— Законы выражают миф о навязанной перемене. Прекрасное новое будущее наступит, поскольку принят тот или иной закон. Законы навязывают будущее. А регуляции, как верят, придают силу прошлому. — Верят? Ей и это слово тоже не нравится. — В каждом случае действие иллюзорно. Как назначение комитета для изучения проблемы. Чем больше людей в комитете, тем больше предвзятых мнений по данной проблеме. Осторожно! Она действительно над этим задумалась, пытается приложить к самой себе. Луцилла попыталась придать своего голосу наибольшую убедительность: — Ты живешь в приумноженном прошлом и пытаешься понять некое неопознаваемое будущее. — Мы не верим в предвидение. Да нет, верит! Наконец-то. Вот почему она держит нас в живых. — Дама, пожалуйста. В самозаточении в тесном круге законов всегда есть нечто неуравновешенное. Будь осторожна! Ей не нравится, что ты зовешь ее Дама. Великая Чтимая Матра поерзала в своем кресле, скрипнуло дерево. — Но законы необходимы! — Необходимы? Это опасно. — Почему же? Помягче с ней. Она чувствует, что ей что-то угрожает. — Правит необходимость, а законы не дают адаптироваться. И неизбежно обрушивается вся система. Это как банки, владельцы которых думают, что покупают себе будущее. «Сила в моем времени! Плевать на потомков!» — А что могут сделать для меня потомки? Не говори ничего! Взгляни на нее. Она реагирует на основе общего сумасшествия. Подкинь ей что-нибудь другое. — Чтимые Матры начинали как террористы. Сначала бюрократы и террор как избранное оружие. — Если оно у тебя под рукой, используй его. Но мы подняли восстание. Терроризм? Слишком хаотично. Ей нравится слово «хаос». Оно включает все, что находится вне ее. Она даже не спросила, откуда ты знаешь о ее происхождении. Она принимает наши способности как мистические. — Не странно ли. Дама… — никакой реакции, продолжай — …как быстро восставшие подражают под власть того самого уклада, над которым одержали победу? Это не столько — яма на пути всех правительств, сколько заблуждение, поджидающее каждого, кто приходит к власти. — Ага! А я думала, ты скажешь мне что-нибудь новое. Это мы знаем: «Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно». — Неверно, Дама. Здесь действует правило более тонкое и гораздо более всеобъемлющее: «Власть привлекает коррумпированных и развращенных». — Ты смеешь обвинять меня в коррупции? Следи за глазами! — Я? Обвиняю тебя? Единственный, кто способен на это — ты сама. Я лишь высказала тебе мнение Бене Джессерит. — И не сказала мне ничего! — И все же мы верим, что «над всяким законом существует мораль, которая как сторожевой пес должна следить за всеми нападками на неизменное регулирование». Ты употребила два слова в одной фразе, а она даже не заметила. — Власть срабатывает всегда, ведьма. Власть есть закон. — И правительства, которые увековечили себя на такой срок, что эта вера всегда становится спутницей коррупции. — Моральность! Ей плохо дается сарказм, особенно, когда она вынуждена защищаться. — Я действительно пыталась помочь тебе, Дама. Законы опасны для всех — виновных и невинных в равной мере. Не важно, считаешь ли ты себя могущественной или беспомощной. Законы не обладают человеческим пониманием ни людей, ни самих себя. — Нет такой вещи, как человеческое понимание! На наш вопрос получен ответ. Не человек. Обращайся к ее подсознанию. Оно скрыто нараспашку. — Законы всегда требуют интерпретации. Связанный законом не желает никакой терпимости к сочувствию. «Закон есть закон». — Так и есть! Ушла в защиту. — Это опасная мысль, особенно для невиновных. Люди инстинктивно это чувствуют и негодуют на подобные законы. Делаются какие-нибудь мелочи, зачастую бессознательно, чтобы подрезать крылья «закону» и тем, кто занимается этой чушью. — Как ты смеешь называть это чушью? — Паучья Королева поднялась было с кресла, но упала обратно. — О, да! И закон, персонифицированный во всех зависящих от него жизнях, возмущается, слыша слова, подобные моим! — И по праву, ведьма! Но она не приказывает тебе замолчать. — «Больше законности!», говорите вы, «больше законности!». Таким образом вы создаете все больше инструментов, закрывающих дорогу сочувствию, и по ходу дела новые ниши для тех, кто питается от этой системы. — Так было и так будет всегда! — И снова неверно. Это — рондо. Катится колечко и катится, пока не покалечит не того человека или не ту группу лиц. И тогда, вы получаете анархию. Хаос. — Видишь, как она вскочила? — Мятежники, террористы, усиление взрывов насилия. Джихад! И все из-за того, что вы создали нечто бесчеловечное. Взялась за подбородок. Следи внимательней! — Как мы забрели так далеко прочь от политики, ведьма? Таково было твое намерение? — Мы не ушли и на долю миллиметра! — Я полагаю, сейчас ты мне скажешь, что вы, ведьмы, практикуете некую форму демократии. — С бдительностью, какой ты себе не можешь даже представить. — Ну попытайся. Она думает, ты сейчас откроешь ей секрет. Расскажи ей кое-что. — Демократию легко сбить с истинного пути, демонстрируя выборщикам козлов отпущения. Бейте богатых, хапуг, преступников, глупых лидеров и так далее до бесконечности. — Ты веришь в то же, что и мы! Надо же! Как ей хочется быть похожей на нас! — Ты говорила, что вы были поднявшими восстание бюрократами. Ты знаешь недостаток. Верхушка бюрократии, которой не в силах коснуться избирательная система, всегда расширяется до пределов энергии системы. Крадет ее у старых, у тех, кто отошел от дел, у всех. Особенно у тех, кого мы когда-то называли средним классом, поскольку именно он является источником основной энергии. — Вы думаете о себе как… как о среднем классе? — Мы не воспринимаем себя как-то фиксирование. Но Иная Память указывает нам на недостатки бюрократии. Я полагаю, у вас есть нечто вроде гражданской службы для «низших слоев»? — Мы заботимся о своих. Прозвучало страшным эхом. — Тогда ты знаешь, как выхолащивается система выборов. Основной симптом: люди не приходят голосовать. Инстинкт говорит им, что это бесполезно. — Что там не говори, демократия — это идиотская идея. — Мы согласны. Она просто склонна к демагогии. Это заболевание, которому подвержена любая выборная система. И тем не менее демагогов нетрудно вычислить. Они оживленно жестикулируют и говорят, как будто с церковной кафедры, каждое их слово полно религиозного пыла и богобоязненной искренности. Она довольно усмехается! — Искренность, за которой ничего нет, требует немалой практики. Дама. А профессиональную выучку всегда возможно отследить.