– Всего пару раз, ничего серьезного. Потом, когда она заболела, я ей помогал. – Заболела? Сильвия? Она ничего не говорила. – Это было давно. Теперь нас с твоей сестрой связывает лишь торговля шелком. – Не только. Николь понизила голос, собираясь сказать об увиденном поцелуе, но передумала. Между ними словно выросла стена. Нет, не стоит ничего говорить и выставлять себя наивной дурочкой. Марк нахмурился и, взяв ее ладонь, провел пальцем по линиям. Выглядел он ужасно несчастным. Николь отчаянно хотелось обхватить его лицо руками и прогнать грусть поцелуями. От прикосновения Марка по телу пробежала дрожь, но Николь убрала руку. – Я знаю о твоей работе по финансированию третьей армии. – Сестра тебе рассказала? Николь кивнула и одним глотком допила вино. – Значит, ты работаешь в секретной службе? Марк ничего не ответил, но между его бровей пролегли две глубокие морщинки. От прошедшей мимо женщины донесся восхитительный аромат роз. Запах напомнил Николь о бале, и в душе не осталось ничего, кроме боли. Она словно приросла к стулу, а в следующее мгновение поняла, что больше не может терпеть эту пытку – находиться в такой близости от Марка. Николь через силу поднялась на ноги. – Что ж, мне пора. Была рада повидаться, Марк, – сказала Николь и ушла совершенно расстроенная. Зайдя за угол, она прислонилась к стене и постаралась отдышаться. Закрыла глаза, ругая тебя за излишнюю эмоциональность. Но почему он намекнул, что не встречается с Сильвией? Агент из Бюро, наверное, хорошо обучен и может кого угодно обвести вокруг пальца. Николь не знала, чему верить. Она вспомнила их с сестрой детство, и слезы сами навернулись на глаза. Они с Сильвией были в саду. Сестра показывала подруге новые фотографии в семейном альбоме, а Николь качалась на качелях и распевала песенки. Стояла тишина, прерываемая гудением насекомых над цветками кустарника и зрелыми персиками. На противоположном берегу Ароматной реки вьетнамские дети запускали воздушных змеев, над дымкой парили их бумажные драконы и разрисованные рыбки. Стоял январь, сухой и мягкий, а в доме Дюваль пекли торт. Лиза суетилась на кухне, и девочки были предоставлены самим себе. В небе пронеслась огромная ворона, потом приземлилась рядом с качелями и задела крыльями колено Николь. Девочка отмахнулась от вороны, и та с криком «кар-кар-кар» улетела на самую высокую ветвь смоковницы. Вместе со второй лоснящейся на солнце птицей они взирали на всех свысока, словно стражники. День был близок к идеальному. – Ты сама выглядишь чудесно, но ты видела Николь? – сказала подруга Сильвии, с громким смехом указав на страницу в альбоме. – Это просто ужас. Сильвия тоже засмеялась и повернулась к Николь: – Николь, на фотографии ты не слишком получилась. Та спрыгнула с качелей и подошла посмотреть. Сильвия выбрала наихудшее фото. Платье казалось поношенным, волосы грязными, а на лице застыла кошмарная улыбка, похожая на оскал. Сильвия же выглядела безупречно. – Почему ты взяла для альбома этот снимок? Разве не нашлось получше? Сильвия пожала плечами: – Мне казалось, тебе все равно. Обычно ты не обращаешь внимания на свою внешность. Николь так разозлилась, что не знала, как с этим справиться. По правде говоря, ей всегда казалось, что она не соответствует чьим-то ожиданиям. Она постоянно думала о том, как выглядит, какой видят ее другие. И вот она пробралась в комнату Сильвии и забрала любимую куклу сестры. Потом отрезала той волосы и утопила ее в Ароматной реке. Глава 15 На следующий день у Николь раскалывалась голова – предыдущим вечером она выпила слишком много бренди из отцовского погреба. Алкоголь помогал забыться, но сделал ее более плаксивой. Николь открыла магазин, подмела пол, отполировала мебель и уже собиралась заняться окнами, когда увидела Ива с дочерью, которые шли мимо по тротуару. Иветта улыбнулась, и они направились к ней. Под ногами у них пробежала курица. – Я искал вас, – сказал Ив, – но магазин был закрыт. – Вам нужна моя помощь? – Я хотел попросить вас присмотреть за Иветтой. Мне нужно в больницу, всего на пару часов. – Надеюсь, ничего серьезного? – Медосмотр. Но сейчас, наверное, уже поздно. Возьму ее с собой. Желая провести время с ребенком, чья жизнерадостность заражала и других, Николь покачала головой: – Бросьте. Пускай остается. В свободную минутку я научу ее отрезать шелк. – Вы не против? – Вовсе нет. – Если сможете взять еще и Трофея, вот ключ от кафе. Николь протянула девочке руку. Помахав на прощание Иву, они забрали Трофея, провели его вглубь магазина, потом принялись намывать витрины. День стоял чудесный, в воздухе витали нотки лайма. Над головой раскинулось ясное голубое небо, дул легкий освежающий ветерок. Вода попадала не только на стекла, но и на платье девочки. После работы они сели на ступеньках и посушили одежду, наблюдая за окружающим миром. Воздух наполнился густыми ароматами еды. Их внимание привлекла группа танцовщиц, выступавших возле покрашенных ворот храма. Рядом с ними сидел на тротуаре мужчина в золотом наряде и с барабаном. Когда он заиграл, танцовщицы легонько качнулись, раскручиваясь все сильнее и сильнее. Запели женщины. Безмятежность и чувственность танцовщиц зачаровывала. Иветта, плененная зрелищем, сжала руку Николь. – Наверное, ты не помнишь свою маму, – шепнула ей на ухо Николь. – Нет. Мать Иветты была вьетнамской танцовщицей безумной красоты, но во время войны она привлекла внимание японского коменданта, что ее и погубило. Его манил непростой характер похожей на сирену танцовщицы, которая вместе с тем воплощала полную невинность. Он приказал ей танцевать только для него. И не только танцевать. Они досмотрели выступление до конца. – А теперь пойдем и отрежем шелк? – сказала Николь. – У меня самые большие ножницы во всем мире. Какой цвет нам хочется? – Кремовый, пожалуйста. Не успели они начать урок, как явилась толпа клиентов. Среди них – любимые покупатели Николь, пожилая женщина с глубокими морщинами и парой оставшихся зубов, которая покупала шелк для внучек. Несмотря на тяжкую жизнь, выпавшую на ее долю, глаза старушки всегда светились и она постоянно улыбалась Николь. Когда в магазине вновь наступила тишина, Николь раскатала рулон ткани. Иветта наблюдала за ней, стоя на табурете. Это был первоклассный шелк. Вплетенные в него золотые нити сияли, когда на полотно падали лучи солнца. Разложив шелк на тонкой бумаге, Николь накрыла его сверху еще одним листом. – А зачем это? – спросила Иветта. – Если резать шелк между листов бумаги, он ведет себя как бумага. Так гораздо проще. Сперва мы отрежем метр ткани, который ты заберешь домой, а потом мне нужно еще восемь метров для Сильвии. Она давно просила об этом, но я все время забывала. – Это много. – Правда? Иветта замешкалась, но потом радостно посмотрела на Николь: – Когда я вырасту, могу я работать здесь, с тобой? Николь была тронута и пожала худенькое плечико девочки. Иногда Иветта казалась ей сестрой больше, чем Сильвия. – Значит, ты не хочешь работать у отца в булочной? – А можно и там и там? – хихикнула Иветта. – Не говори ему, но шелк мне нравится больше. Склонившись над тканью, они взялись за дело. Николь объясняла, как шелк помогает сохранить тепло в холодную погоду и не спариться в жаркую. – А еще шелк очень прочный, – сказала Николь. – Тоньше человеческого волоса, но прочный, как проволока. – Мне очень нравится, как он блестит, – отозвалась девочка. Николь была очарована любопытством Иветты. Их прервал звонок в дверь. – Здравствуйте, – сказал Чан. – Две маленькие métisses усердно трудятся. Николь подняла голову и ощетинилась: – Не стоит меня так называть. – Простите, юная мадемуазель-француженка! – засмеялся он. Чан поклонился, широко взмахнув правой рукой, и Николь не сдержала улыбки. Выглядел он иначе. На самом деле он каждый раз казался другим. Сегодня Чан больше походил на студента. Парень протянул руку, помогая Иветте спуститься с табурета. – Как насчет мороженого? Глаза Иветты засияли, и она посмотрела на Николь. Та кивнула, и Чан направился к выходу из магазина вместе с девочкой.