В провале снова показалось лицо Бенедикты. – Что? – Тамплиеры! – не умолкал Симон. – Они были здесь! Тут надгробная плита тамплиеров! Печать великого магистра, на ней всегда два рыцаря скачут на одном коне. В книге Зеллинга есть такая же зарисовка! Симон взмахнул книжкой, и Бенедикта начала осторожно спускать вниз бруски. – Для тамплиеров езда на одной лошади означала глубокое доверие, это символ того, что они всегда друг с другом делились. Поэтому они перенесли его на свою печать. Вот, тут даже подпись есть! Он почти вплотную приблизился к плите, провел рукой по рельефным буквам вокруг изображения и прошептал: – Sigillum Militum Christi. Печать воинства Христова. Это действительно их знак. Бенедикта тем временем спустилась по балкам вниз и теперь стояла рядом с лекарем. – Снова плита, – простонала она. – Это начинает надоедать. – За ней что-то есть. Симон вынул стилет, который обычно использовал во время операций, и принялся отковыривать раствор по краю плиты. Бенедикта помогала ему своим ножом. Они молча трудились добрую четверть часа, затем плита медленно съехала на пол. За ней ничего не было. Одна лишь голая стена – правда, с высеченными в камне строками. В отличие от всех предыдущих надпись в склепе составили на немецком, хоть и на очень старом его варианте. Симон стал читать вполголоса: – И познал я от людей мудрость дивную и великую, что не было доныне ни земли, ни выси небесной, ни древа, ни горных утесов, ни прекрасных морей, и не сияло солнце, и не светила луна, а было ничто. – Господи боже мой, и как это все понимать? – прошептала Бенедикта. – Опять что-нибудь из Библии? Симон кивнул: – Похоже на то. Причем таких изречений я еще никогда не слышал. И есть в этом еще кое-что необычное… – Что? – Бенедикта вопросительно взглянула на него. – Ведь если это взято из Библии, то, вообще-то, и написано должно быть на латыни. Немецкого перевода, насколько я знаю, в те времена еще не было. По крайней мере, одобренного церковью. Но написано все же на немецком. Бенедикта наклонилась поближе к надписи и указала на одно из слов во второй строке. – Слово «древо» написано заглавными буквами. Почему так? Симон провел указательным пальцем по буквам. – Возможно, это слово имеет особое значение, – сказал он. – Может, сокровища спрятаны под каким-нибудь деревом. Бенедикта обреченно рассмеялась. – Под каким? Там, вообще-то, лес! – Дерево должно быть старым. Такое, чтобы росло здесь уже более трехсот лет. И должно чем-то выделяться среди остальных, чтобы его можно было сразу опознать. – Симон бросился к балкам и принялся взбираться по ним наверх. – Нужно проверить, идемте. Может, разгадка уже у нас под боком! Бенедикта вздохнула и полезла вслед за ним. Они искали все утро и большую часть дня. Высматривали старые или необычно искривленные деревья, дубы с какой-нибудь резьбой на коре или одинокие буки на возвышениях. Выискивали неприметные знаки и вкопанные в землю каменные плиты, проверяли дупла, пустоты под корнями и старые норы. И ничего не нашли. Через пять часов безуспешных поисков Симон уселся на занесенную снегом каменную глыбу, бывшую некогда частью крепостной стены, и потер друг о друга обмороженные руки. Изо рта у него валил пар. – Так мы ничего не добьемся, – сказал лекарь. – Даже если сокровище, или что там еще, спрятано под каким-нибудь деревом, земля слишком промерзла, чтобы можно было копать. Бенедикта села рядом с ним на камень, лицо ее раскраснелось от мороза. – Вы до сих пор думаете, что где-то здесь зарыта куча денег? Симон встал и принялся быстро расхаживать из стороны в сторону, чтобы согреться. – Может, это и не деньги вовсе. Может, там золото, украшения или бриллианты. Что-то маленькое, но очень ценное. Но возможно, что все это бред и я просто-напросто помешался. Разозлившись, он швырнул камень в долину. Галька размером с куриное яйцо увлекла за собой горстку снега, которая крошечной лавиной рассыпалась между деревьями. – Идемте домой, – сказал Симон, повернувшись к Бенедикте. – Вам нужно готовиться к похоронам брата. Да и я уже сыт по горло этими тамплиерами. Они стали спускаться по сугробам в долину. Никто из них не заметил троих незнакомцев, которые, укрывшись за куском стены, провожали их взглядами, полными ненависти. Брат Авенариус почесал голову, замотанную в плотную повязку, в том месте, куда угодила дубинка палача. – Не похоже, чтобы они нашли что-нибудь, – сказал он со своим швабским выговором. – Видимо, не так уж этот парень и умен, как думает. Sapientia certa in re incerta cernitur…[10] – Во всяком случае, умнее тебя, мозгляк! – Человек со шрамом на лице и сиплым голосом повертел в ладони гнутый кинжал. – Дали нам хоть что-нибудь твои заумные фразы? Ничего, кроме мертвого пастора и кучи неприятностей! – К пастору я не имею никакого отношения! – гневно воскликнул шваб. – И вообще не следовало его убивать! Достаточно было бы просто… заставить его замолчать. – Вот он и замолчал, – ответил человек со шрамом. Он метнул кинжал в гнилое бревно, клинок вонзился в дерево и задрожал. – Брат Натанаэль прав, – заговорил третий монах, закутанный в черное. Он был худым и иссушенным, словно вырезанным из куска потрескавшегося дерева, и даже на открытом воздухе источал стойкий фиалковый аромат. Из всех троих он единственный прятал лицо под капюшоном. – Пастор был слишком опасен. Deus lo vult! – И к чему только это все приведет? – заныл шваб. – Сначала пастор, потом палач… Магистр не за этим нас посылал! – Магистр сказал все яснее некуда. Худой высокий монах склонился над братом Авенариусом, так что толстого шваба едва не замутило от едкого запаха духов. Хотя сказать что-либо против Авенариус никогда не осмелился бы. Монах в капюшоне был среди них главным. Хотя и вел себя с каждой неделей все более странно. – Магистр приказал вернуть сокровище туда, где ему надлежит быть, – прошептал он, источая фиалковый аромат. Его рот казался красным провалом в тени капюшона. – Остальное не имеет никакого значения. К тому же палачу удалось ускользнуть, он жив. Еще вчера я видел его с остальными у базилики Святого Михаила. – Что ты видел? – Монах со шрамом вскочил, но худой его успокоил. – Хорошо, если так. Господь, вероятно, пожелал сохранить ему жизнь. Значит, он не до конца сыграл свою роль в Его великом замысле. Полагаю, и его дочь ускользнула от нас по той же причине. Восхитительная женщина… – Он помолчал, словно над чем-то задумался. – Ее зовут Магдалена. Занятно, когда-то я уже знал одну с таким же именем… Он вдруг хлопнул в ладоши. – А теперь составим отчет для магистра. Монах перескочил через стенку и знаком позвал остальных за собой. Заметив растерянный взгляд брата Натанаэля, он попытался его приободрить. – Если они действительно отыщут сокровище, их миссия здесь будет завершена, Натанаэль. Господь не допустит, чтобы кощунственные помыслы еретиков расползлись снова. Один раз мы их уничтожили, изведем и теперь. Любое упоминание о них должно быть стерто. Твое время еще придет. Монах с изогнутым кинжалом угрюмо кивнул, и они втроем, словно ищейки, двинулись по свежим следам. 7 Куизль пробирался по отвесному склону ущелья над рекой Аммер и с тридцатиметровой высоты поглядывал на журчавший поток. По его поверхности неслись льдины, сталкивались друг с другом и образовывали причудливые нагромождения, напоминавшие палачу кривые, истоптанные лестницы. Там, на глубине, уже сгущались сумерки, скоро заметно похолодает. Солнце медленно скрывалось за верхушками деревьев и бросало на лица людей последние золотистые отсветы. – Пора закругляться на сегодня, – проворчал за его спиной Ганс Бертхольд. – С тем же успехом можно зайцев по горам ловить. Сын пекаря усомнился в успешном исходе чуть ли не с самого начала охоты. Остальные знатные отпрыски присоединились к нему один за другим. Каким образом они собрались на просторах шонгауских лесов отыскать шайку разбойников? И вообще, разве этим не должны заниматься солдаты и простые стражники? И хоть вначале некоторые из юнцов еще горели воодушевлением, так как надеялись, что им хоть раз доведется по-настоящему поиграть в войну, нескончаемые переходы и мороз постепенно остудили их охотничий пыл. Теперь они хотели лишь одного: вернуться домой. Куизль прошелся взглядом по противоположному берегу в надежде заметить там что-нибудь подозрительное. Разбои и грабежи всегда были бедствием для баварских лесов, но после войны стало практически невозможно передвигаться из одного города в другой без сопровождения. Каждый год Куизль вешал на холме по несколько грабителей, некоторым из которых не исполнилось и четырнадцати лет – тщетно. Голод и жадность пересиливали страх перед палачом. Правда, нынешняя банда оказалась самой большой за многие годы. Ее главарь, Ганс Шеллер, сплотил вокруг себя около двух дюжин сообщников. Помимо бывших солдат, в ней состояли также крестьяне, чьи угодья, сараи и скот уничтожила война. Многие уводили с собой жен и детей. – Эй, Куизль, я к тебе обращаюсь! Отпускай нас домой. Дальше можешь искать один. Якоб презрительно оглянулся на Бертхольда. – Проверим последнее укрытие, и можешь убираться в свою теплую кроватку. По виду ты и впрямь окоченел. Или у тебя нос от выпивки такой красный? Ганс Бертхольд, и без того румяный, стал пунцовым. – Не так дерзко, мясник! – крикнул он и взмахнул саблей. – Я не собираюсь выслушивать такое от подобных тебе. Просто неслыханно, что Лехнер поставил тебя во главе…