Я аж поперхнулась. Прах, а он быстро соображает! И даже объяснил всё без иномирного жаргона, кхм. Теперь рыжий схватился за дверь и со звяком открыл её. — Сядьте на лавку… — тотчас послушно донеслось оттуда. Берти влетел в таверну, подбежал к женщине, панибратски хлопнул ее по плечу — осалил, будто в салочках, — она исчезла. Берти выбежал. Закрыл дверь. Снова открыл. — Сядьте на лавку… Я лишь покровительственно улыбалась его экспериментам: проверяй, котик, проверяй, милый, — гипотеза-то моя! ХА! — Кла-а-асс! — сыщик утвердился в своей первоначальной оценке. Потом покосился на мою довольную физиономию и, в самое сердце сраженный чувством превосходства, явленным на оной, мстительно сощурился: — Про иллюзию ты молодец. Но предметы-то! Предметы материальны! И, в доказательство своих слов, Берти постучал по дубовой двери. А потом по моему лбу. Звук получился до неприличия одинаковый, и мы оба от внезапности замерли. А потом расхохотались. Причем надо признаться, что хохотать с Голден-Халлой оказалось на удивление приятно. Остановиться получилось далеко не сразу. — М-да. Грог тоже вполне материален, судя по живущему во мне веселью, — заключила я, утирая выступившие слезы. Метель так и продолжалась, заполонив всю улицу остро-белым воинством снежинок, бросавшимся — ряд за рядом — на верную погибель на моих разгоряченных щеках. Повсюду звенели колокольчики — переливчатые голоса зимы, громкие даже сквозь вьюгу, так что не было шанса забыть о названии деревни и долины. Дорога как таковая совсем исчезла: все покрыло пухлое, мягкое, определенно многослойное одеяло снега. Хоть ложись и заворачивайся, спи под колыбельную северных сияний… Вдруг раздался скрип калитки, и откуда-то сбоку, из тонущего в белизне проулка вынырнули три паренька. Простых прохожих. Они о чем-то говорили, намеренно широко жестикулируя. Мы с Берти хищно на них уставились, и, едва селяне поравнялись с нами, сыщик, подмигнув, толкнул меня на одного из них. — Какого пепла?! — возопила я, проваливаясь в сугроб сквозь морок, мгновенно рассыпавшийся. Оставшиеся селяне не обратили никакого внимания на скорбную гибель товарища. Хотя они честно остановились, да: посмотрели на лежащую меня, стоящего Берти, растянули губы в пугающе-одинаковых улыбках и певуче сказали: — Приветствуем вас, путники, в Долине колокольчиков! А потом вразвалочку пошли дальше. Я возмутилась их пофигизмом на тему почившего друга. Возмутилась так сильно, что привстала из сугроба на локте, слепила два снежка и метко запустила в юнош. Они предсказуемо исчезли. — Эх ты! — притворно вздохнул Голден-Халла, — Со спины напасть — ну не подлость ли? — Будто ты меня не в спину толкнул! — напомнила я, поднимаясь и намеренно тяжело охая — чтоб он, значит, устыдился. Но рыжего не проняло: — Ну я ж науки ради! — расплылся в улыбке он. Тем временем уже знакомые нам пареньки решили повторно попытать счастья с улицей: вдруг на сей раз перейдут невредимыми? Прах там был: теперь я отпихнула в их сторону Голден-Халлу. Двумя ладонями, прямо в грудь, максимально честно, чтоб, значит, у него не было повода возмущаться. Сыщик, взмахнувший руками, как крыльями, с одного падения снёс всех трёх. — Бинго! — возликовала я. — Боги-хранители! — ужаснулся Берти, и, не поднимаясь, по-тараканьи пополз от меня подальше, — Моя попутчица — психопатка, она убивает людей и радуется! Шутки шутками, а я мгновенно стушевалась. — Да ладно, они ж не люди, — протянула я пристыженно. И кивнула на уже привычный переулок, откуда должны были вновь появиться парни. И да, калитка скрипнула, но… Из бурана нам навстречу шагнули не горе-иллюзии. А наш возница. Кэбмен. Потерянный и найденный — передаю привет всем книжным тилирийским многотомникам, столь любящим эту тему. Только выглядел старичок не очень. Глава 5. Синеглазый возница Нет, он не обмерз — в этом случае я бы я знала, куда его отвести за горячим грогом, тут близко, такая удача, но… У нашего возницы вместо глаз было два синих провала. Светящихся. И горящих столь ярко, что, продолжай он работу кэбмена, мог сэкономить на фонарях. И из-под пальцев лучился свет. И из каждой морщинки. И вообще он был похож на протертую пергаментную куклу: вот-вот прорвется тонкий материал, и хлынет свет, свет, свет… Берти Голден-Халла мгновенно подтянул к себе все свои ноги-руки-шарф, подпрыгнул упруго и приземлился уже рядом со мной. Я не дергалась, лишь подняла открытые ладони навстречу странному созданию — универсальный жест «прошу переговоров, не спеши». Возница открыл рот — глотка его засияла, будто портал в синеву, — и медленно, веско произнес: — Они не люди, это правда. Но отражают настоящих людей. Его голос остался таким же скрипучим, как был в Вратах Солнца, но теперь этот треск и надлом ассоциировались не с немощью, а с самой зимой — свежим снегом, дровами в печке, стуком дятла, терзающего шишку. Старик из бурана сделал еще один шаг по направлению к нам. Мы, соответственно, шаг назад. — Что вам надо? — ровно и неожиданно холодно спросил Берти. — Вы зачем нас сюда заманили? Бедного снуи еще припрягли! — я добавила чуточку жара, чтоб мы не замерзли. — А лошадь? Вы куда дели лошадь, эй? — Лошадь в стойле, и позже она отвезет вас дальше через горы, как и планировалось, — сказал кэбмен. — Но сначала вы должны помочь Долине колокольчиков. И он загадочно поманил нас обратно в трактир. Хм. Я хотела шагнуть вслед, но Берти цапнул меня за рукав: — Пардон, но принцип «дамы вперед» временно отменятся, — сыщик непререкаемо задвинул меня за спину. — За таким проводником не стоит торопиться. И добавил заговорщицким шепотом: — Если он начнет меня убивать — лечи! * * * На сей раз мы уверенно миновали общий зал и прошли в уютную, будто жилую гостиную: с камином и, как на заказ, тремя глубокими креслами у весело танцующего огня. Возница жестом пригласил нас сесть и, оставшись на ногах, спросил: — Можно я приму свой истинный облик? Это лицо служило мне долгие годы, но больше не может терпеть. — Да, можно! — сказал Берти. — Не-не-не! — воспротивилась я. — Уточните сначала: ваш облик безопасен для людей? Если вы весь так сияте, как дырочками сейчас, вы выжжете мне сетчатку. А я, если честно, против. При всем уважении. — Безопасен, — кивнул старик. И, дождавшись ответного кивка от меня, он глубоко вздохнул. Тотчас личина возницы осыпалась с него, превращаясь в белые хлопья снега и, осев на пол, растаяла на ковре. Теперь перед нами парил кобальтово-синий дух ростом с человека, в общем и целом повторяющий очертания людского тела — две руки и две ноги под искристым туманным платьем. Голова духа формой напоминала символический рисунок огонька, с эдаким, знаете, залихвацким чубчиком-спиралькой. Весь он слегка дымился лазурью. — Вы знаете, кто я? — спросил дух, крутясь на месте, как торты в кондитерской на маг-подставке: чтоб показать клиенту все бока. — Ты — силль! — хором сказали мы с Голден-Халлой. Только что руки не подняли: такие прям отличники. Силль удивился осведомленности гостей, но тотчас кивнул. Почему-то с грустью. И, может, с некоторым облегчением: ему придётся объяснять немного меньше. Что ж, а мне — больше!