Это было очень кстати, когда доходило до пожертвований. Из-за грехов, кипящих на поверхности (пусть ненадолго), кающиеся не жались, надеясь откупиться от Бога. Прошедшей ночью Преподобный решил возобновить изначальный порядок для проповедей — нести слово Божие пастве. Он вернулся в лоно Господне — проповедовать ради нескольких монет на виски больше не входило в его планы. Но не так просто избавляться от старых привычек. — Ну, — обратился к шерифу пожилой собеседник, — ты, сдается, так ничего и не надыбал? — Ничего. Утром проехал по следу от дилижанса. Ни волоска, ни клочка кожи пассажиров… По мне, похоже на индейцев. Или грабителей. — Чушь порешь, — сказал пожилой. — Мэтт, ты знаешь не хуже меня, никакой заварухи с индейцами здесь не было много лет. Кроме, может, того случая с индейским знахарем и его девкой — но мы это уладили. — Это вы его вздернули. Меня там не было. — Иуда тоже не прибивал Христа, — ухмыльнулся пожилой. — Хватит придуриваться, парень. Ты нам его выдал. Так что разницы никакой. И не в чем себя винить — это ж просто индеец, а девка была наполовину черномазой. — Он был невиновен. — Как сказал один лесоруб: индеец хорош, только когда он мертв. То же с черномазыми и всякими полукровками. Преподобный заметил гримасу отвращения на лице Мэтта, но тот промолчал. — Ладно, — продолжал пожилой, — это не индейцы, и уж точно не грабители. Сумки, говоришь, не тронуты? — Говенные грабители, — кивнул Мэтт. — И утонченного воспитания. Сняли народ с дилижанса, куда-то запрятали, а сами не поленились подогнать дилижанс, поставить тормоз и бросить посреди чертовой улицы. Странно, что ленивые сучьи дети не удосужились покормить лошадей. На время беседа прервалась, и Преподобный решил не упускать шанс. Он поднялся и шагнул к их столу. — Прошу прощения, — обратился он к шерифу. — Мне бы с вами перемолвиться. — Так говорите. Это Калеб Лонг. Временами мой заместитель. Преподобный кивнул Калебу, который разглядывал его, не скрывая усмешки. Обернувшись к шерифу, он продолжил: — Шериф, я слуга Господа. Путешествую из города в город, несу Его слово. — И наполняю тарелку для пожертвований, — добавил Калеб. Преподобный посмотрел на Калеба. Принимая во внимание, что он долгое время именно так и поступал, причин гневаться не было. — Да, признаю. Я слуга Господа, но, как и вы, должен есть. И, кроме проповеди, я несу еще кое-что — слово Господа нашего и вечное спасение. — А сейчас намерены предложить мне тарелку? Не стоит утруждаться, Преподобный. Я готов купить лишь то, что можно потрогать. — Вероятно, я склонен к излишнему усердию, когда речь заходит о промысле Божьем, — сказал Преподобный. — Так кто ее завел? — сказал Калеб. — Прошу простить, Преподобный, — сказал Мэтт, — но могли бы мы разгрести навоз и перейти к сути? Чем могу быть полезен? — Я хотел бы арендовать палатку и, с вашего позволения, провести ночь в молитве, пении псалмов и возврате заблудших душ к Иисусу. — Он покосился на Калеба. — И сборе пожертвований. — Я не против, — сказал Мэтт. — Но проповедник у нас уже есть. Не думаю, что он будет в восторге от появления пришлого толкователя. И, как мне помнится, он единственный в этих краях, у кого есть нужная вам палатка. В прошлом он тоже странствовал. — Как надлежит, — сказал Преподобный. — Ступайте по улице, — махнул в южную сторону Мэтт, — пока не дойдете до церкви. При ней живет преподобный Кэлхаун. Скажете, я не возражаю, при условии, что он согласен. — Благодарю, — сказал Преподобный. Калеб встал и бросил на стол деньги за еду. Подняв ногу, он натужился и громко пёрнул. На миг в кафе стало тихо. Все посетители уставились на него. Громко, чтобы все могли слышать, Калеб произнес: — Не придавайте значения, ребята. Маманя не выучила меня хорошим манерам. — Он повернулся к Мэтту. — Пока. — И Преподобному: — Увидимся в церкви, проповедничек. С чем и вышел. — Необычное у вашего друга чувство юмора, — сказал Преподобный. — Он слегка неотесан. — Подходящее определение. — Он старался вас смутить. — И проявил завидное рвение. — Он ненавидит проповедников. Когда он был ребенком, проповедник изнасиловал его мать. — Ну, а вы? Тоже ненавидите проповедников? — Вы истинный проводник слова Божьего? — Перед вами. — Тогда сделайте одолжение, помолитесь за меня. Похоже, мне это пригодится. — Мэтт встал из-за стола, оставил плату и вышел. Оставшись один, Преподобный тихо сказал: — Помолюсь. (10) Позавтракав, Преподобный расплатился и направился к выходу. В дверях он столкнулся с красивой брюнеткой. Вид ее ошеломил Преподобного — она точь-в-точь напомнила ему сестру, какой та была бы сейчас. Он задержался на миг дольше, чем следует, прежде чем отступил в сторону. Когда он посторонился, она улыбнулась, и Преподобный коснулся полей своей шляпы. Следом вошел пожилой мужчина с пепельными волосами, в очках и взглядом, способным уложить бизона с пятидесяти шагов. Мужчина взял даму под руку и проводил к столу. Когда они присели, он обернулся и взглянул на Преподобного, застывшего в дверях как истукан. Преподобный поклонился и, когда дама улыбнулась снова, поспешил выйти. По пути к церкви он почувствовал внезапное томление в животе. Ясно, эта женщина не его сестра. Очень похожа, но не она. Тем не менее от воспоминания желание шевельнулось в его чреслах. Не испытание ли эта женщина, ниспосланное Богом? Если так, он не прогадал. От нее бросало в дрожь не меньше, чем от встречи с индейским гремучником. Минуя конюшню, он заметил Дэвида, который чистил лошадь у ворот. Дэвид помахал ему. Преподобный ответил и продолжил путь, все еще удерживая в сознании возбуждающий образ. Неслышно для Дэвида на сеновале конюшни забросанный сеном деревянный ящик немного сдвинулся при появлении Преподобного, точно стрелка компаса, неуклонно смотрящая на север: там — Преподобный. Глава вторая (1) В конце улицы, посередке, возвышалась большая белая церковь, с торчащим в небеса массивным белым крестом. Сбоку к ней прилепился домик с односкатной крышей и огороженным садиком, где, вооружившись тяпкой, яростно выкорчевывал сорняки преподобный Кэлхаун. Джеб распознал того с первого взгляда. Как и у его отца, на лице Кэлхауна застыла маска фанатичного осуждения. В своем ничтожном садике он воевал с сорняками, точно сам Господь, искореняющий грешников. Кэлхаун поднял голову и оперся на мотыгу, отер рукавом пот со лба. Попутно он оглядел Преподобного. Нахмурившись в силу привычки, облокотился на изгородь своего садика.