Весь день ее знобило, а ночью рвало. Когда У Лан принесла ей таз и придержала волосы, Николь забеспокоилась, что Селесте сейчас тоже плохо. Сильвия не причинит вреда ребенку, но ее дочка такая маленькая и уязвимая. Знает ли сестра, что нужно делать? От мысли, что ребенок умрет вдали от матери, Николь безудержно затряслась. Шли часы, а дрожь не проходила. – Принесу ей одеяло, – услышала она слова У Лан, которая обращалась к другому человеку в комнате. – Ее все еще знобит, температура очень высокая. Сделаешь ей теплое питье? Николь услышала мужской голос, но не видела, кто это. Она оплакивала потерю дочки и не желала ничего чувствовать. Николь больше не могла терпеть эту муку. Она услышала приглушенный шум с улицы – там что-то творилось, но девушка слишком устала для вопросов. К утру ее тело справилось с жаром, но слабость не проходила. Николь лежала с открытыми глазами, привыкая к тусклому освещению. Она уловила шуршание на пороге комнаты и напряглась. Сперва до нее долетел запах перца, и только потом она увидела мужчину. Николь пронзил страх. Со стаканом воды к ней подошел Чан. – Открою ставни, – сказал он и поставил стакан рядом с ней. – Нет. Прошу. От света у меня болят глаза. Николь не обманывала, но в то же время не хотела смотреть на Чана. Сердце забилось при мысли о том, что они заперты вдвоем в таком тесном помещении. Когда Чан приблизился, Николь украдкой посмотрела на него. Война оставила на нем свой отпечаток, стерев прежде горделивый вид. Выглядел он удрученным или, скорее, разочарованным. Николь с трудом села и взяла стакан. – Как давно ты здесь? – С прошлой ночи. Она отпила воды. – У Лан сказала тебе, что я пришла? – Не хотела сперва. Похоже, ее болезнь смутила Чана – он то и дело поправлял шарф и по большей части молчал. На секунду его взгляд коснулся лица Николь, но потом он отвернулся. Чан так и не решился прямо посмотреть на нее. Николь допила воду. – Где У Лан? – Стоит за прилавком. Она попросила присмотреть за тобой. – Значит, теперь ты мой ангел-хранитель? – У меня осталась твоя вещь. Он порылся в небольшой сумке и достал старинный кошель. – Ах… – с улыбкой вздохнула она. – Ты нашел его в палатке! – Спас его. – Чан улыбнулся. – Так что, похоже, я и впрямь твой ангел-хранитель. – Спасибо, – сказала Николь, но не рискнула посмотреть, лежит ли по-прежнему внутри снимок Марка. Чан впервые за все это время внимательно посмотрел на нее. Она увидела, что его взгляд изменился, возможно, даже смягчился. – Я рискнул всем, чтобы помочь тебе с побегом. – И я тебе благодарна. Он покачал головой: – Ты не понимаешь. В партии больше не жалуют métisse. Николь заметила, что он постоянно ерзает на месте и прокашливается. Она надеялась, что скоро вернется У Лан. – При новой власти я занимаю хороший пост, – наконец сказал Чан. – Ты не похожа на француженку. Когда ты поправишься, мы сможем пожениться. Николь ахнула и с тревогой посмотрела на него. Она совсем такого не ожидала. – Ты же сказал, что métisse среди вас не место. Ее воспоминания об их прежней связи давно поблекли. Свет покинул глаза Чана, а в сердце будто иссякла всякая страсть. Перед ней стоял мужчина, чей революционный запал потух. Может, он стал тем, кем и был на самом деле: не мечтателем, а практичным человеком, который, как и многие другие, просто был слишком молод, чтобы разбираться в жизни. – Ты ничего не знаешь, – сказала она. – У меня есть ребенок. Чан свел брови вместе и сделал шаг назад. – Моя сестра забрала ее. – Так все же ты французская шлюха! – фыркнул он, и его взгляд наполнился отвращением. Николь хотела ему все объяснить, но он не обратил внимания на протянутую к нему руку. – Чан, прости, – покачала головой девушка, – но ты обязан меня отпустить. – Я ничем не обязан. – Чан был расстроен и даже не пытался это скрыть. – Думаю, мне стоит сообщить властям, что ты здесь. – Вьетминь пока не встал во главе страны. Насколько я знаю, власть еще у французов. – Они висят на волоске. У тебя есть время передумать. Его лицо смягчилось, на нем промелькнула тень прошлого – всего на секунду она увидела прежнего Чана. – Мы могли бы счастливо жить в комнате над магазином, – сказал он. Николь покачала головой: – Ты меня не слушал. Я родила дочь. У меня нет желания становиться послушной вьетнамской женой. Чан подошел к окну и открыл ставни. С улицы донесся ужасный грохот, а с ним яростные голоса. Этот шум ворвался в комнату, оглушив Николь. Она потерла глаза, потом прикрыла их от солнца. – Будет лучше, если ты отдашь мне магазин шелка, – сказал Чан. Он обернулся и сурово посмотрел на нее. – Какой толк от магазина шелка, если режим все отберет, – ответила Николь. – Но я оставлю ключи и документы на собственность, когда буду уезжать. – Надеюсь, ты никуда не уедешь, – улыбнулся он. – Это ненадолго. Все вернется на круги своя. Раньше я не был собственником. Мы будем вместе вести дела в магазине. Когда придет время. Вот увидишь. Боясь выдать свои чувства, Николь пыталась успокоиться, но тело отяжелело, а сердце забилось чаще. Не нужно создавать напряженную атмосферу, не стоит соглашаться или возражать в открытую. Как бы она ни хотела, но не могла просто захлопнуть дверь у него перед носом. – Ты в порядке? – спросил Чан. Николь кивнула. – Как ты сможешь держать магазин на плаву? – Я не буду это делать. По крайней мере, не сразу. Власти отправят всех работать в полях или на больших муниципальных фабриках. Частной торговли не будет. – Дай мне подумать, – сказала Николь. Она откинулась на подушки и прикрыла глаза. Не было смысла спорить с ним. Николь надеялась, что У Лан знала, как отвлечь кузена, чтобы дать ей уйти. Николь скорее почувствовала, чем увидела, что он опустился на колени возле ее кровати. – Я вернулся за тобой. У нее снова закружилась голова. – Все это было так давно. – Я сказал тебе, что вернусь. – Ты сошел с ума. Все это не по-настоящему. Но я обещала подумать, а теперь хочу спать. Раздавленная горем, она отвернулась к стене. Чан бесшумно вышел из комнаты. Глава 40