Стрела вонзилась в наволочку точно по центру. В следующие двенадцать секунд Миранда выстрелила еще дважды, и каждая из стрел находила свою точку – повыше или пониже первой. Часы на кухне показывали 11:30. Она вынула стрелы из мишени и убрала их обратно в шкаф, затем повесила свой «Рут» обратно на место над диваном. Взяла из холодильника две котлеты, которые приготовила пару ночей назад. Развернула фольгу и съела их в три укуса. Спустившись вниз, закрыла разбитую дверь и распахнула снова, чтобы посмотреть на расколотую раму. С молотком и парой досок ее можно было быстро починить, и она, сойдя с крыльца, направилась к мастерской, что располагалась между магазином и пандусом для лодок. На пандусе, в круге голубого флуоресцентного света, менее чем на расстоянии вытянутой руки от воды, стоял, будто статуя, забрызганный грязью журавль. Его длинные белые крылья оканчивались черной кромкой, а шея изгибалась в вопросительный знак. Любопытная птица следила за Мирандой, пока она шагала от магазина к сараю. Миранда сбавила шаг, но не остановилась. Журавль не сводил с нее взгляда золотистых глаз. «Мы на них охотимся?» Воспоминание – она еще маленькая, в спасательном жилете, сидит на средней банке, пока плоскодонка движется сквозь лабиринт кипарисов. Небо вверху багровеет надвигающейся бурей. Хирам перебирает веслом, наклоняясь так, что его лицо оказывается рядом с ее, и указывает куда-то за ее плечо, вверх, в деревья – там всюду вокруг сидят на своих насестах огромные белые журавли. Дождь стучит по деревьям. Шепот Хирама: – Смотри, как они крылья расправляют. Она еще ребенок, но откуда-то знает, что это важно. С этим моментом потом будут равняться другие. – Мы на них охотимся? – Да. – Почему? – Есть место на Земле Испанской, – ответил Хирам. – Там родители развешивают еду для своих детей на деревьях, а дети не могут ее есть, пока не срежут нити, на которых эта еда висит. И они их срезают, – сказал он, – стрелами, которые пускают из луков. Понимаешь? В сарае она взяла из кучи хлама две доски, горсть гвоздей и молоток, а потом вернулась в магазин чинить дверь. Журавля на пандусе уже не было. III. Вторая ходка Сон Малька на дереве Малёк прятался между сваями Бабиного крыльца и глядел на травянистую поляну внизу, где в лунном свете сразу за забором стояла девочка. Он никогда не видел такой девочки. Она была ненамного старше его. Стояла в белом платьице, бледная, как нижняя сторона зеленого листа, перевернутого ветром. Малёк – у зарослей кудзу, он наблюдал за тем, как человек в черном костюме и широкополой шляпе прорубил себе путь сквозь чащу ножом и бросился к ней. Она оставалась на месте, будто у нее в спине торчал кол, вбитый в землю, и не давал пошевелиться. Мужчина в шляпе занес нож над ее головой, и Малёк проснулся, распахнув рот в беззвучном крике – кричать он мог только так. Мальчик сунул руку в дупло над головой и достал оттуда черный карандаш. И, сидя на досках своей платформы, стал рисовать в лунном свете, продавливая бороздки в дереве. «Дурные сны – это просто обрывки историй, – сказала накануне Сестра, когда они разделывали олениху под дубом. Она взяла его нож и сделала разрезы на передних и задних ногах животного. – Просто обрывки, оторванные друг от друга. А если обрывки смешаны, то у историй нет смысла. Когда у историй нет смысла, они нас пугают. – Она просунула задние копыта в разрезы передних ног, соединив их. – Тебе нужно соединить обрывки вместе, и тогда смысл появится». Взвалив олениху на плечо, будто огромный тюк, она встала, и они ушли с луга в сумеречный лес, к Бабиной лачуге. Мальчик, женщина и на ее спине – олениха, которую он убил. Он посмотрел на свой рисунок: грубая фигура девочки из его сна. Кто она такая? Как она связана с его историей? Малёк прикусил язык. Вдавил карандаш в дерево. Тот сломался. Серебристый серп луны рассекал небо над его наблюдательным пунктом. Вечерняя сделка Эйвери не поприветствовал Миранду, когда она отвязала «Алюмакрафт». Он подтащил синий «Иглу» к краю причала и передал ей в руки, звякнув банками внутри. Когда она втискивала сундук по центру лодки, у нее задралась рубашка, и Эйвери увидел пистолет, заткнутый за пояс ее джинсов. Он провел рукой по нечесаной гриве, заплетя пальцы в волосы. Достал из кармана косяк, закурил его и тяжело опустился на край причала, поболтал ногами. Он произнес два слова, резких, будто отчеканенных молотом: – Все меняется. Миранда бросила на него острый вопросительный взгляд, и он многозначительно взмахнул подолом своей рубашки. Она приложила руку к пояснице и опустила задравшуюся одежду. Карлик сделал затяг, его взгляд уже уплыл. Он закашлялся – кашель вышел глубоким и хриплым. – Ты куришь слишком много этого дерьма, – сказала Миранда. Она отчалила и уже нагнулась, чтобы завести двигатель. – Эй, – прохрипел Эйвери. Миранда раздраженно глянула на него. – Риддл, сегодня, он не… то есть… ты?.. Она включила мотор, заглушив его голос. Когда шум затих вдалеке, Эйвери остался наедине со своим косяком. Глубокую тишину нарушил скорбный свист. По дорожке под тянущимися ветвями дубов бродил долговязый Коттон, наклоняясь время от времени, а потом подбирая камни и осматривая каждый. Одни он отбрасывал. Другие пинал носком черного ботинка, который держал под мышкой. Правая нога его была босой. Наконец старик исчез в глубине теней за своим домом, и Эйвери только слышал его свист. Когда «Алюмакрафт» отплыл от Воскресного дома, Миранда сбавила обороты и несколько минут шла с круизной скоростью, пока темный след лодки катился к берегам. Клокочущий шум низин заглушал гул двадцати лошадиных сил «Эвинруда». Она знала каждый изгиб, каждый рукав, все мелководья, где можно было сесть дном, все завалы из бревен, все пни. Она знала деревья, где гнездились голубые цапли. Девочкой она воровала у них перья и приделывала к стрелам, а потом охотилась с ними на кроликов и оленей. Она понимала зверей, на которых охотилась. Где они жили, где ели. Чего хотели. Как их добыть. Она находила в этом утешение. «Все меняется». Она бросила взгляд на синий «Иглу», втиснутый между средним и кормовым сиденьями. В нем была вторая партия травы, которую Эйвери распихал по стеклянным банкам. Ящик в этот раз был тяжелее. Партия – больше. Миранда держала одну руку за спиной на руле и чувствовала пистолет Кука, заправленный за пояс ее джинсов. Сегодня она впервые за семь лет не знала, что принесет ей река. Ощущала лишь безвозвратность того, что сейчас происходило. В голове у нее раздавался шепот старой ведьмы: «Кое-что просыпается». – Не думай об этом, – приказала она себе. Лодка неумолимо двигалась вперед в самый темный час ночи. К тому времени, как показался лодочный пандус за железнодорожной эстакадой, луна уже зашла. Из припаркованного в начале пандуса белого «Бронко» вышли двое мужчин. Миранда сбросила скорость. Затем заглушила двигатель и причалила рядом с баржей. Двое мужчин дождались, пока она привяжет лодку, не спускаясь к ней. Она взобралась на баржу и стала смотреть за тем, как они смотрят на нее. Два силуэта стояли на фоне газоразрядной лампы, изливавшей синеву над землей и деревьями. Один был высоким и широкоплечим, в толстовке с поднятым капюшоном, лицо его скрывалось в тени. Второй – коренастым и лысым. Оба стояли и не двигались. Миранда почувствовала, как капелька пота скатилась от ее волос на загривок. Затем спустилась вдоль позвоночника, вокруг холодного металла на пояснице. Пульс участился, во рту пересохло. Она вытащила из лодки «Иглу» и ступила на росистую траву у подножия пандуса. Вопросительно подняла термобокс над головой. Сверчки на берегу смолкли, когда высокий прогромыхал: – Тридцать шагов вверх по пандусу, потом стой. С трясущимися руками, она опустила бокс на уровень талии и медленно двинулась, стараясь сохранять спокойствие. Тридцать шагов, остановилась. Высокий двинулся с места, блеснув серебристой цепью на штанах. Он был огромный – настоящий великан. Шагал со странной, небрежной грацией в тяжелых байкерских сапогах, зацепив большие пальцы за карманы джинсов. Оказавшись вблизи, он сбросил с головы капюшон, и Миранда невольно отпрянула на шаг. У него оказались коротко подстриженные волосы и квадратная челюсть, а татуированное лицо напоминало череп: на щеках были изображены зубы, на носу – черный треугольник с зазубринами. Под глазами и над ними, а также от уголков рта тянулись трещины. В яремной ямке висел кулон в виде вороньей лапы на кожаном шнурке. – Как тебя зовут? – спросил он мягким, почти доброжелательным тоном. – Какая разница? Великан улыбнулся. Миранда поставила «Иглу». Банки внутри снова звякнули. – Открой. Она села на корточки, помня о холодном револьвере, касавшемся ее кожи. Открыла бокс. Великан протянул руку, и она увидела, что та тоже была вся в татуировках. По тыльной стороне пальцев тянулись тонкие кости. Миранда передала ему одну банку. Великан повернулся в смутном свете. – Мексиканская, – сказал он. – Дерьмо. Пестицидов много. Красавчик Чарли за это поручился. Сказал, оно того стоит. Это правда? – Я это не курю, – сказала Миранда. – Только вожу. Великан поставил банку на место и понес термобокс вверх по пандусу. Потом тихонько поговорил с партнером. Коренастый стоял в белой футболке, заправленной в джинсы, кожаной куртке и ковбойских сапогах. Лицо было усеяно прыщами. Он взял «Иглу» у великана и отнес к «Бронко», затем открыл багажник, положил туда бокс и взял пенопластовый ящик, вроде того, в каком Миранда хранила мелкую рыбу в магазине. Коренастый вернулся и поставил ящик на землю перед Мирандой. Ящик был запечатан прозрачной упаковочной лентой, дважды обернутой вокруг. На крышке черным маркером было нацарапано единственное слово: ПАСТОРУ.