На него налетела черная тень. В последнее мгновение Куизлю удалось отскочить в сторону, так что клинок лишь порезал щеку. Размерами человек перед ним, по меньшей мере, не уступал ему самому. Покрытое сажей лицо его заросло растрепанной бородой, глаза сверкали раскаленными углями. В низком голосе Куизля прозвучала угроза. – Бросай оружие и выходи. Иначе будет только хуже. – Отправляйся в ад, псина, – прошипел мужчина и снова взмахнул саблей. В этот раз Куизль был готов. Он отскочил, выхватил пистолет и в тот же миг нажал на курок. Свинцовая пуля врезалась разбойнику в плечо и оттолкнула его к стене. Пока он изумленно взирал на кровавое месиво, бывшее прежде его рукой, палач размахнулся дубинкой и обрушил ее на гиганта, так что тот сполз по стене на пол. – Я тебя предупреждал, – проворчал Куизль и вытер кровь со щеки. Краем глаза он заметил, что Видеман тоже с кем-то схватился. Остальные трое ремесленников пустились вслед убегающим на улицу бандитам. Видеман прижался спиной к стене. Несмотря на холод, на лбу у него выступили капельки пота. Противник молотил зазубренной саблей, словно силился расколоть полено. Ветеран отражал его наскоки с огромным трудом. Еще немного, и он не выдержал бы шквала ударов. Снаружи загремели выстрелы. Куизль замер. Что там случилось? Мерзавцы решили все-таки не сдаваться? – Сдавайся! – крикнул палач разбойнику перед Видеманом. – Ты последний! Но разбойник, похоже, его не замечал вовсе. Он все колотил Видемана, в глазах его застыло выражение, напомнившее Куизлю взгляд дикого животного. Ничего, кроме голода, жадности и неподдельного страха. Парню на вид не было и двадцати. Палач врезал ему правой ногой в бок, и юноша, захрипев, свалился на пол. Куизль направил на него второй пистолет. – Выходи. Быстро! И тогда останешься цел. Разбойник, кажется, опомнился. Он взглянул на палача. Затем отбросил саблю и с поднятыми руками устремился к выходу. – Я выхожу! – закричал он. – Не стреляйте, я… Он показался в проеме, и грянул выстрел. Тело юноши отбросило обратно в пещеру. Он дернулся и остался лежать на полу. В последний раз приподнял голову, изумленно взглянул на палача и поник. – Проклятье, что там у вас происходит? – зарычал Куизль. – Он же сдался! Он бросился к выходу, по обе стороны от которого колоннами свисали до пола сосульки. Шагнул наружу, и успел заметить, как справа сверкнул выстрел. Палач метнулся за ледяную колонну, и в тот же миг левое плечо взорвалось болью. – Идиоты! – закричал Куизль. – Это я, палач! Прекратить немедленно! Якоб прижался к каменной стене. Больше выстрелов не последовало, поэтому он осторожно выглянул, и взору его предстала ужасная сцена, разыгравшаяся перед пещерой. На него накатила волна гнева. Шонгауцы выстроились полукругом. Перед входом в пещеру лежала куча мертвых тел: мужчины, юноши, старики, женщины, дети. По белому снегу ручьями растеклась кровь. Некоторые мушкеты были направлены на вход, горожане один за другим начали опускать оружие. Мушкет Ганса Бертхольда еще дымился. В глазах юноши плескалась жажда крови. Теперь он в замешательстве уставился на палача, который словно сам дьявол во плоти, шагнул из пещеры. – Я… я… – залепетал сын пекаря. – Грязный ублюдок, ты чуть не убил меня. – Палач устремился к Бертхольду, вырвал у него мушкет и, перехватив правой рукой за дуло, врезал Гансу прикладом в живот. Тот скорчился и стал хватать воздух ртом. – А это что? – прорычал Якоб и указал на кучу трупов. – Вы должны были обезоружить их и арестовать, а не устраивать бойню! Куизль поборол желание разбить Бертхольду череп его же мушкетом и вместо этого просто переломил ружье о колено и отбросил подальше от себя. – Они… они просто начали стрелять. – Вперед выступил Якоб Шреефогль. Лицо его побледнело, он дрожал и смущенно уставился под ноги. – Я не смог их остановить. – Сколько? – прошептал Куизль. Шреефогль пожал плечами. – Нам удалось схватить около дюжины. Остальные мертвы. Перестреляли, как зайцев. – Порадовался бы, – прохрипел Бертхольд, он снова выпрямился. – Избавили тебя от работы. Не придется теперь столько народу вешать. – Это… было так просто, – проговорил Себастьян Земер. В глазах его плескался огонь, столь знакомый Куизлю. – Как на охоте. – Чего ждать! Повесим остальных на деревьях! – кричал кто-то сзади. Куизль закрыл глаза. Рана в левом плече ужасно болела. Перед внутренним взором всплыли образы, воспоминания о давно минувших днях. Тишина. Лишь каркают вороны, прохаживаются по окровавленным одеждам и выклевывают глаза мертвых женщин… Ветвистое дерево, словно спелыми яблоками увешанное дергающимися телами… Люди, собственные люди наблюдают за ним расширенными от ужаса глазами. Подвел следующего и затянул петлю на шее, одного за другим. Одного за другим… Сын пекаря, похоже, заметил неуверенность Куизля. – С каких это пор палач стал бояться смерти, а? – поддел он его и покачнулся на еще не окрепших ногах. – Мы же тебя от лишней работы только избавили. Якоб не обратил на него никакого внимания. – Вы животные, – прошептал он, словно самому себе. – Каждый из вас хуже любого палача. Он протолкался сквозь толпу и подошел к связанным пленникам, которые с трепетом ждали своей участи. Всего их было около дюжины, включая четырех женщин. У одной из них плакал завернутый в платок за спиной младенец. Два изголодавшихся мальчика в возрасте шести и десяти лет жались к матерям. Из мужчин почти никто не избежал порезов и царапин от пуль. Истощенные лица их были избиты в кровь. Над запуганной группой возвышался мужчина в разодранных шароварах и засаленной кожаной куртке. Лицо его заросло густой бородой, и ростом он не уступал палачу. Из раны на лбу текла кровь. Несмотря на жалкий вид, от него веяло силой и гордостью. Он внимательно и твердо смотрел на палача. – Ты, должно быть, Ганс Шеллер, – заключил Куизль. Главарь банды кивнул. – Ну а вы не что иное, как грязный и кровожадный сброд, – ответил он. Сзади послышались свист и крики. – Следи за своим языком, Шеллер! – крикнул один из ремесленников. – А то мы тебе мигом брюхо вспорем и внутренности на дереве подвесим! – Никто никому ничего не вспорет, – сказал палач. Голос его звучал спокойно, но что-то в нем заставило остальных умолкнуть. – Мы сейчас отведем их в Шонгау, – продолжил он. – И пусть совет решает их дальнейшую судьбу. Достаточно и того, что вы натворили здесь. – Он с отвращением кивнул в сторону. Безжизненные тела, лежавшие перед входом в пещеру, словно убойный скот, начал заметать снег. Покачал головой. – Но сначала хотя бы похороним мертвых. Куизль по-быстрому перевязал грязной тряпкой левую руку и правой оттащил в сторону несколько булыжников, лежавших в углублении возле пещеры. – Ну и? – проворчал он. – Может, мне кто-нибудь поможет? После того, как вы меня чуть не застрелили. Шонгауцы молча приблизились и вместе с палачом принялись расчищать каменистую могилу. Левая рука нестерпимо болела, поэтому вскоре Куизль предоставил доделывать кровавую работу шонгауцам, а сам, стиснув зубы, вернулся в пещеру и еще раз огляделся вокруг. Двое разбойников все так же лежали, распластавшись на полу. Дым так и не рассеялся, и дальше нескольких шагов Куизль не мог ничего разглядеть. Перешагивая через каменные обломки, тлеющие ветки и головешки, палач прошел в дальнюю часть пещеры. Там хранилось скромное имущество разбойников, разбросанное в беспорядке: изношенная одежда, тарелки из позеленевшей меди, ржавые мушкеты. Нашлась даже грубо вырезанная деревянная кукла. Далеко позади, у самой стены стоял усиленный железными полосами сундук, запертый на висячий замок. Чтобы взломать его, Куизлю не потребовалось и пяти минут. Раздался щелчок, и Якоб убрал отмычку обратно в карман. Он осторожно приподнял крышку, прекрасно зная, что некоторые сундуки, подобные этому, были снабжены ловушками: внезапно выстреливающими отравленными иглами или стрелами. Но ничего такого не произошло. На дне сундука поблескивали несколько гульденов, серебряная кружка, покрытая сажей бутылка настойки, меха и золотая брошь, наверняка принадлежавшая прежде жене богатого торговца. Негусто, но палача это нисколько не удивило. Вероятно, разбойники давно обменяли большую часть на продовольствие или где-нибудь спрятали, в чем Куизль все-таки сомневался. Всю правду он, несомненно, выяснит в подземелье тюрьмы. Якоб надеялся, что Ганс Шеллер проявит благоразумие и палачу не придется подвешивать к ногам разбойника тяжелые булыжники, как это случилось два года назад с грабителем Георгом Бранднером. Куизлю пришлось переломать ему все кости, прежде чем тот наконец рассказал, где зарыл деньги. Под изъеденной вшами шубой и шапкой из медвежьего меха палач нашел кожаный футляр. Он открыл его и невольно улыбнулся. Именно то, что сейчас ему нужнее всего. Вероятно, разбойники когда-то ограбили лекаря, или у кого-то из них еще с войны сохранился хирургический набор. В футляре лежали иголки, нитки и в правильном порядке уложенные щипцы всевозможных размеров. И выглядели они не такими уж ржавыми. Куизль зубами выдернул пробку из бутылки с настойкой и сделал большой глоток. Затем высоко засучил рукав и стал ощупывать рану. Пуля прошила плащ, кожаную куртку и рубашку и впилась в плечо. Кость, к счастью, не была задета, но палач чувствовал, что пуля засела глубоко в мясе. Он зажал в зубах кусок кожи, который также нашелся в футляре, и принялся искать пулю щипцами. Боль была такой сильной, что ему стало дурно. Палач сел на сундук, коротко выдохнул и снова взялся за щипцы. Он едва не начал терять сознание, когда губки инструмента ухватили что-то твердое. Куизль осторожно их вытянул и взглянул на расплющенный кусочек свинца. Затем еще раз глотнул из бутылки и вылил остатки настойки на рану. Боль снова чуть не лишила его сознания, но палач знал, что многие солдаты погибали не от пуль, а от гангрены, которая наступала только через пару дней. Во время войны он выяснил, что спирт эту гангрену мог предотвратить. Хотя большинство лекарей советовали прижигать раны или поливать их кипящим маслом, Куизль предпочитал свой способ, который в нескольких случаях уже успел хорошо себя показать. Наконец он перевязал рану куском ткани, которую оторвал от рубашки одного из разбойников, и прислушался к голосам снаружи. Судя по всему, мужчины заканчивали работу. Якобу следовало напомнить им о двух трупах в пещере. Сундук тоже придется унести с собой. Владельцы награбленного имущества, вероятно, гнили где-нибудь в шонгауских лесах, но деньги пошли бы городу на пользу. Хотя бы для того, чтобы оплатить палачу предстоящие казни. За каждого повешенного разбойника Куизль получал по гульдену. Колесование давало сразу по четыре гульдена за каждый удар, а пытка перед казнью добавляла в кошелек еще два с половиной. Вполне вероятно, что главаря Шеллера ждала именно эта участь. Куизль собрался уже подняться, как увидел за сундуком большую кожаную сумку. Она была сшита из превосходной телячьей кожи, лицевую сторону украшала тисненая печать, значения которой Куизль не знал. Неужели разбойники еще что-то припрятали? Он поднял сумку и заглянул внутрь. Изучив ее содержимое, палач почесал лоб. Что, черт побери?.. Он задумчиво затолкал сумку в свой мешок и направился к выходу. Придется задать Гансу Шеллеру несколько лишних вопросов. Куизль надеялся, что главарь ради собственного же блага ответит на них быстро и честно. На Кожевенную улицу за городскими стенами уже опускались сумерки, когда Симон постучался в дом палача.