– Но мне казалось, ты на стороне Вьетминя? – Я такого не говорила, – стала вдруг отрицать У Лан, с укоризной глядя на Николь. – Так на чьей ты стороне? – Николь, я не принимала ничьей стороны. Я люблю свою семью. И мне не важно, с кем они – с Вьетминем или Францией. – Но будь Чан в бегах, ты бы не приютила его? – Надеюсь, до этого не дойдет, – с огорчением ответила У Лан. – Прошу тебя, Николь, не уезжай. Только взгляни на свой чудесный магазин. Красивее его нет на всей Шелковой улице. Что с ним станет? – Я подумала об этом. – И?.. – У Лан стиснула ее руку. – Разве ты не хочешь остаться? Николь засомневалась. – Дело совсем не в том, что мне хочется уехать. – Тогда не делай этого. У Лан замолчала и потянулась к ней. – А твой отец и Сильвия? Знаю, что у вас возникли проблемы, но ты же любишь их. Они тебе не враги. – Если не они, тогда кто? – Николь покачала головой. – Лиза рассказала мне, что случилось в день моего рождения. До сих пор не могу их простить. Я больше не чувствую себя частью семьи. Даже если я останусь ради магазина, то все равно придется вести дела с Сильвией, видеться с отцом и Марком… а я просто не могу. – Значит, ты сбегаешь? – Нет. – Николь покачала головой. – Я делаю это ради благого дела. – Ты ошибаешься. – У Лан разочарованно посмотрела на Николь, в ее глазах сверкнули слезы. – Николь, ты сама убедила себя в этом, но все не так. Ты не знаешь, кто твой враг. Нехорошо это. – Не надо унывать, – улыбнулась ей Николь. – Не хочу расстраиваться вместе с тобой. У Лан внимательно посмотрела на Николь, но не улыбнулась в ответ. – Что ж, тогда тебе лучше зайти обратно, – сказала та. – Чан придет с минуты на минуту. У Лан взяла Николь за обе руки: – Береги себя, и если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, я буду здесь. Глаза Николь увлажнились, а когда У Лан ушла, она поддалась сомнениям. Неужели подруга права? Она убеждала ее со всей страстью, и Николь испугалась, что возвращение ее будет не таким простым. Но следом она представила отца в постели с другой женщиной, пока ее мать находилась в столь уязвимом положении. Навязчивые образы и душевные раны укрепили ее в решимости сбежать. Внезапно ей закрыли рот ладонью. Николь замерла. А вдруг это кто-то из людей Жиро? Услышав смешок, она развернулась и с облегчением поняла, что это Чан. Он посмотрел на нее лукаво и улыбнулся. Николь хотелось рассмеяться. Парень округлил глаза, давая ей знак молча следовать за ним. Николь и сама поняла, что идти рядом не нужно. Когда они отошли от магазина, Чан шепотом посвятил ее в планы: они доберутся до автобуса, который перевозит лишь вьетнамцев. * * * Через час они толкались в автобусе, шедшем вдоль дельты Красной реки. С поверхности воды волнами поднимался пар, а через открытое окно проникал запах гнилой рыбы. Николь хотела закрыть окно, но оно заржавело и заклинило. Она пыталась отвлечься от мыслей о рыбе, но, когда стих шум машин, по позвоночнику пробежала дрожь. Местность становилась все более сельской. Николь видела сампан[13] и всякий хлам, что прибивало к берегу, окаймленному сливовыми деревьями. Пролетела небольшая стая гусей, их неторопливые, размеренные крики контрастировали с резкими взвизгами чаек. Автобус удалялся от реки, проезжая мимо захудалых деревень, где в пыли играли полуголые дети. Николь задремала и очнулась, лишь когда они остановились возле хижин, огражденных бамбуковым забором. Как же тут мирно, подумала Николь, и в эту секунду тишину нарушил птичий вскрик. – Мы на месте, – проговорил Чан, поднимаясь. Он улыбнулся, вновь с некоторым озорством во взгляде. Парень понизил голос и прошептал ей на ухо: – Теперь тебя будут звать по-вьетнамски. Линь. – Весна. – Николь улыбнулась. – Мне нравится. Она проследовала за Чаном к выходу из автобуса, потом окинула взглядом дома, скорее напоминавшие хижины или сараи, с остроконечными крышами из переплетенного бамбука. По тропинкам медленно брели люди в коричневых и темно-зеленых одеждах. Постукивали лишь наплечные шесты, на которых они переносили овощи и рис. В небе парили ласточки, то падая вниз, то устремляясь наверх. – Сюда. – Чан махнул рукой в сторону небольшого фургона между двумя хижинами. Он словно указал Николь их будущее. Это и было началом новой жизни, даже ее имя говорило о том. Николь словно попала домой, но здесь у нее также появлялась возможность проявить себя. Они прошли мимо крохотных хижин на сваях; над крышами вился дым от стряпни. Под ноги кидались орущие петухи и цыплята, которые никого кругом не замечали, а дворовые псины подняли ужасный шум, лая и пытаясь сорваться с цепи. Несмотря на это, Николь вновь подумала о здешней умиротворенности. На матрасах спали голышом младенцы, среди привязанных коз и овощных грядок бегали дети помладше, а те, кто постарше, играли на утоптанной земле в камушки или стреляли в птиц из рогаток. Несколько детей встали, позвав Чана, и перевели на Николь голодные взгляды. Ей все казалось непривычным, и на мгновение она пожалела о своем поступке, однако чувство утраты быстро прошло. Деревня казалась лабиринтом. С веревок, натянутых через дворы, свисало белье, на грядках росла тыква, в садиках стояли фруктовые деревья. Николь заглянула в несколько хижин без свай и увидела земляной пол и окна без стекол. – Должно быть, люди тут мерзнут, – проговорила она и посмотрела на Чана. Он остановился поговорить со стариком, кожа которого ссохлась от солнца. Его словно тяготил некий груз. Чан поклонился, потом пожал мужчине руку и повернулся к Николь. – По ночам здесь холодно. Николь заметила, что на входе одной из хижин нарисован устрашающий глаз. – А это что такое? – Американцы придумали. – Я не поняла. – Они знают, что жители деревни боятся вампиров и привидений, поэтому попросили французов нарисовать глаз напротив той хижины, где прячется предполагаемый террорист. – Все равно не понимаю. – Обитатели деревни считают, что это глаз предков, и отказываются скрывать подозреваемого. Однако у нас свои методы. Мы ведем повстанческую войну. Они прошли чуть дальше, по узкой тропинке среди ярко освещенных полей. Щелкали клювом цапли, а парнишки дремали на спинах азиатских буйволов. Казалось, Чан ведет ее по дуге, возвращаясь к деревне, только подходили они с другой стороны, где высоко в небе парил воздушный змей. Чан остановился и, прикрыв глаза, посмотрел на него, потом пошел дальше. Задержался он лишь возле большого двухэтажного дома с фруктовым садом на окраине деревни. – Это твой дом? – спросила Николь. – Нет, но раньше тут жил мой дядя. – Раньше? Чан нахмурился. – Это дом его семьи, который забрали для нужд партии. Раньше он был землевладельцем. – Что это значит? – Его судили по здешним законам. – Почему? – Он владел тремя полями и торговал шелком. – И все? Чан кивнул. – И что произошло? Парень покачал головой. – Его выгнали. Ты видела, как я с ним разговаривал. Это мой дядя. – Тот, кто помог тебе получить образование? – потрясенно спросила Николь. – Давай сменим тему, – сказал Чан и подошел к двери. – Идем, мы останемся здесь, пока не получим дальнейших указаний. Я сказал им, что ты вьетнамка. – Они не знают, что во мне французская кровь? – Нет, пусть все так и останется.