– Ah oui! – вмешалась Бенедикта по-французски. – Я должна приложиться устами к их святым ногам! Только так я исполню обет. – Мне очень жаль, мадам, но это невозможно, – священник указал на алтарь. – Вы же сами видите, останки наверху, и нам до них не дотянуться. К тому же гробы заперты. Пошлите туда воздушный поцелуй. Я уверен, Господь поймет. – Mais non! – вскричала Бенедикта. – Я должна поцеловать их. Mes enfants… мои дети… – Она схватилась за грудь. – Иначе им никогда не выздороветь! Но брат Михаэль оставался непреклонным. – Поверьте мне, это невозможно. Но во время вечерней службы я посвящу вашим детям молитву. Просто скажите их имена… – Дражайший брат Михаэль! Рабочие сказали мне, что я найду вас здесь. Ваши окна просто великолепны! Голос донесся со стороны главного входа. Симон развернулся, и сердце у него чуть не остановилось. Быстрыми шагами, раскинув приветственно руки, к ним приближался Августин Боненмайр, настоятель из Штайнгадена. Михаэль Пискатор тоже узнал своего коллегу из монастыря премонстрантов. – Ваше преподобие, чем снискал я такую честь? Боненмайр восторженно пожал руку настоятеля. – Некоторые дела призывают меня в Шонгау и Пайсенберг. Новая часовня на Айхангер в ужаснейшем состоянии! И кто должен обо всем этом заботиться? – Он вздохнул. – Я решил, что по пути туда смогу у вас передохнуть. Нам нужно обсудить кучу всего касаемо работ в наших монастырях. Вы непременно должны назвать мне вашего стекольщика. Венецианец? Или флорентинец? Брат Михаэль улыбнулся: – Ни за что не отгадаете. Пообещайте мне остаться на ночь, и тогда я, быть может, назову вам имя мастера. – Если вы настаиваете… – Только теперь настоятель из Штайнгадена заметил Симона и Бенедикту, которые как раз пытались незамеченными улизнуть между колоннами. – Какое совпадение, юная вдова из Ландсберга! – прокричал он им вслед. – И Симон Фронвизер! Ну что, отыскали вы ваших отравителей? Или же подыскиваете должность лекаря в монастыре Роттенбуха? Михаэль Пискатор переводил взгляд с Боненмайра на Симона и Бенедикту, которые, словно молнией пораженные, застыли между колоннами. – Ландсберг? Отравители?.. – вопрошал он в растерянности. – Спасибо. Мы… мы… Все теперь прояснилось, – промямлил Симон. – Но не хотим вам больше мешать. Вашим преподобиям наверняка нужно много чего обсудить. Он потянул за собой Бенедикту и оставил обоих священников позади. На площади перед церковью Симон принялся ругаться во все горло, так что некоторые каноники начали на него оглядываться. – Проклятье! Вот так повезло! Настоятель наверняка расскажет про нас брату Михаэлю. И плакал тогда весь наш маскарад! – Маскарад, который вы и затеяли, – насмешливо отозвалась Бенедикта. – Ну да, и что нам следовало сказать в Вессобрунне и Роттенбухе? Добрый день, мы ищем сокровища тамплиеров; можно нам осквернить ваши святыни? Симон говорил не умолкая. Тем временем на них оглядывались все больше монахов, некоторые стали шептаться. В конце концов Бенедикта потянула его в сторону. – Как бы там ни было, настоятель все равно не захотел открывать гробы. Так что на его помощь можно и не рассчитывать. – Тем хуже, – прошипел Симон. – Тогда нам никогда не узнать, есть на мощах какое-нибудь указание или нет… Что теперь? Взгляд Бенедикты скользнул по пустым оконным проемам, которые как раз застекляли рабочие. Мужчины стояли на шатких подмостках и осторожно втягивали на подъемнике яркие стекла. Симон уверен был, что каждое такое окно обходилось в целое состояние. – Раз уж пастор не открывает нам гробы, придется нам их самим вскрыть, – проговорила Бенедикта. – Приму и Фелициану глоток свежего воздуха точно не помешает. – И как вы намереваетесь это проделать? Бенедикта еще раз кивнула на окна. – Мы навестим наших пыльных господ этой ночью, – ответила она. – Стекольщики вряд ли закончат работу сегодня. И мне не очень-то верится, что церковь кто-нибудь стережет. Пастор, видимо, считает, что любого грабителя на месте молнией ударит. – А с чего вы так уверены, что нас не ударит молнией? – прошептал Симон. – За расхищение реликвий нас… Но Бенедикта уже зашагала прочь. Никто из них не заметил две фигуры, прятавшиеся среди других монахов. Словно длинные тени, они отделились от группы и двинулись по следу. У себя в камере в тюрьме Шонгау главарь разбойников Шеллер перекатывал пальцами ядовитую пилюлю и в зарешеченное окно наблюдал за вьюгой на улице. Некоторые из сокамерников за его спиной уже дремали в предвкушении смерти, женщины рыдали, отцы шепотом прощались с детьми. Они рассказывали им о рае, куда попадали даже преступники и шлюхи и где они потом снова все встретятся. Говорили о лучшей жизни в ином мире и заставили больного десятилетнего мальчишку поклясться Богом и Девой Марией, что он будет вести порядочную жизнь. Они грабили и убивали, но теперь большинство из них были просто кающимися грешниками. Некоторые молились. Завтра явится городской священник и отпустит им последние грехи. Ганс Шеллер разглядывал маленький шарик и вспоминал свою прошлую жизнь. Как он только смог докатиться до такого? Ганс был плотником, жил в Швабмюнхене с женой и ребенком. Еще мальчишкой он присутствовал на казни известного женоубийцы Бенедикта Ланцля, который после ударов палача кричал целых два дня, привязанный к колесу. Грабитель и поджигатель стал кульминацией представления, какого маленький Ганс до сих пор еще никогда не видел. Крики этого Ланцля преследовали мальчика даже по ночам. Иногда они слышались Гансу Шеллеру и поныне. Никогда бы он не подумал, что и сам однажды будет стоять на деревянной площадке. Но пути Господни неисповедимы. Шеллер вздохнул, закрыл глаза и отдался воспоминаниям. Смеется ребенок, перемазанный кашей… Жена склонилась над корытом… Летнее поле пшеницы, кружка доброго пива… Запах свежеспиленной пихты… Все же он познал и немало хорошего и мог уйти с легким сердцем. Однако он был еще в долгу перед палачом. Вчера ночью Шеллер кое-что вспомнил – мелочь, на которую прежде не обратил внимания. Но после того что ему рассказал Куизль, она вдруг показалась ему важной. Он расскажет о ней палачу завтра на эшафоте. Ганс Шеллер прислонился к ледяной стене камеры, повертел между пальцами пилюлю и принялся насвистывать детскую песенку. Совсем скоро он будет дома. Его звали брат Натанаэль. Этим именем его в давние времена окрестил орден, а свое настоящее имя монах успел позабыть. Там, откуда он был родом, с неба светило жаркое солнце и вечно стоял палящий зной. Поэтому снег, который сейчас мягкими хлопьями укрывал землю, виделся ему личным посланием преисподней. Натанаэль замерзал в тонкой тунике и черном плаще; он стиснул зубы, но не жаловался. Прежний магистр научил его быть твердым. Он – пес Господень, и приказано ему было следить за женщиной и мужчиной. Если они найдут сокровище, он убьет их быстро и без шума, сохранит сокровище и сообщит братству. Таков был приказ. Содрогаясь от холода, Натанаэль жался к обледенелой стене монастыря и поигрывал кинжалом в ладони. Снег таял на его загорелом, испещренном шрамами лице. Он родился в Кастилии, недалеко от прекрасного города Саламанки. Нынешнее задание казалось ему божественным испытанием. Сам Господь направил его в эти суровые захолустные места и наказал ко всему прочему братом Авенариусом. Жирного, низкорослого шваба, который молился рядом у стены, приставил в Аугсбурге к нему и брату Якобусу лично сам магистр. Брат Авенариус разбирался в письменах, как никто другой, и знал все о сокровище. Он славился умением разгадывать тайны, но в бою от него толку было не больше, чем от старой бабы. Вот и теперь он снова принялся ныть. – Пресвятая Богородица! Почему нам нельзя вернуться обратно на постоялый двор? – Авенариус говорил с растянутым швабским выговором, и одно только это иногда доводило брата Натанаэля до белого каления. – Откуда нам знать, проберутся они ночью в церковь или нет? – жаловался шваб. – А если и проберутся, то завтра мы все равно просто потащимся за ними. Так в чем же дело? Кинжал неустанно скользил между пальцами Натанаэля. От указательного к среднему, потом к безымянному и обратно. Это упражнение монах мог повторять часами. Оно его успокаивало. – Я уже сотню раз тебе сказал, – процедил он. – Нельзя упускать их из виду. Дело слишком важное. И вообще, если бы ты разгадал головоломку раньше них, мы бы давно уже были в Аугсбурге! Брат Авенариус смущенно уставился под ноги. – Признаю, я недооценил лекаря, – пробормотал он. – Кто же мог предположить, что слова primus и felicianus обозначали имена двух святых! Что ж, по крайней мере, я прежде него догадался, что в надписи из развалин речь идет о Вессобруннской молитве. – Ну и?.. Что нам это дало? – Кинжал в пальцах Натанаэля завращался быстрее. – Книга была в колокольне! Мы весь проклятый монастырь обыскали! – Но я же этого знать не мог, – пожаловался брат Авенариус. Брат Натанаэль выругался, подняв глаза к небу, и посвятил все свое внимание кинжалу. И стал раздумывать, в чем же они допустили оплошность. Дело шло не так, как планировалось. А ведь вначале оно казалось таким простым… Ровно две недели прошло с тех пор, как его и брата Якобуса вызвал к себе магистр. Он рассказал им, что найдено величайшее сокровище христианства. И не в каком-нибудь отдаленном уголке, а совсем рядом – знак Господа! Натанаэль стал избранным! Он и надеяться никогда не осмеливался, что Господь выберет его для такого задания. Натанаэль грязным сиротой скитался по улицам, пока его не приютили доминиканцы в Саламанке. Там же в скором времени обратили внимание на его выдающиеся способности. Натанаэль был умным и начитанным, но со времен уличной жизни он сохранил также цепкость и сноровку, которой так не хватало остальным монахам. Вскоре на него вышло братство. Они нуждались в таких, как он, и часто набирали из рядов доминиканцев борцов за веру. Однако Натанаэль оказался кем-то особенным, монахом и воином, как тамплиеры, бывшие некогда заклятыми врагами братства. В испанских провинциях было много неверных, с которыми следовало расправиться. Церкви время от времени нужны были люди, которые делали всю грязную работу. Ее поручали Натанаэлю. Несколько лет назад его отозвали в Аугсбург, в немецкое отделение братства. С тех пор как большая часть Священной Римской империи оказалась в руках лютеран, многие церковные ценности и реликвии оказались под угрозой разграбления и осквернения. Еретики плавили алтари и ларцы, разрушали статуи, а в Констанце даже утопили в Рейне мощи святых Конрада и Пелагия! Задача Натанаэля состояла в том, чтобы вернуть находящиеся под угрозой сокровища в лоно святой Римско-католической церкви. Задача, в решении которой, помимо тонкого чутья, иногда требовался и его кинжал. Пару лет назад он познакомился с братом Якобусом, правой рукой немецкого магистра в Аугсбурге. Якобус был человеком тщеславным, но при этом чрезвычайно преданным; он, как и Натанаэль, не ведал компромиссов и знал лишь одну цель: защиту истинной веры. Вместе им удалось спасти от разрушения немало святынь. Реликвии, святые образы, статуи Девы Марии… Однако Натанаэль и предположить не мог, что после стольких лет молитв и ожидания они станут избранными, чтобы спасти величайшую ценность христианства. Ценность, которую почти пятьсот лет назад присвоили тамплиеры и которая считалась утраченной навсегда. А потом появился этот проклятый палач с дочерью. Эти Куизли и, конечно, всеведущий лекарь! С тех пор все и пошло наперекосяк… Рядом бормотал молитву брат Авенариус, вцепившись в крест с двумя поперечинами, который висел у него на груди. Крест этот служил им опознавательным знаком. Толстый шваб, похоже, смирился с тем, что ему придется еще несколько часов простоять на холоде. Он закрыл глаза и читал молитву сдержанности из Священного Писания. – Кто даст мне стражу к устам моим и печать благоразумия на уста мои… Кто приставит бич к помышлениям моим и к сердцу моему наставника в мудрости?[33] Натанаэль вздохнул. Сначала ему казалось вполне уместным, что к ним приставили швабского монаха. После всего, что магистр узнал из письма легковерного альтенштадтского пастора, тамплиеры заставили их поломать голову. Еретический орден Фридриха Вильдграфа славился своими шифрами и загадками. Брат Авенариус считался отличным знатоком Библии, книгочеем, который назубок знал любой отрывок текста и как никто другой разбирался в истории реликвий. Однако до сих пор он большой пользы их команде не принес – даже наоборот. Когда они выполнят задание, Натанаэль посоветует магистру отстранить шваба. Но пока он был ему нужен. Тем более сейчас, когда брат Якобус отправился в Аугсбург, чтобы передать послание магистру и раздобыть новый яд. Натанаэль в очередной раз задался вопросом, почему собрат его так быстро согласился взять долгую поездку на себя. Быть может, все дело в водянистой сыпи, которая мучает его уже несколько недель? И вообще за последнее время Якобус сильно изменился. Эти внезапные вспышки гнева, приглушенные крики боли по ночам, выпавшие волосы… Прискорбно, когда столь ярый некогда соратник так распускается. Но ведь в итоге человек всегда остается один. Натанаэль осторожно огляделся по сторонам. Уж не послышалось ли ему? Несколько дней его не покидало чувство, что за ним следят. Вот только кто? Кто-то еще заинтересовался сокровищем? Кто-то, о ком они до сих пор ничего не знали? Из раздумий его вырвал прерывистый, но вполне отчетливый гневный вскрик. К церкви приближались две сгорбленные фигуры. Снег на площади лежал по колено и заглушал их шаги, но не тихую ругань, которую издавал один из них. Натанаэль хмыкнул. Этот мозгляк-лекарь никогда не научится красться бесшумно. Тем лучше. Лекарь и его девка обошли церковь справа и подобрались к подмосткам. Натанаэль подал знак брату Авенариусу и двинулся вслед за ними. Потом резко остановился. Краем глаза он уловил лишь едва заметное движение. Но, приглядевшись, увидел все вполне более отчетливо. От левой стены, куда вделаны были надгробные плиты, отделилось три тени. Словно призраки, они скользнули вдоль церкви и стали приближаться к лекарю и его спутнице. Натанаэль надвинул капюшон на лицо, заткнул кинжал за пояс и слился со снегом. Предчувствие последних дней его не обмануло. За ними следили. Настало время выяснить, с кем им довелось столкнуться.