Но настоятель уже не слышал его в ревущей преисподней. Весь мир для него состоял теперь из огня, ненависти и безумия. Он отчаянно пытался вскарабкаться вместе с тяжелым крестом на парапет и, словно гигантский маятник, дрыгал ногами в разные стороны. Пылающая галерея вдруг не выдержала и, разметав снопы искр, развалилась на куски. Настоятель завизжал и полетел кувырком в ревущее пламя, пожиравшее зрительные скамейки. Крест, казалось, на мгновение повис в воздухе, после чего с треском рухнул на Боненмайра. Над лавками, как показалось Куизлю, еще вытянулась рука настоятеля, пальцы отчаянно пытались за что-нибудь ухватиться. В следующее мгновение вниз посыпался град из пылающих обломков, и от Августина Боненмайра остались одни лишь воспоминания. Палач стоял у распахнутых дверей и наблюдал за тем, как трудился огонь. Весь театр превратился теперь в один огромный костер. На Симона и его спутниц дождем сыпались пылающие обломки и обугленные куски занавеса. Воздух раскалился до такой степени, что дышать стало почти невозможно. Дым резал глаза и обжигал легкие. Огонь вгрызался в потолок и медленно прокладывал себе путь со сцены в подвал. После того как брат Лотар поднял настоятеля наверх, он попытался снова спустить платформу. Но веревки уже охватило пламя, и площадка с треском грохнулась на пол, где и разлетелась на куски. Теперь монах в отчаянии озирался по сторонам: он оказался в плену с теми же людьми, которых еще пару минут назад пытался убить. Учинят ли они над ним расправу? Почему же настоятель бросил его в беде? Симон между тем сумел подняться на ноги. Голова раскалывалась от боли, из носа и из раны на затылке текла кровь, но теперь он, по крайней мере, мог стоять. – Нужно уходить по коридору, – прохрипел лекарь. – К той запертой двери. Идем быстрее, пока здесь все не рухнуло! Позабыв про монаха, все трое побежали, пригнувшись, к низкой двери, а на пол вокруг них без конца сыпались пылающие обломки. Брат Лотар, как скала, замер посреди подвала, не в состоянии принять хоть какое-то решение. В конце концов он сорвался с места и бросился вслед за остальными. Но дым тем временем стал настолько густым, что монах не смог разглядеть, куда они убежали. Словно в тумане, здоровяк блуждал по подземелью, задыхался от кашля, ударялся о стеллажи и опрокидывал охваченные огнем статуи. – Подождите меня! – звал он сиплым голосом. – Где вы? Куда… В это мгновение с потолка сорвался особенно большой обломок и рухнул прямо на монаха. Брат Лотар успел еще поднять полный ужаса взгляд, прежде чем его придавило горящим бревном. Долго мучиться не пришлось, и крики его смолкли довольно быстро. Симон и его спутницы тем временем протиснулись в дверь, через которую прежде попали в подземелье. Лекарь с облегчением отметил, что, вопреки ожиданиям, дым в коридоре был не таким густым – дверь его, судя по всему, немного задержала. Они пустились по коридору, пробежали мимо развилки и добрались наконец до входа в монастырь. Как и в прошлый раз, Бенедикта врезалась в дверь, но и в этот раз она выдержала удар. Женщина выругалась и потерла плечо. – Дайте-ка я попробую! – проговорил Симон. Он разбежался и всем весом обрушился на массивные доски. Все тело пронзила резкая боль, но дверь лишь покачнулась на петлях. Коридор начал вдруг заполняться клубами черного дыма. – Я надеюсь, вы закрыли дверь в подвал? – немного неуверенно спросил Симон. Бенедикта пожала плечами и кивнула на Магдалену. – Я думала, что она… – Час от часу не легче! – взвилась та. – Сначала она настоятеля не смогла застрелить, а теперь и вину на других перекладывает! – Да ведь ты же выходила последней, глупая баба! – крикнула Бенедикта. – Спокойно! – закричал Симон. – У нас нет времени на вашу ругань! Если в ближайшее время не случится чуда, то мы задохнемся здесь, как лисы в норе. Я должен вышибить чертову дверь! Лекарь взял разбег еще больше предыдущего и с ревом бросился на дверь. Уже на бегу он увидел, как дверь бесшумно отворилась, и из проема на него уставился ошарашенный монах. Но было слишком поздно. – Что, ради… Симон со всего ходу врезался в монаха и повалил его на пол. – Простите, что помешал, – просипел он и быстро вскочил на ноги. – Но дело не терпит отлагательств. Ваш монастырь горит! Изумление на лице монаха сменилось ужасом. – Пожар в монастыре? Нужно немедленно сообщить настоятелю! Бенедикта и Магдалена уже побежали вверх по узкой лестнице, Симон пустился за ними. – Не думаю, что это хорошая идея, – крикнул он монаху вслед. – Его преподобие сейчас слишком занят! Пленники поднялись по лестнице и снова оказались перед дверью. Но в отличие от предыдущей эта открылась без лишних хлопот. Они выскочили наружу, и Симон понял, что оказался у того самого крестового хода, где целую вечность назад они с Бенедиктой впервые встретили Августина Боненмайра. Навстречу им пробежала группа взволнованных монахов в белых рясах, но, к изумлению Симона, они не обратили никакого внимания на незваных гостей. Вместо этого братия поспешила к дальнему выходу из крестового хода. Где-то вдали надрывно зазвенел колокол. – Пожар! Пожар! – закричали вдруг со всех сторон. – Театр горит! Трое беглецов воспользовались всеобщим хаосом и побежали вслед за монахами. Оказавшись на свободе, они увидели яркое зарево за монастырской стеной. В ночное небо вздымались языки пламени, всюду с криками носились люди. – Театр! – воскликнула Бенедикта. – Видимо, крест был вовсе не в часовне, а в театре! И подземный ход, должно быть, соединяет его с крестовым ходом… Ну и лабиринт! Симон с первого взгляда понял, что спасать охваченное огнем здание было уже поздно. От двухэтажного строения остался один лишь пылающий каркас. Только что с грохотом обвалилась крыша. Лекарь неотрывно глядел на разверзшийся ад и качал головой. Театр! Значит, что-то он при решении последней загадки упустил. Но теперь, в общем-то, разницы никакой. Симон все гадал, удалось ли настоятелю выбраться из пожара, или же он сгорел внутри. А с ним и Святой крест… Внезапно все его тело налилось свинцовой тяжестью, на него тяжелым грузом свалилось все пережитое за последние дни. Магдалена с Бенедиктой тоже казались на вид измученными и опустошенными. Они вместе побрели к небольшому заснеженному кладбищу недалеко от пылавшего здания и стали оттуда наблюдать за гигантским костром. – Все поиски псу под хвост! – выругался наконец Симон и швырнул куском льда в темноту. – Все мечтали о великих богатствах! Так я, наверное, и доживу до конца своих дней нищим городским лекарем… Бенедикта ничего не произносила. Она мяла в руках снежный ком, пока по ее пальцам не потекла вода. – Интересно, мог ли выбраться этот полоумный Боненмайр? – спросила Магдалена. Симон уставился на пожар. – Не знаю. Но даже если и не выбрался, нас с Бенедиктой все равно ждут большие неприятности. Если настоятель не соврал, то весь мир теперь знает, что мы осквернили святыню Роттенбуха. Боненмайр был единственным, кто мог нам помочь. Бенедикта сплюнула в снег. Она, похоже, вновь обрела дар речи. – Вы всерьез верите, что он поможет нам, если выжил? Я вам скажу, что он сделает. Он встанет с крестом в обнимку и будет глазеть, как палач переломает нам все кости. – Не стану я ломать костей, – раздался вдруг голос за их спинами. – Во всяком случае, не Симону. Все трое обернулись. Верхом на старом могильном камне сидел Якоб Куизль. Он поднял воротник плаща от холода, курил трубку и выпускал в морозную январскую ночь облачка дыма. Симон уставился на палача, как на призрака. – Как… как вы здесь оказались? – промямлил он. – То же самое я хотел спросить у своей дочери, – ответил Куизль и повернулся к Магдалене. – Значит, в Аугсбурге, как я понимаю, ты все-таки не усидела, так? Захотелось к любимому? – Он усмехнулся. – Все вы, бабы, одинаковые. – Отец, все было… не совсем так, – возразила Магдалена. – Я… – Об этом ты мне можешь потом рассказать, – перебил ее Куизль и спрыгнул с камня. – Расскажите-ка вы для начала, с чего вдруг настоятель Штайнгадена превратился там в пепел. – Он кивнул на бушующий огонь, который отбрасывал на лицо палача красные отсветы. – Что-то мне подсказывает, что и вы к этому руку приложили. Я прав? – Значит, Боненмайр все-таки погиб? – спросил Симон. Палач кивнул. – Мертвее ведьмы на костре. Ну так что? Выкладывай уже. – Все это время мы гонялись за крестом, – начал Симон. – Тамплиеры спрятали под театром Святой крест. Загадки привели нас сюда… – И лекарь в двух словах поведал ему о том, что произошло с того времени, когда они в последний раз виделись. Куизль слушал и не перебивал. Когда Симон закончил рассказ, палач выпустил густое облако дыма. – Все поиски ради какого-то старого трухлявого креста, – проворчал он. – Так теперь даже он сгорел. Я собственными глазами видел. Один только пепел остался. А может, оно и к лучшему. Это распятие не принесло ничего, кроме смерти и несчастий. – Идемте уже отсюда, – сказала Бенедикта и встала со снежного холмика. – Пока монахи не обратили на нас внимания. – Ты, девка, никуда не пойдешь, – осадил ее вдруг палач. – Если только к виселице. Симон изумленно воззрился на Куизля. – Что вы такое говорите? Перед вами благородная дама из Ландсберга. С ней так не говор… – Черта с два. – Куизль вытряхнул погасшую трубку о могильный камень. – Никакая она не благородная дама, и вовсе она не из Ландсберга. На какое-то время все замолчали. В конце концов Магдалена нерешительно подала голос: – Не из Ландсберга? Не понимаю… Но отец снова ее перебил: – Быть может, она сама захочет сказать, как ее зовут на самом деле. В Аугсбурге она звалась Изабеллой де Шербур, в Мюнхене – Шарлоттой ле Манс, в Ингольштадте – Катариной Черт-знает-Кем… Но не думаю, что какое-то из этих имен настоящее. Палач грозно двинулся на торговку и остановился в шаге перед ней. – Я хочу знать твое настоящее имя, чтоб тебя! Сейчас же! Или повтыкаю горящие щепки под твои изящные ноготочки, повизжишь тогда. Симон и Магдалена уставились на Бенедикту. Она обеими руками обхватила могильный камень и, поджав губы, одарила палача гневным взглядом.