– Мне интересно, как ты пришел к этому. Никакого осуждения. Мне просто интересно, так было всегда или это что-то приобретенное? Оуэн кивает, глотая кусок и запивая его глотком воды. – Есть история, если хочешь послушать. Кажется, раньше я никому ее не рассказывал. Я сдвигаюсь на самый край стула и наклоняюсь, чтобы обеспечить нам хоть немного уединения в этом переполненном ресторане. Оуэн делает то же самое. – Давай. Я вся внимание. – Ну, мне было семнадцать, и сейчас я понимаю, что был слишком молод для таких вещей. Но я играл на позиции ведущего вратаря в той новой команде и испытывал огромное давление. Я был хорош, но, черт возьми, был единственным препятствием между нашими воротами и стремлением другой команды забить шайбу. Это большая ответственность. К тому моменту я играл вратарем всего несколько лет, а большинство вратарей занимают эту позицию с того момента, как вырастают вот на столько. Он поднимает ладонь, обозначая ребенка ростом не более трех футов, и я киваю. – Как бы там ни было, тем летом я поехал в хоккейный лагерь и после изнурительного дня, когда пропустил слишком много шайб, был зол на себя. Я был так взвинчен, что после игры вылетел со льда и вмазал кулаком по шкафчику. Мои глаза распахиваются. – Ты не поранился? – Нет. – Он пожимает плечами. – Но было больно, и я закричал. И вошел один из тренеров-конькобежцев. Девушка. Ей был двадцать один год. Она вошла и нашла меня в таком состоянии и… Ну, скажем так, она помогла мне сбросить напряжение. Я хмурюсь, мысленно заполняя пробелы, которые он намеренно оставляет. – Ты что, заигрывал в раздевалке с тренером? В семнадцать? С двадцатиоднолетней? Он кивает и берет еще пиццы, откусывая большой кусок. – Оуэн, – шепчу я, – ты ведь знаешь, что по сути это – сексуальное насилие? Он едва не давится пиццей. – Нет, – говорит он, откашливаясь и оглядываясь, чтобы убедиться в том, что не привлек лишнего внимания. – Поверь мне. Все было с полным согласием. – Ты что, не смотришь новости? – шепчу я. – Учителей постоянно арестовывают за то, что они путаются с учениками. Если ей был двадцать один год, а ты еще не достиг возраста согласия… – Я сглатываю ком в горле и стараюсь говорить как можно спокойнее. – Ты был ребенком. Это не нормально. Оуэн вздыхает, ероша рукой волосы. – Никогда не думал об этом так. И, честно говоря, я хотел всего, что она предлагала. Скажем так, она просто помогла мне преодолеть нервозность. Глаза мои распахиваются. Это совсем не та история, которую я ожидала. Но чему удивляться? Оуэн красив, и я уверена, даже в семнадцать он уже был выше шести футов. – Оуэн… – Я задыхаюсь, чувствуя головокружение. Он качает головой. – Мне было почти восемнадцать, Бек. Ручаюсь, у меня не было проблем с нашей разницей в возрасте. Я облизываю губы и киваю, чтобы он продолжал. – Что бы это ни было, – говорит он, – в моей голове щелкнул переключатель. И с тех пор мне казалось, что все это напрямую связано с моими успехами на льду. Не знаю. Просто я сбрасывал в спальне все напряжение от игр. – Он смотрит на меня затуманенными серыми глазами, грустная улыбка трогает его губы. – Знаю, я странный. Да? – Нет, – я качаю головой, обхватывая его пальцы и нежно сжимая. – Не странный. Я думаю о том, с каким давлением он сталкивается каждую неделю у себя на работе, и это – гораздо больше, чем стресс от зависшего компа. Мне никогда не приходило в голову, что спорт, которым он занимается, может быть отчасти ответственен за то, что ему нравится доминировать в спальне. Он хочет контролировать ситуацию так, как не может делать это на льду. Думаю, это имеет смысл. – Ты просто человек, – говорю я, повторяя его аргумент с нашего последнего разговора. Он встречается со мной взглядом и чуть улыбается, ободряя. Втайне мне нравится, что он так открылся мне, пусть даже я не уверена, что мне думать об этой истории. После ужина Оуэн позволяет мне забрать коробку с остатками и, как настоящий джентльмен, провожает меня к машине. – Есть планы на вечер? Я постукиваю пальцем по подбородку, принимая свою лучшую глубоко задумчивую позу. – Ой, не знаю. Я вроде как надеялась привести домой симпатичного парня. Может, попробовать что-то, чем мы еще не пробовали заняться. Заинтересован? Притянув меня к себе, Оуэн прижимается к моим губам в долгом, жаждущем поцелуе. Я воспринимаю это как «да». Глава 17 Сражаясь с нашими демонами Оуэн Пока мы целуемся у двери, пальцы Бекки вцепляются в мою рубашку, притягивая меня ближе. «Я никуда не денусь, ангел». Я обнаружил, что за последние две недели я мог бы написать целый роман, полный сцен, в которых я шлепаю Бекку. Не то чтобы я не замечал раньше, как она хороша с этими своими флюидами милой девушки, волосами, собранными в блестящий хвост, и яркими глазами. Конечно же замечал. Я просто запер все эти мысли быстрее, чем это делает офицер по условно-досрочному освобождению с заключенными. Я не мог позволить себе мыслить в этом направлении. Не мог так рисковать. Но теперь? Теперь меня больше ничто не сдерживает. Я представляю, как она флиртует в ответ, закусывая полную нижнюю губу, сжимает руками груди, пытается дразнить меня. И самая опасная фантазия? Представлять ее в своей постели голой, с этой туманной улыбкой, которая только что появилась у нее на лице. Я никогда не беру девушек в свою постель. Но, опять же, Бекка – не просто девушка, поэтому я не против нарушить некоторые правила. Но сегодня мы у нее, и у меня нет никаких возражений против такого сценария. – Спальня, – выдыхаю я. Бекка повинуется, идет, спотыкаясь, к своей комнате, и я следую за ней по пятам. – Раздевайся, – говорю я ей. Бекка сглатывает, но делает так, как я велел, стягивая рубашку через голову и расстегивая брюки. Не церемонясь, я быстро сдергиваю их вниз по ногам, пока она не остается в одном хлопковом бюстгальтере и трусиках. Она поднимает взгляд на меня, пока я все еще смотрю, как она стоит у постели, и ее взгляд полон такого обожания, что у меня перехватывает дыхание. Боже. Эта девушка… Я открылся ей так, как никогда не открывался никому раньше, и хотя я не сожалею об этом, что-то между нами изменилось. И я не вполне уверен, как я к этому отношусь. Отбросив все эти мысли, я расстегиваю пару верхних пуговиц рубашки и стягиваю ее через голову, расстегиваю джинсы перед тем, как присоединиться к ней на кровати. Как только я устраиваюсь рядом, мы начинаем целоваться, а ее рука ныряет за пояс моих брюк, поглаживая и дразня, пока у меня не начинает прерываться дыхание. Я стягиваю ее бюстгальтер, освобождая ее прекрасные груди, а затем мои пальцы погружаются в ее трусики, лаская и дразня ее так же, как она меня. Бекка ерзает и судорожно вздыхает. Наша прелюдия не такая долгая, как обычно. Это закуска к основному блюду, потому что я изголодался по ней. Поднявшись с постели, я беру презерватив и снимаю джинсы. Затем подхожу к тумбочке у ее постели, где она хранит своего розового блестящего друга, и беру его тоже. Глаза Бекки распахиваются, когда она видит, как я подхожу ближе. Расположившись между ее ногами, я медленно снимаю ее трусики, а потом одеваю себя в латекс. Подавшись вперед, я сначала дразню ее мягкими прикосновениями и легкими поглаживаниями. Но вскоре я уже не в силах сдерживаться, потому что она – самая тугая, самая сексуальная девушка, которая когда-либо у меня была. Я включаю игрушку и держу ее прямо над ней, входя в нее длинными, ленивыми толчками. Бекка вскрикивает, охваченная ощущениями, наслаждением, пронизывающим ее. Проходит совсем немного времени, прежде чем она сжимается вокруг меня, сдавливая, и мне приходится прикусить губу, чтобы не кончить следом. Она прижимается ко мне, ее руки лежат на моих плечах, ногти впиваются в кожу. – Твою мать, – бормочет она, закусывая губу. После четвертого оргазма я теряю счет и бросаю игрушку рядом с кроватью. Бекка вся дрожит, и мне приходится на мгновение крепко прижать ее к себе, чтобы стащить с постели и поставить, держа в объятиях. – Ты великолепна, – шепчу я, целуя ее в лоб. Она смотрит на меня, грудь ее тяжело вздымается. – Сможешь выдержать еще? – спрашиваю я. Она кивает, все еще не сводя с меня взгляда. Я опускаю ее обратно на постель. – Руки наверх. Она закидывает руки за голову, и я беру ее запястья одной рукой, надежно сжимая их, возобновляя движение внутри нее. Меня захлестывает волна ответственности, и это лучше любого выброса адреналина, какой я испытывал на льду. Это меня она выбрала, чтобы разделить со мной это. Меня. Когда она начинает умолять, просить еще – то немногое самообладание, какое у меня еще оставалось, кончается. Я больше не сдерживаю себя. Мои бедра раскачиваются длинными, жадными толчками, и я чувствую каждый ее дюйм. Дело не только в хорошем сексе – теперь я понимаю это. Есть химия. И то, что мы знаем друг друга. И общие воспоминания, и доверие, так много доверия, что сердце болезненно сжимается в груди. Желая вернуть некоторый самоконтроль, который явно утрачен, я отстраняюсь, освобождая ее запястья.