед девчонкой. До неё внезапно доходит: если прятки продолжаются, кто тогда кидался в неё? – Ты кого-нибудь уже нашёл? – Нет. – Берти будто испытывает облегчение, но выпячивает грудь, а в голосе прорезается командирский тон. – Ты первая. Теперь ты должна мне помочь. Он всё ещё держит её за руку. Пальцы влажные, липкий страх сочится сквозь них. Она оглядывается, но там ни следа того, кто кидал камни. Может быть, они не пытались её ранить или напугать; может, они хотели предупредить её. Но о чём? Может, там что-то опасное в конце тропинки? Или что-то, что нужно оберегать? – Пошли. – Берти настойчиво тянет её за руку. Будет ещё время разобраться с этой загадкой. Да к тому же Берти только всё испортит. Он слишком шумный, а сейчас ещё и слишком нетерпеливый. Его жажда уйти отсюда осязаема. Она чувствует, как пульсирует кровь в кончиках его пальцев, и это почти заразно. Из-за него и ей хочется убежать. – Ладно, пошли найдём остальных. Она идёт за Берти, не обращая внимание на холодок на коже, будто чужая рука касается её шеи, и говорит себе, что это ради него они уходят, а не из-за неё. 7. Поиграем в войну В центре острова находится что-то ужасное. Осознание чёткое и жестокое – она просто поняла это так же, как поняла, что за окном детской парит мальчик. Сердце колотится слишком быстро, на миг она теряется. Хочется, чтобы всё это было просто ужасным и прекрасным сном, но нет – она всё ещё здесь, в Неверленде. Она не собиралась спать. Тут небезопасно ни для неё, ни для Джейн. Она собиралась лишь немного посидеть, оперевшись на гладкий древесный ствол, и дать отдохнуть ноющим глазам. Но ум предательски убаюкал её картинками дома, Джейн, Мэри и Неда – любимых людей в безопасности, в недосягаемости для Питера. Затем она проснулась среди спутанных корней, с колотящимся сердцем и с ощущением, что совсем рядом есть что-то ужасное. Венди трёт рукой лицо, на котором отпечатались листья. Она пытается стереть и сны, вот только это не сны. Скорее воспоминание, но такое, которое никак не ухватить, ускользающее, как дым. Она встаёт и потягивается с хрустом в суставах. Это не только потому, что она лежала на земле и корни то там, то тут впивались ей в спину. Она повзрослела. Она выросла. А Питер – всё тот же мальчик, каким был. Она вспоминает, как он стоял у кровати дочки – злорадная ухмылка, огненно-рыжие волосы. Возвращается то неуловимое воспоминание, режет, будто ножом – они бегут меж деревьев, держась за руки. Я покажу тебе один секрет. Очень интересный. Такой, какой я раньше никому не показывал. Ощущение такое реальное, что Венди хватает воздух, пытаясь восстановить дыхание. Но когда она пробует удержать это чувство, вместо воспоминания открывается рваная дыра, будто из ткани вырван клок. Пошли, Венди. Скорее. Это самый лучший секрет на свете, я обещаю. Венди сжимает челюсти так, что зубы ноют. Случилось там что или не случилось, когда она была здесь в прошлый раз, это неважно. Важна Джейн. Когда она присела отдохнуть, на небе сияли звёзды, но теперь солнце встало и неуклонно ползёт по небу. Не определить, сколько времени уже потеряно. Венди идёт быстрым шагом, пока не покидает лес и не выходит обратно на пляж. Удивительно, но корабль куда ближе, чем она думала. Неужели пейзаж изменился, пока она спала, а линия берега закруглилась, повинуясь капризу Питера? Или она просто прошла дальше, чем представляла? Там, куда не достаёт прибой, песок изрыт ямками – воспоминанием о мальчишках, что окружали корабль, не подходя слишком близко. Она помнит, какой праздник устроили в честь них мальчишки, когда Питер наконец-то опустил её, Джона и Майкла с небес. Вокруг остатков корпуса корабля – длинные ветки; там можно устроить шалаш. Джейн была тут? Питер привёл мальчиков, чтобы встретить её, на то же место, где они встречали Венди? Она едва не наклоняется, чтобы потрогать следы на песке, будто она может различить, какие из них принадлежат Джейн. Её дочка здесь, в Неверленде. До сих пор кажется, что это невозможно. Эти два мира не должны были соприкасаться. Джейн – это та жизнь, которую Венди построила, защищаясь от Питера. Нужно было всё ей рассказать. Спасти её. Венди судорожно вздыхает. Её умная, любознательная дочка. Окажется ли она умнее, чем Венди, более устойчивой к чарам Питера? Остаётся только надеяться. Она подходит к обломкам корабля поближе. Судно, выброшенное на берег и расколотое пополам, тянется к небу. Но внутренняя обстановка должна сохраниться, и там может быть оружие или что-нибудь ещё полезное. В Неверленде один Крюк мог заставить Питера притормозить, если такое вообще возможно. Легко представить, как мальчишки с подозрением глазели на корабль, пусть и разрушенный, и отказывались залезать внутрь, туда, где раньше властвовал их главный враг. Раньше. Она подходит так близко, что может дотянуться до корпуса, и касается пальцами изъеденных водой и ветром досок. Сколько нужно силы, чтобы разорвать вот так корабль надвое? Когда это случилось, были ли пираты на борту, а если нет, то куда они делись? Неверленд – 27 лет назад – Почему это я должна оставаться в тылу? Это нечестно! – Потому что ты девчонка. Девочки не воюют. Питер упирает руки в бока, локти топорщатся, как странные крылья. Тон надменный, как будто он объясняет очевидные вещи, а она тупит и никак не может понять. – Ты будешь лечить раненых солдат, так что они смогут вернуться на войну. Такие правила. – Какие ещё правила? Кто их придумал? Венди выше Питера; когда она пихает его в грудь, он делает шаг назад, и она с удовлетворением нависает над ним. Он ещё мрачнеет, выпячивает нижнюю губу и пристально смотрит на неё, но Венди не обращает внимания. – Если Майкл и Джон пойдут, мне нужно с ними. – Нет. Ты остаёшься тут. – Питер скрещивает руки. Он шагает к выходу из импровизированного шатра, и почему-то его тонкая фигурка загораживает проход, так что Венди не может проскользнуть мимо. – Замечательно. – Она тоже скрещивает руки, отворачивается и демонстративно не смотрит на Питера. Она надеется, что он огорчён, но не оглядывается, чтобы убедиться, не доставляет ему такого удовольствия. Она заставляет себя не двигаться и не оборачиваться, пока он не уйдёт. Радость от победы быстро проходит. Как только полог шатра падает за спиной Питера, он начинает раздавать приказы, будто уже забыл и про неё, и про их спор. – Внимание, всем выбрать мечи! – приказывает он. Венди показывает стенке палатки язык, хоть никто её и не видит. Конечно, когда Питер говорит «всем», её он не включает. Его слова никогда не значат то, что должны, но он говорит очень уверенно. Это бесит. Ну и что, если мечи – это просто длинные ветки и палки, с которых оборвали листья. Для мальчишек они достаточно настоящие, и всё ещё обидно, что ей не достался собственный меч. Венди упорно смотрит в стену – солнце бросает на кожаный полог мелькающие тени мальчишек, которые разбирают оружие. У Питера тени нет. Она вновь вспоминает, какой переполох он поднял, когда она пришила обратно к нему тень, которую он принёс. Он так прыгал и выпендривался, она попала в такие неприятности, а тень почти сразу испарилась. Венди, конечно, не лучшая швея в мире – вообще-то, если верить маме, она, вероятно, худшая, – но не настолько же плохо она шьёт! Теням не полагается вот так исчезать – или, если уж на то пошло, отрываться от людей, которым они принадлежат. Впрочем, стоит ли удивляться, что Питер соврал ей про тень, если все прочие его слова тоже не значат то, что должны? Очевидно, что он каким-то образом потерял свою тень, но она почти уверена, что та, которую он принёс, чтобы пришить, ему не принадлежала. Когда мальчики, а с ними и Джон с Майклом, отходят от палатки, Венди уныло съеживается. Интересно, вступились ли за неё братья или только она спорила с дурацкими правилами Питера? Она беспокойно и раздражённо оглядывает палатку. Ей тут даже нечем заняться, разве что приводить в порядок вещи мальчишек, а этого с неё уже достаточно. Пусть всё это просто валяется там, где было брошено, и гниёт себе – пожалуйста. Раз больше нечем заняться, Венди пробует подсчитать на пальцах, сколько дней она уже провела здесь, но сразу сбивается со счёта. В Неверленде запутанное время – как и всё остальное. Дни и ночи сливаются, и здесь так много всего надо увидеть и сделать, что легко ошибиться. Волнуются ли родители? По крайней мере, они должны понимать, что дети все вместе, так что она присмотрит за ними, как и всегда. Крики эхом доносятся из-за деревьев вместе со стуком деревянных палок. Хочется выглянуть наружу, может быть, даже спрятаться на каком-нибудь дереве и посмотреть на войну. По крайней мере, звуки заманчивые – легко представить, как Питер хохочет и ловко прыгает через других мальчиков. Она уже собирается выскользнуть наружу, как в палатку просовывается глуповатое лицо. Роджер, припоминает она, вот как его зовут. Между передними зубами щель, каштановые волосы отказываются послушно лежать и топорщатся во все стороны, как птичье гнездо. Он бочком пробирается внутрь, прижимая руку к груди.