Небо казалось синим синим. А люди говорят, что со дна колодца можно увидеть звезды. Бедный Владислав, бедный ее сын… – Тогда убейте меня, – ладони прижались к нагретому полуденным солнцем камню. – Убейте и оставьте здесь. Обещаю, что прощу вас. – Жертва должна быть живой… – И умереть в муках?! – Он придет убедиться… Небо утратило синеву и стало черным, как сажа. Чернота просочилась в ее колодец и в ее душу. И когда душа стала черной, она увидела звезды. – Красивая вещица, – шершавые пальцы мастерового царапнули шею. – Что тебе нужно, несчастный? – Зачем это тебе? – Он не сводил взгляда с медальона. – А тебе? Он усмехнулся мечтательно, как мальчишка: – У моей жены никогда не было ничего подобного. На мгновение шее стало больно, а потом медальон оказался в его руке. – Нельзя! – Двое других в ужасе отпрянули от колодца. – У жертвы ничего нельзя брать, это не по правилам… – Цыц! – Старший спрятал медальон за пазуху. – Что же такой красоте то зазря пропадать?! – Любишь свою жену? – Она запрокинула голову, чтобы заглянуть ему в лицо. – Больше жизни. – Это хорошо, так ты будешь дольше мучиться, потому что я ее проклинаю! – чернота и звезды сделали ее голос сильнее набатного звона. – Проклинаю жену твою и весь род твой до тринадцатого колена! – Замолчи! – Мастеровой испуганно перекрестился. – Твоя жена умрет, как только твоя дочь перестанет пить материнское молоко! И дочь умрет! И дочь дочери! А потом я восстану, и последняя из твоего рода займет мое место! Радуйся, добрый человек, вместе со мной ты обрек на вечные муки ту, которую любишь больше жизни! – Ведьма! – В его руках оказался камень, большой, грубо отесанный, а она вместо того, чтобы испугаться, рассмеялась. – Хочешь меня убить, добрый человек? Убивай! Бесконечно долгое мгновение мастеровой боролся с собой, а потом отшвырнул камень прочь. – Скоро ты сама умрешь, ведьма! Будешь гореть в аду! – Я уже в аду. – Смех царапал горло, но она не могла остановиться. – Торопись, добрый человек, твоей жене недолго осталось. Не теряй времени зря… Она смеялась до тех пор, пока не оказалась замурованной в узком колодце. Скудный свет в ее могилу теперь просачивался лишь сквозь небольшое оконце. Через это оконце она могла видеть груду камней, берег Чертова озера и самый краешек неба. Это все, что оставили ей ее палачи. Это да еще клок сена на каменном полу… Какое то время еще были слышны голоса мастеровых, а потом, когда они стихли, скудный свет, льющийся из оконца, на мгновение померк, и на колени к ней прыгнуло что то мягкое и пушистое. Кошка, которая вернее всех собак на свете, не захотела оставлять ее в одиночестве. – Хозяйка! Эй, хозяйка! – послышалось снаружи. Только один человек называл ее хозяйкой. Мальчишка художник, который по приказу Ненавистного рисовал ее портрет. На портрете она получилась очень красивой, гораздо красивее, чем в жизни, наверное, потому, что мальчишка был в нее немножко влюблен. – Хозяйка, это я, Пантелей. Она встрепенулась, вскочила на ноги, прильнула к оконцу. Взгляд уперся в босые, перепачканные озерным илом ступни. – Ты видел? – спросила она шепотом. – Видел, прятался в кустах. – Босые ноги исчезли, а через мгновение прямо на уровне оконца появилось веснушчатое лицо. – Хозяин ничего не знает, я ему расскажу. Ты потерпи. – Он знает, – ей даже удалось улыбнуться. – Это по его приказу… Мальчишка испуганно ойкнул. – Чем я могу помочь тебе, хозяйка? Он мог помочь, мог стать ее глазами. – Узнай, что с моим сыном. На закате пришел Ненавистный. Первой его почуяла кошка, выпустила когти, зашипела. – Барбара, ты здесь? – Твоими стараниями, любимый. – Я не знал, что так выйдет. Зачем ты пошла к озеру, Барбара? Она ничего не ответила. Какая сейчас разница – зачем? Ненавистный не изменит своего решения. – А может, так даже лучше. Теперь ты останешься со мной навсегда. В моем сердце и в моем доме. Ты чего нибудь хочешь, Барбара? Проси, я исполню твою последнюю волю. – Милый, – прильнула она к оконцу, – поклянись, что не оставишь нашего сына. – Сына? Хорошо, клянусь. Она вздохнула с облегчением. – Спасибо. – Ты удивительная женщина, Барбара. Неужели тебе не страшно умирать? Неужели ты не хочешь попросить чего нибудь для себя? – Не обижай моего ребенка. Помни, ты дал клятву, – рукавом платья она вытерла набежавшую слезу. – Оставайся с богом, Барбара. С богом?.. Туда, где она сейчас, господь не заглядывает. Пусть он остается с ее мальчиком, а она уж как нибудь сама… Ночь прошла без сна. В своем каменном мешке она могла либо стоять, либо сидеть с поджатыми ногами. Ее смерть не будет легкой. Ей повезет, если она сойдет с ума раньше, чем дом примет эту жертву. Говорят, сумасшедшие ничего не боятся… Кошка уходила на охоту, а под утро вернулась с мышью полевкой в зубах. Ее маленькая подружка, последняя верная душа… Нет, не последняя, на рассвете пришел мальчишка художник. – Хозяйка, – его голос дрожал, – у меня дурные вести. Прости. – Что?.. – горло свело судорогой. – Вчерась днем хозяин гневался, двух холопов насмерть запорол, Игнату Нефедову все зубы повыбивал. Челядь шепчется, что все из за тебя. Что ты с полюбовником утекла и ребенка с собой забрала. Может, он не знает правды, хозяйка? Воздуха в легких не осталось, обдирая в кровь спину, она сползла вниз по шершавой стене, рванула ворот платья. – Хозяйка! Родненькая! – тихо скулил снаружи мальчонка. – Что еще? Рассказывай! – Она нашла в себе силы подняться. – Сначала думали на няньку Ульяну. Ну, что это она дите украсть помогла, а потом ее в амбаре удавленной нашли. Вот все и решили, что это ты ее с полюбовником… – Ненавистный… – Хозяйка, ты что?! Не надо, хозяйка! Может, он еще найдется. Не найдется. Зачем Ненавистному байстрюк? Он хочет остаться в этих диких землях навсегда, жениться на какой нибудь толстозадой купеческой дочке. Ему не нужна ни любовница, ни ее отродье… – А к Чертову озеру народ ходить боится, – зачастил мальчишка. – Мастеровые пустили слух, будто тут бесы шалят, утопленники на берег даже среди божьего дня лезут. А подьячий говорит, что это все из за тебя, что ты – ведьма, хозяина колдовскими чарами одурманила и воду в Чертовом озере заговорила. Она расхохоталась. Ведьма! Дикие люди! – Хозяйка, а я тебе хлеба принес. – Не надо. – Но как же?..