Иду в комнату Мелинды, оставляя за собой следы на ковре. Папа застелил все комнаты ковролином, кроме кухни, потому что по нему мягче ступать. Мне нравится это ощущение мягкого ворса под высокими каблуками, все равно что ходить по траве. В косметичке Мелинды полный бардак. Я бросаю взгляд на часы. Надо поторопиться. Обвожу глаза черным карандашом, как певица Адель, и провожу темно-красной помадой по губам. Внутри разливается тепло. Я красивый. Я и Джейк – и не Джейк, я красивее, изящнее, лучше, чем обычный Джейк. В прихожей накидываю одну из кофт Мелинды. На улице около нуля, слишком холодно для платья. Черная шерстяная кофта кусает кожу, пуговицы давно оторвались, так что она не застегивается. Я запираю дверь, кладу ключ под треснутый цветочный горшок и иду к дороге. Гравий скрипит под подошвами. Я изо всех сил стараюсь сохранить равновесие на высоких каблуках. На улице темно, мрачно и пахнет сырой землей. Начинается мокрый дождь со снегом. Пайетки позвякивают при ходьбе. Ели тихо стоят вдоль дороги, и я гадаю, наблюдают ли они за мной, и если да, то что думают о моем наряде. Вряд ли они имеют что-то против моей одежды. Они всего лишь деревья. Сворачиваю на тропинку. В ста метрах от меня проселочная дорога. Дальше идти нельзя: кто-нибудь может меня увидеть. А это будет ужасно. Самое страшное, что может случиться. Нет, лучше умереть. Мне нравится гулять одному в лесу. Особенно в маминой одежде. Я обычно фантазирую, что я в Катринехольме, иду в бар или ресторан. Это все только фантазии. Дойдя до дороги, я останавливаюсь. Закрываю глаза и наслаждаюсь моментом, потому что скоро надо идти назад. В лучший дом в Урмберге с плоским телевизором, массажным креслом и постерами у меня в комнате. Обратно к холодильнику с полуфабрикатами и машиной для льда, которая работает, только если хорошенько стукнуть по ней кулаком. Обратно к Джейку без лифчика, платья, туфель на высоких каблуках. Холодные капли падают мне на голову и стекают вниз за шиворот, холодят спину. Я поеживаюсь, хотя мне не привыкать. По сравнению с тем, что было вчера, погода сегодня просто прекрасная. Вчера ветер был такой, что я боялся, как бы крышу не сорвало. В лесу раздается какой-то звук. Может, это косуля, тут много всякой дичи водится. Однажды папа принес домой целую косулю, подстреленную Улле, и она висела несколько дней в гараже кверху ногами, прежде чем он ее освежевал и разделал. Снова звук. Треск сучьев, слабый стон, словно раненого животного. Я замираю и вглядываюсь в темноту. Между кустами какая-то тень движется мне навстречу. Волк? Это первое, что приходит в голову, хотя я знаю, что волки тут не водятся. Только косули, лисы, лоси и зайцы. Самое опасное животное в Урмберге – человек. Папа тоже так говорит. Я поворачиваюсь, чтобы бежать обратно в дом, но застреваю каблуком в земле и падаю спиной вниз. Острый камень вонзается в ладонь, копчик пронзает резкая боль. Еще через секунду из леса выползает женщина. Старая женщина. Седые пряди свисают на лицо, драные джинсы и тонкая блузка все в мокрой грязи. Она без куртки, руки все в крови. – Помоги мне, – едва слышно молит она. Я отползаю подальше от нее, смертельно напуганный, потому что эта женщина похожа на ведьму или сумасшедшую убийцу из фильмов ужасов, которые мы часто смотрим с Сагой. Дождь усилился, я чувствую, что лежу в луже. Поднимаюсь на корточки, снимаю туфли и беру их в руки. – Помоги мне, – бормочет женщина, тоже поднимаясь. Я понимаю, что она не может быть ведьмой, наверно, просто сумасшедшая. Но может быть буйной. Пару лет назад полиция задержала в Урмберге одного психа. Он сбежал из психбольницы в Катринехольме и почти месяц прятался в пустующих дачных домиках. – Кто ты? – спрашиваю я и пячусь назад, чувствуя под ногами мягкий мох. Женщина замирает. Вид у нее удивленный, словно она не знает, как ответить на вопрос. Потом она смотрит на свои руки, и я замечаю, что она что-то держит – книгу или тетрадь. – Меня зовут Ханне, – отвечает она после некоторой заминки. Голос теперь звучит громче, и, встретившись со мной глазами, она пытается улыбнуться и продолжает: – Тебе не нужно меня бояться. Я не причиню тебе вреда. Дождь хлещет меня по щекам, я встречаюсь с ней взглядом. Теперь она выглядит по-другому – не как ведьма, а просто как старая тетенька. Судя по всему, просто упала в лесу и порвала одежду. Может, заблудилась и не может найти свой дом. Совсем не опасная. – Что с вами случилось? – спрашиваю я. Старушка по имени Ханне опускает взгляд на свою грязную одежду, потом снова смотрит на меня; в ее глазах отчаяние и страх. – Я не помню, – бормочет она. Вдруг раздается шум приближающегося автомобиля. Заслышав машину, тетенька делает шаг на обочину и машет руками. Я поднимаюсь вслед за ней и вглядываюсь вперед. В свете фар видно, что Ханне босая и ноги у нее тоже все в крови. Но я вижу еще кое-что. Вижу, как блестят пайетки на моем платье. В свете фар меня видно как на ладони. В этой машине может сидеть кто угодно. Сосед, старший брат одноклассника, сумасшедший старик, живущий за церковью. Риск, что это кто-то из знакомых, слишком велик. От страха у меня все сжимается в груди, а сердце пропускает удар. Есть только одна вещь, которой я боюсь больше ведьм, психов и маньяков: что мой секрет раскроют. Что кто-то увидит меня в платье с пайетками и с носками в мамином лифчике. И если об этом узнают в Урмберге, мне конец. Лучше застрелиться. Я пячусь назад и приседаю за кустами. Водитель меня видел, но, может, не узнал. Идет ливень, и в женском платье я на себя не похож. Машина останавливается, и стекло ползет вниз с характерным шипением. В ночь врывается музыка. Я слышу, как старая тетенька начинает говорить с женщиной за рулем. Вроде я ее не знаю. Машина тоже незнакомая. Через пару минут пожилая женщина открывает дверь и садится. Машина отъезжает. Я поднимаюсь и иду к дороге, которая темной блестящей змеей ползет через лес. Слышно только дождь. Старая женщина уехала, но на земле что-то осталось. Коричневая книга. Малин Никогда бы не подумала, что буду работать над этим делом. Холодный ветер гонит пустой пластиковый пакет и листья прочь от низкого коричневого здания больницы. Одинокий мужчина выходит из приемной, поворачивается спиной к ветру и зажигает сигарету. Манфред Ульссон, мой временный напарник, позвонил час назад. Я вспоминаю удивленное лицо мамы, когда я ей сообщила. Её взгляд, мечущийся между мной и часами, осознание, что случилось что-то серьезное и я должна ехать, несмотря на то, что сегодня первый адвент и воскресное жаркое уже стоит в духовке. Голос у Манфреда был запыхавшийся, словно он только что пробежал три километра вокруг церкви. Но, с другой стороны, у него всегда одышка – может, причиной тому килограммов пятьдесят лишнего веса. Как бы то ни было, к новостям, которые он мне сообщил, я была совершенно не готова. В лесу нашли Ханне Лагерлинд-Шён, одну, в состоянии переохлаждения и с провалами в памяти. Не могла бы я поехать к ней в больницу? Видимо, у местной полиции ушли почти сутки на то, чтобы найти связь между Ханне и мной с Манфредом. Впрочем, что тут удивительного. В Урмберге полицейского участка нет. Ближайший находится в Вингокере, но мы с ними мало контактируем. А Ханне не помнит, что она делала в лесу и зачем вообще приехала в Урмберг. Никогда бы не подумала, что такая женщина, как Ханне, может попасть в такой переплет. Она вежливая, тихая, патологически педантичная дама лет шестидесяти, столичный эксперт по поведенческой психологии, всегда приходит на собрания вовремя и все записывает в толстую коричневую тетрадь. Как такое возможно? Как она забыла, где находится и кто ее коллеги? И где, черт возьми, Петер Линдгрен, он же обычно ни на шаг от нее не отходит? Ханне и Петер входят в оперативную группу, которая повторно занимается делом об убийстве девочки в захоронении. С тех пор как новый шеф полиции приступил к своим обязанностям, он успел внедрить много изменений. Теперь мы должны быть строже по отношению к хулиганству и повышать показатели раскрываемости особо тяжких преступлений. Специальные команды созданы для работы с организованной преступностью. И еще одна новая инициатива: cold cases – нераскрытые убийства, поскольку с отменой закона о сроке исковой давности за убийства в 2010 году количество таких дел по всей стране растет как грибы после дождя. Убийство девочки в Урмберге – как раз такое дело; его достали из архивов, чтобы посмотреть на него свежим взглядом. Мы работаем над ним уже неделю. Ханне и Петер состоят в НОА – государственном оперативном управлении полиции. И если я все правильно поняла, то они встречаются, хотя пара из них выходит весьма странная: Ханне лет на десять старше Петера. Манфред тоже из НОА. Они с Петером работают в паре уже много лет. Помимо них, в нашей команде еще Андреас Борг, ему лет тридцать, и обычно он работает в Эребру. Ну и я, Малин. То, что я расследую дело об убийстве девочки в Урмберге, довольно неожиданно. Не только потому, что именно я нашла ее останки осенним вечером восемь лет назад, но и потому, что, вообще-то, я только недавно закончила обучение и приступила к работе в полиции в Катринехольме. Но, наверно, должна быть логика в том, что выбрали именно меня. Наверно, меня послали в Урмберг, потому что я выросла здесь и должна знать тут каждую собаку. Думаю, я единственный полицейский во всем Сёрмланде, знающий эти места. Тот факт, что именно я обнаружила останки, не повлиял на решение начальства. Им просто нужен был кто-то, кто ориентируется в здешних лесах и сможет найти общий язык со стариками и старушками в одиноко стоящих домах. Кто это сделает лучше меня? В Урмберге не очень-то жалуют чужаков, а я знаю деревню и ее жителей как свои пять пальцев. Добавлю: тех, кто тут еще остался. Потому что с тех пор, как закрыли текстильную фабрику и мастерскую, почти все уехали. Теперь здесь можно встретить только дачников в сезон, пенсионеров и безработных неудачников. И, естественно, беженцев. Не знаю, кому пришла в голову блестящая идея разместить сотню беженцев в опустевшей деревушке посреди Сёрмланда. И это уже не в первый раз. Когда в девяностые годы пошла волна беженцев с Балкан, их тоже селили в здании фабрики. Я вижу, как большой черный внедорожник Манфреда въезжает на парковку, и иду ему навстречу. Машина останавливается, и крупное тело Манфреда вываливается с водительского сиденья. Сгибаясь от ветра, сбивающего с ног, он идет в мою сторону. Его рыжая копна волос встает вокруг головы, словно нимб.