– Хочешь сказать, что наследство тебе дороже, чем я?! Дарина выглядела такой несчастной, что Владу стало ее жалко. А с другой стороны, обманывать женщин нехорошо. – Да, радость моя, наследство мне дороже… В общем, уснуть этой ночью Владу так и не удалось. Дарина, обманутая в своих самых светлых надеждах, до утра билась в истерике, а как только начало светать, потребовала, чтобы он вез ее на вокзал. Влад отвез, купил билет в спальный вагон, дождался, когда поезд тронется с места, и вздохнул с облегчением. Одной проблемой меньше. Он вернулся в дом к восьми утра, перекинулся парой фраз со спешащим на работу Жуаном, выслушал гневную отповедь не выспавшейся по его милости Сивцовой и отправился наконец в свою комнату на боковую. Влад проспал до обеда. Мог бы и больше, если бы дали. Из объятий Морфея его вырвали громкие звуки музыки и вопли, доносящиеся с улицы, а потом в дверь настойчиво постучали. – Открыто! – заорал он. Дверь с грохотом распахнулась, впуская в комнату Савельеву. Сегодня на ней были все те же джинсы, только кофтенку она сменила на более открытую, такую, что сразу стал виден медальон в форме кошачьей головы. – Тебе чего? – Влад зевнул и потянулся. – Мне тишины и покоя! – Она поморщилась. – Мне бы тоже. – Влад выполз из под одеяла, распахнул окно, посмотрел вниз и озадаченно присвистнул. На площадке перед домом стояло штук десять байков и парочка внедорожников, облепленных полуголыми, восторженно визжащими девицами. Затянутые в кожу парни стояли кучками, потягивали пивко и о чем то совещались. Округу оглашали песни из последнего альбома «Фаренгейта», а с плаката, налепленного на ветровое стекло одного из внедорожников, лыбилась его, Влада, рожа. Фанаты! Твою ж мать… – Они уже два часа под окнами орут, – сообщила Савельева, недовольно косясь на его голый торс. – А я тут при чем? – Влад отошел от окна. – Это же твои фанаты! Выйди к ним! – Чтобы они меня на сувениры порвали? – Ворон, – сказала она снисходительно, – ты, возможно, и известная в определенных кругах личность, – при этих словах он приосанился, – но не настолько, чтобы рвать тебя на сувениры. – Вот ведь язва! Раньше она такой не была. – Или я что то упускаю, и твоя фамилии Хэтфилд? – А ты, типа, в тяжелом роке разбираешься? – спросил он ехидно. – Не так чтобы очень, ровно настолько, чтобы знать, кто такой Джеймс Хэтфилд, и ничего не слышать о Владиславе Воронине. Это она, наверное, намекает на то, что по сравнению с «Металликой» его «Фаренгейт» ноль без палочки. Стервозина… – Так, может, ты сама спустишься к этим ребятам и скажешь им, что слыхом не слыхивала ни о каком «Фаренгейте» и что группа эта полный отстой? – предложил он. – Может, мне повезет, и вместо меня на сувениры порвут одну маленькую завистливую дрянь. – Хочешь руками фанатов устранить конкурента? – На «завистливую дрянь» она, кажется, даже не обратила внимания. – Ничего не выйдет. Это твои поклонники, сам с ними и разбирайся. – Ну так иди отсюда, – Влад мрачно улыбнулся. – Мне надо приодеться, подготовиться к встрече с фан клубом, а ты меня отвлекаешь. Савельева возмущенно фыркнула и вышла, со злостью хлопнув дверью. – И не надо завидовать чужой славе! – заорал он ей вслед и на цыпочках вернулся к окну. Так, значит, фанаты. Любопытно, откуда они узнали, где его найти? Влад приехал в город инкогнито, никого о своем прибытии не информировал, а тут такой сюрприз. К встрече с фанатами Влад никак особо не готовился, ну разве что побрился. На ходу перекусив бутербродом, он сунул в карман джинсов ключи от джипа и вышел в народ. Народ встретил его одобрительным гулом и громкими приветствиями. В общем, все как всегда, с единственным, но существенным отличием: эти ребята не были просто фанатами, они были его земляками. Возможно, с кем то из них он даже учился в одной школе… День пролетел, как один час. Все таки фанаты соотечественники – это что то особенное. И мужики классные, и девчонки красивые, и пить с ними – одно удовольствие. Сначала в его честь устроили пикник, прямо здесь, на берегу Чертова озера, с пивом и обалденнно вкусным шашлыком. Потом решено было ехать в город, в какой то закрытый байкерский клуб с очень душевным хозяином из местной бизнес элиты. И уже в клубе выяснилось, что этот душевный бизнесмен не кто иной, как Вовка Кутасов, Владов старинный кореш и троюродный брат по совместительству. После бурного приветствия с объятиями и рукопожатиями Вован примерился и закатил Владу увесистую затрещину за то, что «родину, шельмец, совсем позабыл». Пришлось виниться, каяться и обещать не забывать родину, а потом раздавать автографы всем желающим, вести задушевные беседы с байкерами и пить на брудершафт с симпатичными девицами. Опомнился Влад ближе к одиннадцати вечера. Фанаты и приступ ностальгии – это, безусловно, очень хорошо, но и об основной цели своего визита на малую родину не стоит забывать. Прощались долго и основательно, с братанием и клятвенными обещаниями навестить клуб еще не один раз. А потом Влада, благодушного и разомлевшего, усадили на заднее сиденье Вовановой «бээмвухи» и с ветерком довезли до дома. В главный зал он вошел без спешки без четверти двенадцать, кивнул присутствующим, уселся на свое место рядом с Савельевой, пожал руку уже прибывшему Эйнштейну, сказал весело: – А вот и наша Шахерезада. – Где это ты так набрался, Ворон? – Сивцова брезгливо поморщилась. – С фанатами. – Савельева демонстративно отодвинулась от него. – Дамы, – Влад жизнерадостно улыбнулся, – вы, оказывается, можете действовать заодно. Главное, выбрать против кого дружить. А что там наш господин нотариус, еще не звонил? – Позвонит, не беспокойся, – пообещал Жуан. – Ну, тогда, может быть, Эйнштейн поведает нам что нибудь ужасное про этот дом? – Обязательно поведаю, только после выполнения необходимых формальностей. – Эйнштейн бросил многозначительный взгляд на телефон. – Кстати, где твоя прелестная спутница? – Не вынесла здешнего климата. – Это из за климата она так орала сегодня ночью? – язвительно поинтересовалась Сивцова. – Климат тут как раз ни при чем, просто Дарина девушка впечатлительная, наслушалась всяких страшилок Эйнштейна, вот ночью и мучилась кошмарами. – Нет, Ворон, – Эйнштейн поднял вверх указательный палец, – ты запамятовал. Когда я рассказывал свои страшилки, твоя подружка уже ушла к себе. А что ей снилось, если не секрет? – Не секрет, – Влад потянулся. – Ей снилась какая то тетка, которая грозилась неминуемой расплатой в случае, если Дарина не покинет этот гостеприимный дом. А потом тетка обернулась черной кошкой и, кажется, ее поцарапала, хотя, я думаю… Договорить он не успел, Савельева, неловкая клуша, уронила бокал, и тот, ясное дело, разбился вдребезги. – Слушай, Варвара, кто из нас пьян? – спросил он насмешливо. – Я, в отличие от некоторых, твердо держусь на ногах и бокалами не разбрасываюсь. – Простите, я нечаянно. Это покладистое «простите» вместо предсказуемой язвительности заставило Влада насторожиться и присмотреться к ней повнимательнее. Выглядела Варвала странно: будто вот вот впадет в панику. Зеленые глазищи огромные, как у совы, кожа даже не белая, а серая, и взгляд такой, словно она только что увидела привидение. Что это ее так напугало? – Савельева, ты чего? – спросил он и на всякий случай запрокинул голову вверх: вдруг над ним тоже парит какой нибудь мистический знак, как давеча над Сивцовой. Нет, вроде все в порядке, никаких удавок. – Все нормально, – Савельева не смотрела в его сторону, торопливо сметала со стола осколки стекла. – Варя, тебе тоже прошлой ночью снились кошмары? – Эйнштейн подался вперед, посмотрел на нее с жадным любопытством. – Нет, – сказала она и ойкнула из за вонзившегося в палец осколка. Дура, кто ж сметает битое стекло голыми руками? – А ты, Юлия? – Эйнштейн перевел взгляд на Сивцову. – Как тебе спалось на новом месте? – А никак! – буркнула та, поднося к губам бокал с вином. – Я из за вороновской подружки вообще всю ночь глаз не сомкнула. Какое счастье, что она сва… В этот самый момент зазвонил телефон, и от неожиданности Сивцова пролила вино на платье. – Черт! – Она посмотрела на телефон так, словно он был живым существом, принялась затирать пятна от вина салфеткой. – Что то девушки сегодня какие то пугливые и неуклюжие, – усмехнулся Влад и снял трубку. Процедура идентификации заняла не больше минуты. Они, все трое, по очереди представились нотариусу, и Варвара, которая говорила с нотариусом последней, с грохотом положила трубку на рычаг. – Эй, полегче! Вещь, чай, не казенная! – прикрикнул Жуан. – А казенное, значит, можно? – огрызнулась она, обматывая порезанный палец носовым платком. – Платье из за вас испортила! – Сивцова отшвырнула салфетку, встала из за стола. – Ты куда, дорогая? – спросил Жуан. – Переодеваться! – Она направилась к выходу, сердито цокая каблуками по каменным плитам. – Ну, что дальше делать будем? – Влад многозначительно посмотрел на Эйнштейна. – Давай, Шахерезада, рассказывай свою первую сказку. – С превеликим удовольствием! – Эйнштейн порылся в висящем на спинке стула рюкзаке, положил на стол пластиковую папку. – И что у тебя там? – лениво поинтересовался Жуан. – Фотографии зеленых человечков? – Ну, не совсем человечков и не совсем фотографии. – Эйнштейн расстегнул папку, достал несколько листков. – Прежде чем начать свой рассказ, дамы и господа, я бы хотел, чтобы у вас было некоторое представление о людях, о которых пойдет речь. Вот это, – он постучал ногтем по одному из листков, – копия гравюры, на которой изображен не кто иной, как первый владелец этого дома, голландский купец Себастьян Гуано. Все присутствующие дружно склонились над листком. – Да, лучше бы ты принес нам фотографию, – проворчал Влад, пытаясь рассмотреть изображенного на гравюре мужика. Ничего особенного и инфернального в местном аналоге князя Цепеша не было. Худое лицо, неприветливый взгляд из под тяжелых век, длинный, чуть с горбинкой нос и аккуратная бородка. Одет Себастьян Гуано был богато и явно не по русским традициям. Наверное, следовал заветам европейской моды. – А вот так выглядел дом в семнадцатом веке, – Эйнштейн придвинул к ним еще один листок. По большому счету, нынешний дом ничем не отличался от своего прототипа. – План дома Себастьян рисовал сам и требовал от строителей неукоснительного следования его идее, наверно, хотел воссоздать в этом дремучем крае уголок собственного мира. – Жутковатый у него был мир, – поежилась Савельева.