Дагмара заранее уже утомилась, стоило только представить реакцию гостя на разбитую бровь. Погружённая в мысли о работе и в беспокойство о многом разном, Дагмара даже не заметила, как до крови искусала и исковыряла ногтем губу. Дошло только когда в очередной раз облизнула и металлический вкус почувствовала. Пришлось спешно губу закусить, тем самым скрыв ранку, чтобы снова Калиста видом крови не беспокоить. Дома, когда Харитон попытался её схватить, Дагмара совсем не из-за страха отшатнулась, просто не хотела, чтобы он её трогал. Она хотела, чтобы этот человек поскорее ушёл и, да, готова была притворяться страдающей от побоев, если бы это как-то сдвинуло дело с мёртвой точки. А, может, у неё просто не осталось сил препираться — это ведь не имело смысла, Харитон себе что-то там надумал и верил только в это. Продолжал играть в спасителя. Эти игры и не давали ночами спокойно спать. Чутьё подсказывало — однажды Харитон обязательно что-то выкинет. А ответ за это нести придётся Дагмаре. Этой ночью она снова против воли уснула. Только беспокойно, как в горячке. Мысли об истекающем времени, о раздражающем госте, о нераскрытой лжи и о договоре играли в чехарду, заставляя метаться по печи. Осталось две недели, каждый день на счету, а как на зло становилось всё хуже, как на зло приходилось заниматься совсем не тем. Ведь работа — не время для личных разговоров, для важных признаний и обсуждений, но сразу после работы приходилось торопиться домой. Чтобы этот чёртов герой не доставил ещё проблем, решать которые точно нет времени. Дагмаре показалось, что открылась дверь. Она застыла в сомнении, переживая, не пошутил ли то заходящий за ум разум. Дагмара села. Даже если пошутил, иногда осторожность лишней не бывает, поэтому пришлось с печи соскочить и пройти в комнату, где спал Харитон. Должен был спать, вот только кровать оказалась пуста. Возле кровати можно было заметить опилки, а, вернувшись на кухню, Дагмара не обнаружила там одного ножа. Сердце сжалось, похолодело и, будто получив сигнал, тревожно застучало. Что Харитон задумал? Куда делся среди ночи? Уж точно не к людям улизнуть решил — такое ему без надобности в тайне от Дагмары делать. Но что тогда? Она резко куснула губу, случайно сдирая кровавую корку. Схватила со стула накидку, спешно натянула обувь и выскочила из дому, так и оставшись в ночной рубахе. Она со всех ног побежала к хоромам, ведь только туда можно сунуться с величайшим и глупейшим замыслом. Только туда могло потянуть горе-героя, до глубины души возмущённого ранами на девичьем лике. Ведь кому за них мстить, как не корню зла, болотнику? Дагмара понятия не имела, что задумал Харитон, но должна была во что бы то ни стало ему помешать. Если повезёт — вывести до того, как незваного гостя заметит Калист. Вскакивая на крыльцо, она второпях наступила на подол рубахи и упала. Едва успела руки подставить, но так неудачно, что левое запястье пронзила боль. Растрёпанные волосы липли ко лбу, покрывшемуся холодным потом, из-за ветра лезли в рот, метались перед глазами. И не было времени что-то со всем этим делать. Заскочив внутрь, Дагмара подпёрла спиной дверь в попытке перевести дух. Куда дальше? Харитон совсем дураком не был, а потому вряд ли бы сразу сунулся к Калисту — одними только самодельными оберегами, да кухонным ножом болотника не запугаешь. Значит, он должен попытаться раздобыть оружие... Или перстень, о котором судачили люди. Только ведь Харитон не мог знать, где хранился перстень... Или мог? Не имея других вариантов, Дагмара решила убедиться в этом. Она-то знала, куда идти. Ведь перстень на самом деле был скорее символом власти, частью делового наряда, а потому Дагмара приносила его в приёмный день. Да и в целом приходилось то и дело заглядывать в то место, которое она мысленно называла дорогой кладовкой. Там хранилось много вещей, самые ценные из которых охранял кладовик — совсем немолодой коренастый большеглазый мужичок. Чем ближе становилась кладовая, тем хуже было предчувствие. Дагмара очень торопилась, но, в то же время, тоже пыталась сильно не шуметь. Она всё ещё надеялась вывести Харитона незамеченным. И поняла, что опоздала, когда увидела бессознательную Отину, а дверь в кладовую только-только закрылась. Дагмара кинулась следом. — Зачем ты здесь? — спросила она, ухватив Харитона за рукав. — Дагмара?.. — удивлённо спросил, обернувшись. — Я хочу спасти тебя. Помочь выбраться. Если отобрать у болотника перстень, ему придётся отпустить тебя. Власть над нечистью ему всяко важнее слуги-человека. — Это бессмысленно. Давай тихо уйдём, пока никто не заметил, — взмолилась Дагмара, ещё крепче в рукав вцепляясь. — Поздно трусить! Если та кикимора не обманула, перстень должен быть здесь. — Оно того не стоит. Совсем не стоит. Пожалуйста, пошли отсюда. Тебя могут убить, если заметят. — А могут не убить. Я в шаге от того, чтобы мы ушли отсюда вместе. Харитон с силой дёрнул рукой, вырываясь из хватки Дагмары, и начал шарить по кладовой. Она шла следом и продолжала повторять, что нужно уходить, но Харитон больше не отвечал, кажется, даже совсем не слушал. Просто шёл и открывал все ящички, в которых, по его разумению, что-то ценное храниться могло. Дагмара с опаской косилась в сторону неприметной двери на правой стене. Кладовик жил в соседней комнате и только вопросом времени было, когда он выйдет, разбуженный шумом. Он ведь выйдет. Точно выйдет. И тогда пути назад не будет. — Ты ещё кто? — как гром раздался голос кладовика. Дагмара вздрогнула и испуганно отпрянула, а Харитон решительно сорвал с пояса связку из оберегов. Другую руку он выставил назад, задвигая Дагмару за себя, и она сжала зубы, пытаясь не шипеть от боли. Ведь именно к той ладони был примотан оберег. Свежесозданный, а потому особенно сильный, особенно жгучий. — Я не дам тебе навредить, — заявил Харитон, кинув на Дагмару быстрый взгляд. Она только тяжело сглотнула. Бесполезно что Харитона отступить просить, что кладовика о пощаде молить. И не встрянешь между ними, и подмогу не позовёшь. Пока Дагмара судорожно думала, что же дальше делать, началась драка. Кладовик бросался на Харитона, но тот был куда ловчее и постоянно размахивал оберегами, не давая подобраться слишком близко. Кладовик был вынужден избегать оберегов и ему не хватало времени атаковать, схватить, обезвредить. Он даже не мог подобраться к скрытой стойке с оружием — Харитон нападал, как только замечал, что противник смотрел в сторону или пытался отойти. Харитону было проще — он пытался бросаться тем, что попадалось под руку, а кладовик не мог себе позволить так обращаться с тем, что охранял. Неудачное попадание. Дагмара пыталась держаться в стороне. Только в кладовой было не так уж много свободного места. И связка оберегов попала по ней. По предплечью, которым Дагмара едва успела закрыть лицо. Она вскрикнула. Боль — словно ножом резанули. Ткань осталась цела, но по ней тут же начало расползаться красное пятно. Харитон опешил, но в следующее мгновение лицо его исказилось от гнева. — Так ты одна из них! — крикнул он. Дело дрянь. Её раскрыли и теперь всё пропало. Дагмара метнулась к двери. Она до последнего не хотела звать Калиста, ведь привести его равносильно тому, чтобы привести смерть. Однако теперь Харитон был настроен против неё. Она больше ничем не смогла бы ему помочь. Она не могла помочь даже себе, ведь была ослаблена. Харитон раскручивал связку оберегов перед собой, используя её как щит от кладовика, а другой рукой, к которой оберег примотан был, толкнул Дагмару в грудь. Она ударилась затылком о стену и ничего предпринять успела — сильные пальцы сжались на шее, прижимая к той оберег. — Спасительницей, значит, притворялась, — процедил Харитон, холодно смотря на хрипящую Дагмару, которая пыталась разжать его пальцы, но куда там. — А на самом деле всё ловушкой было! И ведь как ладно притворялась! Я даже поверил, что ты тут единственный человек. А истории какие жалобные рассказывала — просто сказка! Она пыталась вырваться, пыталась отбиться, даже ногой один раз по голени попасть смогла. Только от боли всё мутнело от слёз, темнело в глазах, вышибало мысли, и очень быстро исчезали силы. Харитон разжал руку только когда Дагмара совсем обмякла. Тело мешком повалилось на пол. На том месте, которого касался оберег, разъело кожу, от пальцев остались синяки, а по рубахе от шеи до живота растеклось кровавое пятно. Девка теперь ничего не сделает. Оставалось разобраться с кладовиком. И покинуть это дрянное место. *** Калист очень не любил, когда кто-то нарушал покой в его землях, но ещё больше не любил, когда покой нарушали в его доме. Особенно в часы законного отдыха. Хотя сегодня Калисту засыпалось скверно — он всё не мог перестать думать о странном поведении Дагмары. Правда ли она просто из-за погоды вялой и сонной была? Он не знал, сомневался и боялся слишком надавить, расспрашивая. Боялся оттолкнуть от себя первого человека, с которым общаться нормально смог, увидеть в глазах такой привычный страх. Думая о людях, Калист отчего-то вспоминал сестру, хотя та была дочерью ведьмы и болотника — её и на вид с человеком не спутать. И всякий раз, как они пересекались, даже сестра смотрела на него с ужасом, пряталась за мать. Сестра! Самая родная и близкая, но тоже всегда сторонилась, а потом и вовсе перебралась в какой-то другой лес. Если даже Сальбьёрг, будучи той же крови, не могла принять такого брата, если даже она видела в нём опасность, отражение отца... Как можно ждать, что кто-то другой не испугается, примет? Особенно человек. Слабое, непонятное существо, которое чаще враг, чем друг. Но такой человек нашёлся. Пускай лишь на время, ведь однажды ей придётся вернуться к людям, она захочет вернуться, ведь не среди нечисти её место. И тогда он должен будет отпустить. Без лишних слов, без всяких возражений. Пытаясь удержать, можно только всё испортить, напугать. Перейти черту, потеряв доверие, обретённое не иначе как чудом. Беспокойства последним дням добавило то, что Калист начал ощущать в городе обереги, однако чувство это шло со стороны дома Дагмары, а потому вызывало не подозрения, а недопустимую, непростительную печаль. Ведь почему она могла начать подготавливать обереги? Потому что собиралась вернуться к своим. Так скоро... Неужели нельзя никак оттянуть момент расставания? Нельзя. Не по правилам. Сквозь зыбкий сон Калист услышал шум. Невнятный, который уловить удалось лишь из-за сущности нечеловеческой. Глубокой ночью никто из своих не мог так шуметь. Вторженец? Или всё же несчастный случай, повлёкший падение полок или ещё какую нелепость? Стоило убедиться самому, ведь на самом деле это он здесь охранник для всех. Калит быстро накинул рясу, взял меч и побежал вниз. Похоже, бардак устроили в кладовой. Точно вторженец, а то и упущенный из виду герой, иначе бы кладовик уже со всем разобрался. Недалеко от дверей лежала кикимора. Опустившись на колено, Калист убрал с её лица волосы и обнаружила на виске рану от свежего оберега: с разъеденной кожей и обожжёнными краями. Он осторожно провёл по полученным повреждениям пальцами, чтобы запечатать и вытянуть остатки обережных чар, которые мешали заживлению. Незваный гость навредил его слуге, его подданному, а значит, легко не отделается — Калист в этом не сомневался, но даже не подозревал, что увидит за дверью. И как сильно это увиденное на судьбу героя повлияет. Он обнажил меч, распахнул дверь в кладовую, быстрым взглядом окинул всё помещение и чуть не подавился воздухом, увидев на полу Дагмару. По ране на шее Калист сразу понял, что здесь не обошлось без оберега. Это было чертовски неправильно: обереги не должны, не могут так влиять на людей. Значило ли это, что она?.. С этим можно было и потом разобраться, ведь сейчас какой-то наглец продолжал теснить кладовика, так увлечённый дракой, что даже прибытия хозяина не заметил. Какое неуважение! Тихо подойдя со спины, Калист схватил героя за шиворот и бросил на пол. Парень ошалело сморгнул и наконец заметил болотника, резко побледнел и выставил перед собой обереги с видом воинственной собачонки. Калист этот жест не оценил, зато оценил погром в собственном доме, двух раненных слуг и запыхавшегося кладовика. Последнего точно пора было на заслуженный отдых отпустить, только бы замену для начала найти. Ах, простите, нет. Для начала стоило что-то сделать с этими испачканными в крови ручонками. Что же, немного больше крови, немного меньше — разницы ведь уже никакой? Всё равно убираться придётся. Взмах мечом, и вот уже вместо ручонок — обрубки, а изображавший смелость герой истошно вопит и пытается отползти. Только ничего у него не получилось — Калист поставил ногу на грудь и прижал к полу, почти хрустя рёбрами. Говорить ничего не хотелось — какой смысл объяснять что-то будущему мертвецу? Какой смысл слушать его смешанный с криком лепет, сумбурные мольбы? Пусть подавится слезами. Кровью. Мечом. Вторым ударом Калист воткнул меч герою в глотку. Вытерев кровь чужой рубахой, он вернул оружие в ножны, сорвал с героя все обереги, которые тут же грязью на пол стекли, и ещё раз осмотрел кладовую. Всё, что не было спрятано по шкафам да ящикам, теперь разбросано по полу. Где-то валялись черепки от горшков и кувшинов, где-то просыпались редкие сухоцветы, а где-то дверцы теперь на одном честном слове держались. — Вынеси мусор, — сказал Калист кладовику и кивком указал на труп. — Остальное утром приберёте. И о кикиморе снаружи позаботься. Тебя самого не ранили? — Я в порядке. Будет исполнено, хозяин, — ответил кладовик, всё ещё пытаясь отдышаться после таких чрезмерных для его лет нагрузок. Калист удовлетворённо кивнул и присел возле Дагмары. Помимо очевидной раны на шее, у неё точно было ранено предплечье, и ещё он ощутил след от оберега на и без того залитой кровью груди. Если бы герой лучше знал, куда бить, то убил бы окончательно. Если бы Дагмара была человеком, то уже умерла бы от таких ран. К счастью, как вести себя с нечистью Калист знал, так что мог обо всём позаботиться сам: запечатать, убрать вредоносные чары, затем приказать кикиморам приготовить одежду, пока он омоет и перевяжет начавшие постепенно затягиваться раны, потом одеть и перенести в свою кровать в тереме. И ждать пробуждения. Только вот Калист отчётливо чувствовал слабость Дагмары. Если как есть всё оставить, она могла пролежать без сознания несколько дней. Так нельзя. И дело вовсе не в нетерпении было — уж что-что, а терпеливо ждать Калист умел. Просто было предчувствие, что время ограничено, и терять его сейчас особенно недопустимо. Оставалось одно — поделиться собственными силами. Он протянул руку к шее Дагмары, но так и не коснулся. С направленной вниз ладони сорвалось несколько болотных огоньков, которые тут же прошли сквозь бинты и впитались в рану. После Калист точно так же провёл рукой над грудью, предплечьем и положил над сердцем. Ведь дело не только в полученных травмах было: телу переставало хватать сил просто чтобы изображать жизнь. Да, изображать. Теперь стало ясно, что тело давно умерло, хотя и выглядело для нечисти слишком по-человечески. И душа в нём тоже была человеческой, что больше всего раньше с толку сбивало. Сбивало, да только не до конца. Он не знал настоящего положения вещей, но начал догадываться с того дня, как выловил злополучный серп. Та реакция, те следы на ладонях, характерные для ран от оберегов, а теперь и случай с недоделанным героем. Да, Калист начал всё понимать, но должен был выслушать, что расскажет сама Дагмара. Он должен понять её, прежде чем делать какие-либо выводы. *** Пахло лавандой, розой и мелиссой, а ещё деревом и сухой травой. Тело болело, но куда меньше ожидаемого. Дагмара ещё не успела полностью очнуться, но её уже что-то очень сильно смущало. Продолжая приходить в себя, она пыталась все детали сложить, чтобы понять, к чему следует приготовиться. Она точно лежала в кровати — тут с ощущениями ясно всё. Не в своей — своя наволочка так не пахла, а вот подаренное Калисту масло — очень даже. Значит, кровать его. Коли так, то Калист точно знает уже о случившемся в кладовой. Возможно, даже сам туда заявился. Тогда он точно смог всё соотнести и понял, откуда раны. Понял, что Дагмара не человек. Вот так разговор, начать который не хватало смелости, можно сказать, начал себя сам. Теперь точно некуда убегать, некуда откладывать. Как только она покажет, что очнулась, придётся лицом к лицу столкнуться с необходимостью выложить всю правду. Лицом к лицу столкнуться с Калистом, ведь именно его увидела Дагмара, когда открыла глаза и повернула голову. Он был неизменно спокоен. Пугающе спокоен. Или это её воображение разыгралось от страха? С трудом, но Дагмара смогла сесть. Калист подал ей кружку с водой и не убирал руку до тех пор, пока не убедился, что Дагмара способна сама достаточно крепко держать посуду. Вода пришлась очень кстати, ведь горло раздирало от сухости, да и вкус крови отнюдь не прельщал. Дагмара залпом выпила почти половину и отдала кружку Калисту. Тот помолчал ещё немного, сохраняя непроницаемое выражение. Что даже не догадаешься, сердился он, разочаровался или правда ничего не испытывал. — Красна девица, не соизволишь ли правду о себе рассказать? Дамара сжалась, заметив холод в привычном ласковом голосе, и кивнула. — Соизволю. Поздно уж продолжать скрывать её, — тихо ответила, не рискуя взгляд поднять. — Важна же только суть, а не вся предыстория? На самом деле я мертва. Утонула в болоте, когда у вас был праздник окончанья лета. Меня нашли Лешко и Ириней, а Мара оживила, оставив где-то между людьми и нечистью. Они решили, что если к тебе не смогла найти подход нечисть, можно попробовать человека. И я прекрасно подходила, ведь на вид для вас ещё человек, но уйти отсюда не могу, вне леса люди видят меня утопшей. Вот так я и оказалась на месте твоей помощницы. Мне сказали не выдавать правду, потому и умолчала. От остальной нечисти это тоже секретом было. Даже Диана не знала, хотя и была много подле меня. — Сколько времени? Дагмара подняла голову и в удивлении на Калиста посмотрела, захваченная врасплох вопросом. Что именно он хотел узнать? И разве сейчас не должна была следовать речь, в которой на неё разгневаются за ложь? Обвинят? Осудят? — В смысле? — Сколько времени они тебе дали? Я слишком мало о таких случаях ведаю, но точно знаю, что не могла Мара навсегда в таком состоянии тебя оставить. — В следующее новолуние моя судьба разрешится, — горько усмехнулась Дагмара. — Либо мавкой стану, либо умру. «Либо меня сохранишь ты. Но сможешь ли простить?» — В следующее... Осталось только две недели... — Да. Две недели, и я больше тебя не потревожу. Впрочем, я могу и сейчас перестать на глаза попадаться. Она снова потупила взгляд, а Калист в сердцах простонал и схватил её за плечи, но сильно не сжимал, лишь внимание привлёк. — Ха... — тихо выдохнул он и покачал головой. — Давай начистоту, пока недопонимания не стало ещё больше. Да, я не в восторге от обмана, но на тебя я не злюсь и не виню. Это моя родня поставила тебя в самое сомнительное и неудобное положение. Я понимаю, что сама бы ты себя в такое не втянула, что и выбора тебе толком не дали. И не могу не согласиться, что для тебя же лучше, разумнее было не рассказывать правду сходу. — Калист опустил руки, поник. — В конце концов, в этой ситуации ты оказалась из-за меня. Прими я раньше, что нельзя быть вечно самому по себе, закрываться от тех, кто хочет стать ближе... Тебе не пришлось бы зависнуть между жизнью и смертью. Когда Калист опустил голову, упавшие волосы закрыли его лицо, и Дагмара протянула руку, чтобы убрать их. Ей всё ещё было немного страшно и очень неловко, но она попыталась ободряюще улыбнуться, проводя пальцами по щеке. «Будь мы парой, это была бы пара тех, кто не умеет думать о себе, но хорошо умеет себя корить». — Здесь нет виноватых, есть поступки, из которых судьба сложилась. Я, ты, они, — все мы причастны к тому, как получилось всё, но никто не виноват. Поэтому... Не кори себя. — Дагмара замялась. Она не знала, насколько уместно сейчас то, что сказать захотелось, но другой возможности могло просто не выдаться. — Я могу прозвучать странно, но это будет от сердца. Знаешь, конечно, я не рада тому, что моя жизнь оборвалась и что может оборваться ещё раз. Было и страшно, и больно, и грустно. От этого не деться — это тоже часть жизни. Вместе с тем я рада, что, можно сказать, открыла для себя новый мир. Что узнала, с кем на самом деле жила рядом, что с чудесной нечистью познакомилась. И... Тебе тоже рада. Да, у нас поначалу не сложилось, но я узнавала тебя ближе... И сейчас точно сказать могу, что по сердцу мне ты. Даже если невозможным кажется, что человек может нечисть полюбить, даже если тебе не по нраву подобные мне. Сердцу не прикажешь.