На что баранки ответили категорично: «МОРС!». — Ах вы маленькие жулики… — охнула я, глядя на уже опустевший стакан в своей руке и понимая, что голова моя начинает странно кружиться, мир слегка заваливается набок, а потом я, мирно засопев носом, скатываюсь с лавки на цветной половичок… Что такое «Слепок Заклятья», спросите вы? Сейчас расскажу… Дайте минутку, только свернусь на ковре поудобнее: не хочется отлежать бы себе что-нибудь важное… Глава 15. Слепок заклятья Так вот. Слепок Заклятья — это специальное иллюзорное пространство, благодаря которому чародей привязывает духов к своему дому. Что-то вроде сновиденческой тюрьмы, где тонкие вязи колдовства обретают форму настоящих кандалов. Чтобы разорвать оковы, нужно просто открыть замки, помещенные в Слепке. Сложности не предвидится: обычно колдуны запирают формулы на разные загадки. Главное, чтоб наш с Берти «задачковый интеллект» не подкачал! Помню, в годы учебы магистр Орлин щедро пичкал нас с Кадией и Дахху классическими примерами из Слепков. Я почти всегда сдавалась и ныла: «Да ла-а-а-адно, может, с этим духом гуманно обращаются? Пусть себе дальше рабом живет!». Вот и сейчас: надеюсь, что нам попадется что-то, что я уже решала в прошлом. И я не изобрету ответ, а вспомню его. Очередное сладкое чи-и-и-и-терство. — Хей, просыпайся! — меня потрясли за плечо. Я покорно зевнула, села и тотчас ойкнула от неожиданности. У хозяина избушки оказался очень интересный Слепок Заклятья. Мы с Берти сидели на огромном камне. Под нами журчала темно-синяя река, а над ней стелился пар: так бывает, когда вода теплее воздуха. Вокруг торчали еще валуны, поменьше, и на каждом лежало по висячему замку с заранее вогнанными ключами — это и были формулы-тюрьмы. А вот над нами… Над нами был лед: зеленоватая ледяная крыша, куда ни глянь. Перспектива льда и воды убегала, теряясь в дымке пара, и схлопывалась вдалеке. Мы оказались внутри замерзшей зимней реки. — Ого! А так вообще бывает? В реальной жизни? — засомневалась я, поднимаясь на ноги и стуча по льду-потолку. — В смысле, я знаю, что зимой между льдом и водой есть прослойка воздуха, но так, чтоб два человека умещались тут в полный рост… — Вряд ли, — сыщик покачал головой. — Но красиво, да? — Очень. До мурашек! — Мурашки, боюсь, от холода! — засмеялся Берти, и пар вырвался из его рта, как цветок. Я покружилась на месте. Полный восторг! Неподалеку от нас даже прорубь нашлась! Это была идеально-круглая потолочная дырка — как луна или лампа, маняще горящая белым. По воде под прорубью ходили ледяные блики… Иногда к поверхности подплывала сонная рыба и делала «буп» ртом, пополняя запас кислорода. — Ну что, прощелкаем всё задачки по очереди? — предложил Голден-Халла. Я кивнула и осторожно перепрыгнула с нашего валуна на соседний, к первому замку. Ух! Холодно и скользко, приятно-волнительно. Кайф. Когда я повернула ключ, что-то щелкнуло, и в воздухе перед нами взметнулись буквы, сложенные из серебристо-текучего дыма: Идет то в гору, то с горы, но остается на месте. — Дорога! — хором грянули мы с Берти. Эхо попрыгало по реке, как монетка. Замок с тихим шорохом растворился. На сей раз сыщик скакнул над темной водой и повернул следующий ключ. — Когда послезавтра станет вчера, — сказал один горный гном другому, — то сегодня будет так же далеко от воскресенья, как и тот день, который был сегодня, когда позавчера было завтра. В какой день недели гном сказал это? — В воскресенье! — тут Голден-Халла ответил немного быстрее, зараза такая. Я постаралась изобразить, что это меня не задело. Стоит богатый дом и бедный. Они горят. Какой дом будут тушить жандармы? — Хм, ну это зависит от страны! — усмехнулся сыщик. — Лично у нас в Саусборне однозначно спасут богат… — Цыц! — азартно перебила я, подскакивая к нему, как антилопа, и ладонью зажимая рот. — Ты что творишь?! Мы не должны ошибаться! — Ву-ву? — возмутился Халла. — Никакой, жандармы не тушат пожары! — ответила я замку. Ш-ш-ш-шурх… Он тоже исчез. — А! — сказал Берти, — Жмых. Так-то у нас жандармы вообще ничего не делают обычно, вот я и не сообразил. — Ну да, конечно, оправдывайся, — беззлобно фыркнула я, втайне донельзя гордая. И только когда уже появилась новая задачка, а в косом взгляде Берти, брошенном на меня, мелькнула эдакая ликующая искорка, я поняла: он поддался! Заметил мою печаль в тот раз и поддался! Вот ведь… чуткая зараза! На одной чаше весов лежит хризопраз, весящий ровно один килограмм, на другой — рыночная гиря, весящая также один килограмм. Весы осторожно опускают под воду. Останутся ли чашки в равновесии? — О-о-о, всё! — сказала я. — До свидания. Не знаю про чашки, но один из духов останется рабом, мне очень жаль. Но Берти подумал, погрыз костяшки пальцев и вскоре объявил: — Когда тело погружено в воду, оно теряет в весе столько, сколько воды вытеснило. Хризопраз займет больше объема, чем гиря того же веса. Значит, камень вытеснит больше воды, станет легче, и весы наклонятся в сторону гири. Я посмотрела на саусберийца с резко возросшим уважением… — Да, я еще и умный! — рассеянно подмигнул он, уже увлекшись новой задачкой, не менее чудовищной для гуманитариев. Мы успешно разобрались с одиннадцатью штуками, а вот двенадцатый замок оказался с подвохом. Причем не математического толка. Он был просто другим, вообще другим. У него даже физиономия была вполне человеческая: ключ, как курительная трубка, гвозди, как глаза, и полосочка усов из ржавчины. В обмен на свободу долинного духа каждый из вас должен подарить мне по одному своему самому стыдному воспоминанию. Учтите, я пойму, если вы слукавите. Я так удивилась, что прочитала текст еще раз. Он, как ни странно, вовсе не изменился. Мы с Голден-Халлой переглянулись. От блестящей воды на наших лицах бродили неясные кружевные тени. — Кажется, этому замку по жизни не хватает остреньких эмоций, — предположила я. — Ни друзей, ни книжек, ни театров. Бедолага! — поддержал Берти. — Жаль только, что он выбрал в качестве пищи именно стыд. Будь я на его месте, предпочел бы кормиться озарениями. — А я — уютными зарисовками, — прикинула я. Но я хочу стыдное воспоминание!!! САМОЕ СТЫДНОЕ! — капризно и возмущенно замерцали буквы над замком. Я призадумалась. А потом пригорюнилась. Стыдных историй у меня завались: на десяток сограждан хватит, я б их раздавала направо и налево, «за так», если б мне гарантировали, что подаренное ко мне больше не вернется (как это случается с круговоротом праздничных пакетов, например). Как вспомню некоторые, так слезы на глаза наворачиваются — от неконтролируемого хохота. Но рассказать вслух нечто действительно стыдное тяжело. Так и тянет слукавить, поведать что-нибудь «псевдо-ужасное», чтоб не тотально опозориться, а наоборот, ненавязчиво себя похвалить от противного. Это как на собеседованиях спрашивают: «Ваш главный недостаток?». И соискатель такой: «Ох, боюсь, я жуткий трудоголик!.. Надеюсь, это не станет причиной для отказа?», а сам пальцы за спиной скрещивает. Вот и мне сейчас хотелось ляпнуть что-нибудь такое. Потому что за мной водится грешок: я люблю нравиться людям. В идеальном мире меня бы любили все, вообще все, любой мимопроходящий чудак (как вы понимаете, это был бы весьма пугающий мир ошалелых фанатиков). В мире реальном приходится смирять аппетиты. Но Берти… Расположение этого вдохновлённого я твердо намерена сохранить! И преумножить. Ну, если честно. — Что, все-все свои грешки по очереди перебираешь? — саусбериец легонько толкнул меня локтем в бок и я встрепенулась. Прах! За размышлениями я совсем забыла про задание! — Я готов, — меж тем сказал Голден-Халла.