Манфред кивает мне. Взгляды всех присутствующих обращаются ко мне, и я чувствую, как горят щеки. Каждый раз, когда всплывает эта история, мне становится не по себе. Манфред поворачивается к доске, смотрит на временную ось и ставит крестик посередине. – Мы прибыли в Урмберг двадцать второго ноября, чтобы расследовать дело об убийстве неизвестной девочки, найденной в захоронении. Двадцать седьмого ноября нам удалось предварительно установить личность убитой. Оказалось, что это Нермина Малкоц. Четырьмя днями позже, первого декабря, в пятницу, пропали Петер и Ханне. Ханне нашли в лесу вечером в субботу, второго декабря, в состоянии переохлаждения и с потерей памяти. О Петере вестей нет. Азру Малкоц застрелили предположительно в пятницу, первого декабря. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Тело нашли пятого декабря, во вторник. Судмедэксперт подтвердил, что стреляли в грудь из огнестрельного оружия с расстояния двадцать метров. Женщина была босая. Вчера из лаборатории нам сообщили, что с большой долей вероятности убитая – Азра Малкоц, мать Нермины. Возле места преступления была найдена обувь Ханне. На кроссовке были следы крови жертвы, что позволяет предположить, что Ханне была на месте преступления. У Ханне оказалось украшение, принадлежавшее Азре Малкоц. – Это точно известно, что кровь на кроссовке принадлежит Азре? – спрашиваю я, поскольку помню, что раньше известна была только группа крови. Манфред кивает и со вздохом опускается в кресло. – Да. – А это украшение? – спрашивает Малик. – Криминалисты его изучили? – Только предварительно. Изготовлено за рубежом, что логично. Внутри был локон человеческих волос. Они сделают ДНК-анализ. На локоне имеются корни волос, что облегчит работу. Но если им не удастся сразу вычислить ДНК, придется делать дополнительные анализы. Не спрашивайте меня какие, но это займет время и результат не столь точный. Андреас качает головой. – Как, черт возьми, этот медальон оказался у Ханне? – Она не помнит, – отвечаю я. – Она ничего не помнит про тот вечер. Манфред трет виски кончиками пальцев. Потом поворачивается и смотрит на временную ось, простирающуюся от 1993 к 2017 году. В начале и в конце оси много данных, но в середине пусто, за исключением 2009 года, когда нашли скелет Нермины. – Нермина умерла в 1994 году, – медленно произносит он. – Азру убили двадцатью тремя годами позже. Их нашли на том же самом месте. Это должен быть один преступник. Стефану Ульссону было двадцать пять, когда убили Нермину. Он проживал в Урмберге. Он может быть причастен к обоим убийствам. – Да, но… – начинает Андреас и замолкает. – Петер и Ханне могли выйти на его след, – продолжает Сванте. – Так, но… – перебивает Андреас. – Где находилась Азра эти двадцать лет? Ни у шведских, ни у боснийских властей нет о ней никаких данных. – Наверно, скрывалась, – предполагаю я. – Она не могла жить поблизости, потому что тогда люди бы о ней знали. Манфред кивает. – Урмберг слишком маленький. Тут не спрячешься. Но в Стокгольме… или на Балканах. Особенно если тебя никто не ищет… Он пожимает плечами. – Но… – возражает Андреас. – Ведь ее дочь убили. Почему она не обратилась в полицию? – Может, боялась, что ее вышлют? – предполагает Сюзетта, отложив блокнот в сторону и наклонившись вперед так сильно, что грудь ложится на крышку стола. – Конечно, боялась, – говорю я. – Но когда убивают твоего ребенка, тогда для тебя важнее всего, чтобы преступник предстал перед законом. – Но ребенка было уж не вернуть, – осторожно вставляет Малик. – Может, она предпочла сбежать, а потом вернулась в Урмберг попрощаться. Посетить могилу. – Возможно, – комментирует Манфред. – Звучит вполне разумно. – Есть и другая версия, – говорю я. – Предположим, что Стефан Ульссон невиновен. В случаях убийства детей чаще всего подозрение падает на родителя. Если Азра по какой-то причине убила свою дочь, то это объясняет, почему все эти годы она скрывалась. Манфред кивает. – Возможно, – говорит он. – Но кто тогда убил Азру? – Кто-то, кто хотел отомстить? Человек, знавший, что она убила свою дочь, убил ее из чувства справедливости? – Стефан Ульссон, – начинает Андреас. – Может, он… Манфред закатывает глаза, показывая, что мы увлеклись. Я откашливаюсь. – Сестра сказала, что она была беременна. Я подсчитала, что, вероятно, она была на пятом месяце беременности на момент побега из приюта. Если Азра выносила ребенка, то родила его весной 1994 года. Можно обзвонить родильные отделения. – Хорошо, Малин! Молодец! – хвалит Манфред. От этой похвалы я чувствую себя школьницей, получившей пятерку на уроке. – Почему она была босая? – интересуется Сванте, явно долго размышлявший на эту тему. – Может, была на машине? – предполагает Сюзетта. – Дорога совсем близко. – Могла потерять обувь, когда убегала от преступника, – говорит Малик. Манфред кивает. – Маловероятно, но возможно. Воцаряется тишина. Сванте ерзает на стуле. – У нас есть еще подозреваемые? – интересуется Сюзетта. – Неа, – отвечает Манфред. – Есть педофил Хенрик Хан, отбывающий наказание в Карсудден. Приговорен к принудительному психиатрическому лечению в 2014 году. В субботу был на побывке дома, но в пятницу – в больнице. Но, думаю, его можно исключить из списка подозреваемых. В начале 1994 года он служил, по иронии судьбы, в войсках ООН в Боснии, так что не мог быть причастен к убийству Нермины. Сванте, твои ребята говорили с его женой? – Да, и она его алиби на субботу и воскресенье. Кстати, я раньше уже с ним общался. – И что он за человек? – спрашиваю я из любопытства. – Приятный, общительный. Как часто бывает с осужденными педофилами. Без хорошо развитых социальных навыков к жертве так легко не подберешься. – Какая мерзость, – гримасничает Андреас. – Другие подозреваемые? – спрашивает Малик. – Есть еще Бьёрн Фальк, – отвечает Манфред. – Осужден за избиение, нарушение спокойствия и моральное унижение. Имел запрет приближаться к бывшим подружкам. Пообщайтесь с ним. И не стоит забывать, что преступление могло иметь расистские мотивы. Я позвоню в СЭПО и поспрашиваю. – Так какой у нас план действий? – спрашивает Сюзетта, разглядывая свои ногти. – Мы должны проработать несколько версий. Для начала я хочу знать все о Стефане Ульссоне. Прошлое, что он делал в пятницу вечером, какие доски он прибивал в приюте для беженцев, с кем он спит и какие яйца ест на завтрак. Манфред пишет на доске «Стефан Ульссон». – Думаю, он в основном пьет пиво, – комментирует Андреас. Сюзетта прячет смешок. Манфред делает вид, что ничего не слышал. – И если Ханне уронила хоть волос в его огороде, я хочу, чтобы мы нашли его во время обыска. Затем мы должны составить список всех, кто жил и работал в приюте в начале девяностых. У Азры и Нермины не было контакта с местными жителями. Скорее всего, преступник был из приюта или из людей, работавших там. Кроме того, Эсма сказала, что кто-то обещал им помочь добраться до Стокгольма. Но кто? Мог ли это быть Стефан Ульссон? И найдите того охранника Тони, о котором говорила директор. Манфред крупными красными буквами пишет: «Приют для беженцев». – В-третьих, – продолжает он, – мы должны выяснить, где Азра Малкоц находилась после смерти дочери. Невозможно скрываться двадцать лет и не оставить следов. Надо поговорить со шведскими и боснийскими властями, может, мы что-то упустили. И с родственниками Азры. Кто-то должен был остаться, хоть страну там и разбомбили. Обзвоните также родильные отделения и проверьте, рожала ли женщина, которая могла быть Азрой, ребенка в 1994 году. Манфред пишет на доске «Азра». – А четвертое? – спрашивает Андреас. – В-четвертых, – продолжает Манфред, поднося маркер к доске. Он с нажимом пишет слова «Петер и Ханне». – Мы должны найти Петера и выяснить, что случилось в тот вечер. Они с Ханне явно что-то обнаружили. Нам нужно продолжать опрашивать соседей. Надо найти машину Петера. И желательно было бы найти дневник Ханне, поскольку я уверен, что она записала в него все. Я подаюсь вперед и смотрю на Манфреда. – Мы все перерыли в поисках этого дневника. Его нет в отеле, нет в участке. Думаю, он был с ней в тот вечер. Наверно, лежит в машине или… – Найдите этот чертов дневник, – шипит Манфред. Я испуганно киваю. – Я вот о чем думал, – говорит Андреас. – Захоронение. Почему обеих – и Азру, и Нермину – нашли именно там? – Может, случайность, – предполагаю я. Манфред поднимается, поправляет пиджак, подходит к карте Урмберга, висящей на стене. Линии, изображающие возвышенности вокруг Змеиной горы, напоминают гигантский, широко распахнутый глаз, смотрящий на нас. Манфред молча разглядывает карту. Мы видим только его спину. Он слегка покачивается из стороны в сторону. Потом достает из нагрудного кармана маркер и тихо произносит: