Тег еще не закончил: — Я верно понимаю, дочь? Поскольку каждый индивидуум может полностью полагаться только на себя, формирование этого «я» требует особенной заботы и внимания? «Его проклятая мать обучила его всему!» — Я прошу прощения, Майлз. Мы не знали, как тебя подготовила твоя мать. — Чья это была мысль? — сказал он, глядя на Шиану. — Моя, Майлз, — сказал Айдахо. — О, и ты тоже там? Еще часть памяти вернулась к нему. — И я помню ту боль, которую ты причинил мне, когда возвращал мои воспоминания, — сказал Айдахо. Это его отрезвило: — Мысль ясна, Дункан. Извинений не нужно, — он посмотрел на говоривших, оценивая их голоса. — Как там воздух на вершине. Дар? Достаточно разреженный для тебя? «Идиотская мысль! — подумала она. И он это знает. Совершенно бесцеремонен». Воздух был тяжел от дыхания окружавших ее людей, включая тех, кто хотел разделить ее присутствие, тех, кто имел определенные идеи (иногда — идею того, что на ее месте они лучше исполняли бы ее работу), тех, кто предлагал и кто требовал. Разреженный, да! Она чувствовала, что Тег пытается что-то сказать ей. Что? «Иногда мне приходится быть автократом!» Она слышала свой голос, произносивший эти слова, обращенные к Тегу, на одной из их прогулок в садах, когда она объясняла значение слова «автократ». Тогда она добавила: «У меня есть власть и сила, и я должна их использовать. Это страшно тяготит меня». «У тебя есть сила — так воспользуйся же ей! — Вот что пытался сказать ей Башар-Ментат. „Убей меня или отпусти меня, Дар“.» И все же она пыталась остановить время и знала, что он чувствует это: — Майлз, Бурзмали мертв, но здесь остались резервные силы, которые он подготавливал сам Лучшие из… — Не докучай мне мелкими деталями! — какой командирский голос! Тонкий, ломкий — но все остальное присутствовало. Прокторы вернулись в коридор, не дожидаясь приказа. Одрейд отослала их прочь гневным жестом. И только тогда поняла, что пришла к решению. — Отдайте ему его одежду и приведите его сюда, — сказала он. — Пусть войдет Стрегги. Когда Тег вошел, его первые слова встревожили Одрад и заставили ее сомневаться, правильным ли было ее решение. — Что, если я не буду сражаться так, как вы хотите? — Но ты говорил… — Я много что говорил в своей… в своих жизнях. Сражение не повышает нравственности. Дар. Она (и Тараза) слышали, как Башар не раз говорил об этом. «Битвы оставляют свой осадок — „есть, пить и радоваться“, который зачастую приводит к нравственному падению». Верно; но она не знала, что он имел в виду, упоминая об этом. «На каждого ветерана, возвращающегося с новым отношением к судьбе („Я выжил: должно быть, это был промысел Божий“) приходится много больше тех, кто возвращается домой с горечью, готовый принять „легкий путь“, потому что они так много пережили на войне». Это были слова Тега и ее вера. Стрегги торопливо вошла в комнату, но прежде, чем она заговорила, Одрейд жестом приказала ей стоять и ждать молча. На этот раз послушница имела смелость не подчиниться Преподобной Матери: — Дункан должен знать, что у него есть еще одна дочь. Мать и ребенок живы и здоровы, — она взглянула на Тега. — Привет, Майлз. Только после этого Стрегги отошла назад и там осталась стоять молча. «Она лучше, чем я думала», — сказала про себя Одрейд. Айдахо расслабился, словно утонул в кресле, только сейчас ощутив тревожное напряжение, смешивавшееся с одобрением того, что он наблюдал здесь. Тег кивнул Стрегги, но заговорил с Одрейд: — Еще что-нибудь, что вы хотели бы нашептать на ушко Богу? — было необходимо удержать внимание, и свита Одрад это поняла, — Если нет, я действительно проголодался. Одрейд подняла палец, отдавая безмолвное приказание Стрегги, и услышала, как уходит послушница. Она чувствовала, на что хочет направить ее внимание Тег, и, разумеется, он сказал: — Возможно, на этот раз вы действительно оставили шрам. Шпилька, направленная на похвальбу Сестер, что «Мы не позволяем шрамам умножаться в нашем прошлом. Шрамы зачастую скрывают больше, чем обнажают». — Некоторые шрамы обнажают больше, чем скрывают, — сказал он и посмотрел на Айдахо. — Верно, Дункан? Слова одного Ментата другому. — Мне кажется, я снова вступаю в старый спор, — ответил Айдахо. Тег обратился к Одрейд: — Видишь, дочь? Ментат узнает старый спор, когда слышит его. Вы гордитесь тем, что знаете то, что требуется от вас, на каждом повороте дороги, но монстр, ждущий вас на этом повороте, — ваше собственное творение! — Преподобная Мать! — подчеркнула Проктор, которой не нравилось его обращение к Одрейд. Но Одрейд не обратила на нее внимания. Она ощутила жестокую горечь. Тараза внутри нее вспомнила тот спор: «Мы созданы связями Бене Джессерит. Но они и отупляют нас. О, мы режем быстро и глубоко, когда это требуется, но это путы иного свойства». — Я не стану принимать участия в том, чтобы оглупить тебя, — сказал Тег. Итак, он это помнил. Вернулась Стрегги, неся миску тушеного мяса, плававшего в коричневой подливе. Тег сел на пол и принялся торопливо хлебать еду ложкой. Одрейд молчала; ее мысли устремились туда, куда направил их Тег. Почтенные Матери окружали себя твердой скорлупой, которая защищала их от всего, что шло извне (включая и эмоции) — все становилось только отражением на поверхности. Мурбелла была права, и Сестрам нужно было заново учиться чувствам. Если они останутся только наблюдателями, они обречены. Она обратилась к Тегу: — Тебя и не попросят делать нас глупее, чем мы есть. Оба — и Тег, и Айдахо — услышали что-то иное в ее голосе. Тэг отставил пустую миску, но первым все же заговорил Айдахо: — Культивация. Тег был согласен. Сестры редко поддавались импульсам чувств. Даже в тяжелые времена их реакции были упорядочены. Они были выше того, что большинство людей считает культивированием. Их вели не мечты о власти, но их собственная способность предвидеть и планировать, порожденные необходимостью момента и почти безграничной памятью. И Одрейд следовала хорошо продуманному плану. Тег бросил взгляд на бдительных Прокторов. — Вы были готовы убить меня, — сказал он. Никто не ответил. Да в этом и не было необходимости. Они все распознали в его словах Предвидение Ментата. Тег обернулся и заглянул в комнату, где он вновь обрел свои воспоминания. Шиана ушла. На грани сознания шуршали новые и новые воспоминания. Они заговорят, когда придет время. Это уменьшенное тело. Это тяжело. И Стрегги… Он сконцентрировался на Одрад: — Вы были умнее, чем сами думали. Но моя мать… — Я не думаю, что она предвидела это, — прервала его Одрейд. — Нет… она была не настолько Атридесом. В данных обстоятельствах это слово было разрядом молнии, и в комнатке воцарилась особая тишина. Прокторы подошли ближе. О, эта его мать! Тег не обратил ни малейшего внимания на Прокторов: — Отвечая на вопрос, который ты мне задала — я не могу объяснить, — что произошло со мной на Гамму. Скорость моего тела и мысли отвергают любые объяснения. Если бы я был физически взрослым человеком, в мгновение ока я оказался бы вне этой комнаты, а быть может, и вне корабля. Охх… — он воздел рук. — Я по-прежнему ваш послушный пес. Я сделаю то, что вы потребуете, но, быть может, вовсе не так, как вы себе это представляете. Одрейд увидела сосредоточенное выражение на лицах Сестер. «Что я призвала на наши головы?»