Глава 4. Ищущий После того как мне удалось заполучить утепленный свертывающийся бокс за работу в Сорополе, я уже не стремился всегда заходить в город. Иногда оставался ночевать в лесу, на полянах, или на окраинах, в разрушенных пригородах. Теперь мои переходы не ограничивались одним днем. Несмотря на холод и периодически налетающий снег – в боксе можно было ночевать без страха замерзнуть. Я шел к морю. Зачем, точно сказать бы не смог. Мне говорили о том, что море это очень большое озеро. А еще “море” царапало почти так же, как и “война”. И я не понимал почему. Если саму войну я уже вряд ли увижу, то вот море… Море осталось неизменным. Скорее всего. От города к городу, иногда в обход городов. По дорогам и бездорожью, стараясь экономить концентраты, помогая при случае с починкой парализаторов, или других простых приборов. Сделал “морду” как у Леонида и иногда, останавливаясь у водоемов – рыбачил. Собирал те плоды, которые мог найти и считал съедобными. Пока не ошибся ни разу. Я привыкал к пути. Я больше не терялся в своих действиях. В одном из городов, наблюдая за дракой, я понял, что тот парень без имени, на которого я работал в Сорополе, как и я, скорее всего, не был человеком. По крайней мере, я видел кого-то похожего, по движениям, хотя и не по внешности. “Реактив” – назвал его один из зрителей. В драку никто не вмешивался, но и прочь люди не бежали. Вместо этого столпились вокруг. "Реактив" двигался быстро, даже мне сложно было уследить за ним. Но его противники в импульс-броне. Несколько более медленных людей. И все же выиграл скоростной. Пара коротких серий, завершенных точным и более сильным ударом. Победитель совершенно спокойно собирал вещи побежденных. С парочки даже стащил броню. Люди торопливо расходились. Я понял, что этих "реактивов" боялись. Снова непонятность человеческих, и не только человеческих, видимо, отношений. Странное чувство поселилось во мне – оно дрожало при мысли о том, что я никогда, никогда не смогу понять людей… И вот сейчас я остановился на берегу огромного озера. Или это не было озером? Я не видел противоположного берега, и это было почему-то особенно красиво. Хотя возможно, я просто не смог разглядеть землю ночью? Раньше темнота мне не мешала… Нужно было устраиваться на ночлег. Носить бокс мне, конечно, было очень неудобно, и тут крылья мешали, но я кое-как приспособился. Аккуратно снял сумки и распаковал свое временное жилище. Хорошо, что микрокомпрессор сам все надувает, а заряжается от солнца даже пока бокс лежит в сумке. Хотя на воздухе было холодно, но все же я заметил, что здесь будто теплее, чем там, откуда я пришел. Конечно, мне говорили, что если идти на юг, где больше еды, то зима станет осенью, но я не очень верил в это. Кажется, рассказчики были правы. Решил не ужинать и сразу заснул. Проснулся от шума воды уже утром. Какой странный и мерный звук. Почему он не беспокоил меня ночью? Я вылез из бокса, вдохнул сырой воздух и замер. Солнце слегка проглядывало сквозь густую пелену. Казалось, весь мир заволокло дымом и где-то среди него, в глубине, тлели яркие оранжево-красные угли. Трава, хоть и мертвая, высохшая, была засыпана росой, звездчатой, искристой и обжигающе-холодной при прикосновении. Но не инеем, как в северных землях. Сегодня птицы пели особенно самозабвенно. Быть может это, потому что я все же приближался к теплу и свету? К надежде… Это странное человеческое слово. Я окончательно проснулся, сбросил оцепенение и подошел к озеру. Зачерпнул воды, попробовал, и… понял, что она не только холодная, но и соленая. Память, наконец, подсказала мне: эта вода без дальних берегов – море. То самое море. Тогда я сел на берегу и снова начал кидать камушки. Как и при первом пробуждении, это занятие давалось мне без усилий, и словно вело меня куда-то, успокаивало, подобно дыханию. Мне было так спокойно. К морю я и собирался дойти. Дошел. Но… что дальше? Природную живую тишину нарушили шаги позади меня. Что же, значит тот, кто идет ко мне, не скрывается. Это хорошо. Звук шагов был странным, слишком расплывчатым. Я обернулся и увидел немолодого человека, седобородого, одетого в теплую куртку. В руках он сжимал трость. – Я присяду с тобой? – спросил он, взглянув в упор. После моего кивка человек расстелил что-то на камне рядом и тоже замер, глядя на воду. – Ты чего-то ждешь? – внезапно нарушил он молчание. – Нет. Мне нечего предвкушать, ведь я ничего не помню. – Должно быть, в этом есть особое счастье. Ничего не ожидать. Ни на что не рассчитывать. Говорят, раньше были люди, что хотели достичь такого состояния, называли его «просветлением». – Они хотели забыть все? – Нет... Нет, скорее не тревожиться ни о чем. Взгляд человека был странно расфокусированным. Глаза выцветшие, но чем-то запоминающиеся. Старик не казался мне опасным, наоборот. Он был чем-то монументальным и естественным, как часть этого берега и самого моря. Может, он не спешит, так, как прочие, и я могу задавать ему вопросы? Почему бы не попробовать? Пока этот человек был ничуть не менее странен, чем я. Не внешне. По поведению. – Я ищу закономерности, но понимаю так мало… Особенно насчет людей. У них у каждого свои законы, хотя иногда и общие. Вы… Ты можешь объяснить мне про людей? Почему они такие сложные? Почему была война? – Думаешь, кто-то из людей сам понимает это все? Почему была война? Тебе назовут сотни причин: ресурсы, вероломство, глупость, защита, агрессия… И среди них не будет полного ответа. И правдивого не будет. – Как так? Глава 5. Иллюзия гармонии Я был несколько ошеломлен. Мне казалось, уж люди-то все понимают, не то что я. Мужчина продолжал глядеть вдаль. На море. В небе кружили птицы. Ветер разогнал туман, солнце побелело и засияло в полную силу, приподнявшись над горизонтом. Человек ответил на мой вопрос: – Как? И это никто не скажет тебе… Мы выстраиваем свои собственные воображаемые законы, по которым якобы живет мир. А когда наш замок из песка размывают волны реальности, мы остаемся без дома, без опоры, но снова сгребаем в кучку песок и снова строим тот мир, который хотим видеть. Кто-то сдается после десятка тщетных попыток. Кто-то начинает таскать камешки и строить замок из них. Но мало кто может понять, что настоящий мир – это не пляж, на котором ты стоишь. А то море, что смывает все твои мнимые труды одной волной. Мир непостижим и огромен, всесилен и живет иными законами, недоступными смертным. Строя цивилизации мы раз за разом пытаемся оградиться от истинного мира. Это был совершенно не тот ответ, который я ожидал. И, тем не менее, невозможно было не вслушиваться в каждое сказанное слово. Удивительно. Мужчина продолжил: – На самом деле люди не "уходят в мир своих фантазий". Иллюзии они вплетают в реальность. И порой так тщательно, что уже не отделить одного от другого… Вот тебе и война. Вот тебе и законы. – Отрадно спать, отрадней камнем быть. О, в этот век преступный и постыдный Не жить, не чувствовать – удел завидный... Прошу молчи, не смей меня будить.* Мой голос зазвучал неожиданно для меня самого. Что я несу? Почему я вообще это вспомнил? Это… Люди называют это стихами. Откуда они во мне? Оттуда же, откуда знание ягод и излучателей? Не может быть. Мужчина заметил: – Кажется, ты цитируешь неточно… Я ответил невпопад, кажется. Все еще пытаясь разобраться в своих мыслях, выиграть время: – Простите, я… вы… ты даже не назвал своего имени, а я не спросил. Я не назвал своего – потому что не помню. Этот человек казался мне все больше отличающимся от прочих. – Я Эдуард. – Я своего имени не знаю. Или не помню. Поэтому не могу ничего сказать, – кажется, я повторился. Из-за смятения, в котором пребывал, услышав от себя то, чего не ожидал. Только вот, как ни напрягался – не мог больше вспомнить ни строчки из стихов. – Тогда возьми новое имя. Не жалей о забытом. О том, что забрало море настоящего мира. У тебя есть возможность начать другую жизнь. Для имеющих память это гораздо сложнее. Я никогда не задумывался над тем, чтобы придумать себе имя. Чтобы жить как есть, не пытаясь вспомнить… Удивительно. – Но почему ты говоришь, что с памятью сложнее? – Память – это наше спасение и гибель. В какой-то момент ты узнаешь, что весь мир кругом до этого дня врал тебе. Был ложью. И сам ты шел среди обмана ко лжи. Сам обманывал всех, даже не замечая этого. И тогда ты выберешь идти туда же, куда шел. Уже зная о неправде, ты выберешь ее осознанно. А знаешь почему? Тебе будет жаль уже пройденного, уже прожитого. Вот так вот. Мало у кого хватает смелости перечеркнуть свое прошлое. Да еще и без надежды, что новое будущее не вскроется однажды таким же обманом... Я молчал. Морщинистое, такое странное и такое гармоничное лицо старца занимало меня, буквально приковывало взгляд. Он был таков, каким быть и должен. С ним не хотелось спорить, его хотелось слушать и слушать. Даже если он ошибается… Я понял, что проголодался. Не хотелось тратить время на готовку, поэтому я полез в сумку за рационами в гермопакетах. Как-то без сомнений протянул один Эдуарду. Это ощущалось верным. Как броски камушков воду. Старик ощупал пакет, хмыкнул. – Юноша, а ты точно готов отдать завтрак первому встречному? – Не знаю. Это кажется мне правильным. Так поступил человек, которого я впервые встретил. Мы поговорили, и он накормил меня. – Что ж. Благодарю. Мы ели и продолжали глядеть на море. На кружащих крупных птиц. Почему-то это не надоедало. – А давай партеечку в шахматы? – внезапно, прервав молчание, оживился старик. Он достал небольшую коробочку, с узорами в виде ровных квадратов. Внутри лежали красивые фигурки. Кажется, я такие видел. – Увы, я не помню точно и об этом. Кажется, это старая игра? Да и не учился я никогда. Фигуры? Они, вроде бы, так назывались. У них были ходы? Кажется, как ходить я знаю. Думать не умею. – Вот ты сейчас про шахматы, а как будто про жизнь человеческую. Ну что ж, не настаиваю. Как жаль – совсем не с кем играть. Не с кем поговорить. Все торопятся. Раньше у меня был верный друг. Джой. Мой пес. Мы приходили сюда слушать море. Увы, Джой хороший слушатель, но в шахматы он играть не умел… А теперь я остался совсем один. Я понял, что в голосе старика звучит тоска. Я раньше не слышал ее. Или не замечал. Но это правдивое ощущение словно пробралось мне в грудь и пронзило самые кости странной дрожью. Словно что-то изменилось. После нашей трапезы? Я сделал что-то не так? – Ты сожалеешь… О чем? Я не могу уловить. Мужчина взглянул на меня пристально. – Я не сожалею, нет. Смерть меня более не печалит. Точнее, меня печалит не смерть. Она – часть моря. Но человек – не пес. Он может погибнуть гораздо раньше, чем его тело остынет. Для меня гибель наступит в миг, когда мне будет нечего сказать нового, и потому придется замолчать навеки. Этого я и страшусь, об этом сожалею порой… Даже если меня и так не слышит никто, кроме моря. Поэтому я веду записи. В них же меня пугает то, что будет после смерти. Что будет с моими трудами? Как они будут жить без меня? Ведь умерший творец не властен над своими творениями. И не в силах изменить ничего в своих идеях. Так хочу ли я оставить после себя то, что может стать мне вечным упреком? Вот в чем вопрос. А что хотите оставить вы, молодой человек? *Федор Тютчев “Из Микеланджело” (цитата изменена)