Он позвал ее за собой, поманив скрюченным пальцем. Эйвери ушел в глубь зарослей травы, подальше от ящика, от крипты, от тени церкви. Чтобы слиться с ландшафтом. Миранда поднялась по холму. За стеной под открытым небом тянулись ряды сгоревших дубовых скамей, а на месте алтаря росли молодые деревья. Пастор опустился на колени перед земляной горкой, обросшей цветами льнянки. Взял палку, начертил на земле круг. – Сюда попала молния, – сказал он через плечо. – Задолго до того, как мы с Леной купили участок. Оно было здесь, может, лет сто, это священное, гнилое место. Его Лена нашла, когда гуляла. Она любила приходить сюда и гулять среди деревьев. Это была ее идея – чтобы ее похоронили здесь. В этой прохладной черной крипте. Между сосен шелестел теплый бриз. Голос старого пастора утратил свою страсть. В нем появилась дрожь. – В последнее время я прихожу сюда почти каждый день, – сказал он. – А бывает, и сплю здесь. Просто чтобы быть рядом. Он провел линии от круга – руки, ноги. Потом взял с горки цветок и положил его в круг, рядом – еще один и еще. – Лена хотела того, чего я не мог ей дать. Безмерного счастья… Миранда посмотрела на его рисунок: фигурка девочки с цветками льнянки вместо волос. – О, первое время, – начал он. – «Кадиллаковые годы», как звала их Ле. Когда-то тот старый дом был полон детей ее паствы, и я им на радость устроил маленький духовой оркестр с парадом. Можешь себе такое представить? Миранда помнила ночь, когда родился Малёк. Тогда остатки его паствы боязливо курили между своими «домами-ружьями». – Нет, – сказала она. – У нее дар, как у Лены. У этого дитя. Она может видеть. – Что видеть? – Как все кончается, – ответил Коттон. Перед мысленным взором Миранды предстала картина, как она спит под деревом, ее колчан пуст. Несмотря на летнюю жару, она почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. – Ты веруешь в Бога, Миранда? Она не ответила. – Когда я был моложе, – сказал Коттон, – я никак этого не мог понять. Как человек может взять и смыть с себя свое прошлое? Ведь человек – он и есть его прошлое. Может ли он просто сбросить его, будто костюм? И зачем это ему? Зачем отказываться от того, кто ты есть, от того, кем создала тебя природа? Разрывать себя. Ведь после этого, стоит тебе глянуть в зеркало, на тебя будут смотреть уже двое. – Мне нет дела до веры, – сказала Миранда. – Меня больше волнует доверие. Коттон посмотрел на нее. Его глаза покраснели. Он спросил сипло: – Я могу доверять тебе, Миранда? Она отвернулась. Он вдруг вытер свой рисунок и встал. От резкого движения втянул воздух, и ему пришлось выждать паузу, чтобы прийти в равновесие. В этот момент сквозь церковь пронесся ветер, отчего сосновые верхушки застонали и заскрипели. Что-то привлекло внимание Коттона – он перевел взгляд на дубовые двери церкви, одна из которых висела криво, являя арку света и деревья вдали. Пастор вдруг напрягся. Миранда тоже посмотрела на двери. – Ты ее видишь? – спросил Коттон почти шепотом. Миранда проследила за его взглядом и не увидела ничего, кроме далекого леса и травяного поля под холмом, где ждал Джон Эйвери. Коттон поднял руку, будто желая погладить по щеке невидимого прихожанина. И промолвил приглушенным благоговейным тоном в пустоту: – О, как бы я хотел, чтобы ты ее видела. Она так ужасна. Так прекрасна. Другой рукой он вынул из кармана украшенную перламутром опасную бритву и открыл ее большим пальцем. – Она жаждет конца, который я обещал, – сказал старик. – Но у меня еще есть дела с тобой, Миранда. Миранда отступила на шаг. Лезвие пастора сверкнуло поперек чашечки его ладони. Бритва издала резкий звук, но не похожий на тот, что издает стрела, срываясь с лука. Пастор согнулся пополам, сжал кулак, и по его запястью побежала кровь. Он поднял руку над головой. Затем выпрямился и пристально посмотрел на Миранду широко раскрытыми, блестящими от боли глазами. Растопырил пальцы, вытянувшись к небу, кровь так и сочилась из пореза на ладони. – Сегодня вечером – последний раз, Миранда, – сказал Коттон. – Чарли Риддл будет ждать тебя у причала. После чего, к восходу, ты привезешь мне то, что принадлежит мне по праву. Пастор резко опустил руку, обагрив из нее траву. Миранда повернулась и побежала вниз по склону, мимо крипты с ее тяжелой железной дверью, по длинной траве, мимо Джона Эйвери, который взял холодильник и попытался следовать с ним за ней. Он звал ее, но Миранда не останавливалась, пока деревья вокруг снова не стали высокими, а старый сумасшедший пастор со своими дьяволами не оказался далеко позади. Не самый мелкий Эйвери шел по лесу один, пока не догнал ее у реки. Она стояла и смотрела на бегущую мимо темную воду. Ветер колыхал деревья на дальнем берегу, однако все равно было жарко. Эйвери устало подошел, волоча за собой пенопластовый холодильник. Когда Миранда повернулась, он сказал: – Помоги мне похоронить его. После краткой паузы она кивнула. Эйвери взял из оранжереи лопату. Он выбрал место в лесу у реки, перед осыпающейся оградой, где была сырая земля и росли дикие гортензии с белыми лепестками. По стволу бука вилась бегония с красными колоколообразными цветками. Он зажег то, что осталось от косяка, и докурил, пока Миранда копала яму. Когда она уже трамбовала почву и сгребала сверху листья лопатой, карлик заговорил. – Алкал я, – пробормотал он, – и вы не дали мне есть. Был наг, и вы не одели меня[14]. – Он пристально смотрел на свежевырытую могилу. – Что? – переспросила Миранда, вытирая рукой лоб. – Лена сказала это в день, когда мы познакомились. Давным-давно. «Ты не самый мелкий среди них, Джон Эйвери». Между ними повисло молчание. Эйвери замкнулся в себе, его мысли стали как ножи, направленные себе в грудь. Миранда нарушила тишину: – Это правда, что он сказал? Это его девочка? – Да. И нет. – Что это значит? – Да, девочка была. Когда-то. Но, клянусь, я вообще не знал, что ее привезут сюда… – Когда она родилась? – До… – Он замялся. – До другого. До того, который не выжил. – Так когда – одиннадцать, двенадцать лет или как? – Двенадцать. Билли отправил ребенка в бордель, которым управлял вместе с Риддлом. Не в Пинк, а другой, за границей штата. – Почему? – Это был ребенок Лены. Но не его. Он хотел сделать ей больно. Эйвери достал зажигалку и прикурил огрызок своего косяка. – Правда? – сказала Миранда. – Сделать больно? – Она от этого так и не оправилась, – сказал Эйвери. На соседнем дереве крикнул голубь, другой ему ответил. Голос Эйвери стал уплывать, будто клуб дыма, глаза стекленели. – Она никогда не говорила, кто ее отец. И это сводило Билли с ума. Тогда все и началось: двери распахивались посреди ночи, а он просто стоял в проеме, как привидение. Люди пугались, стали поговаривать об уходе. И большинство ушли, кроме тех, кто толкал дурь для Риддла. Потом последовали проповеди. Дьяволы, шлюхи, порченые утробы. Все, что она строила, он разрушал. А потом она умерла. Все ушли. Все, кроме нас. Мы не могли, мы… Он запнулся. Вытер слезы. – Помоги нам Господь, зачем мы только это сделали? – проговорил он.