– Что это? – Золото, товарищ генерал. Больше пятисот килограммов. – Откуда? – Из Ламмен-йоки. – Где это? – Вот тут! – капитан показал на поселок, примерно в 35–36 километрах от Инари. – Поступили сведения, что там расположен лагерь для военнопленных. Я направил туда три группы на БТР и автомашинах, и придал им два танка. Они обнаружили этот лагерь, а выше по течению – шесть небольших драг. Один из захваченных финнов дал показания: где находится хранилище добытого за последние несколько месяцев золота. Вот в этом месте! Там группа обнаружила золотой песок и самородки, общим весом 528620 граммов, упакованных в вот такие мешочки с надписями: «Финский» и «Рейхсбанк». Немецкого золота – ровно тридцать процентов. Охрана – только немецкая, работали военнопленные и несколько финнов и норвежцев. Охрану мои перебили, я перебросил туда 9-ю роту нашего мотострелкового полка. А это – надо срочно вывезти, товарищ генерал. Такие указания у меня есть в предписании. По словам гражданского военнопленного, в этом районе еще шесть таких лагерей-приисков. Усилил своих мотострелками, машинами разграждения, и отправил искать эти лагеря. Блин-н-н! Этого мне только и не хватало! Но делать нечего, составили колонну, и выехали в Термянен. Оттуда, через Мончегорск, в Беломорск, хоть до Мурманска и быстрее, и ближе. Но Фролов уже в штабе фронта, как только выяснилось, что финны сняли 9-ю пехотную с фронта, то основные события на Карельском переместились под Кандалакшу и Лоухи, где пробуксовали весной. – Валериан Александрович! Разрешите? – Прибыл? Вовремя ты! Ставка поставила новую задачу: взять Кеми-Ярви и Рованиеми. – Да я-то, может быть и вовремя, но вот, полюбуйтесь, что мои гвардейцы нашли. – Я передал командующему рапорты и предписания. – Да, этого только нам и не хватало! Вот что! Лети-ка ты в Москву с этими бумагами и грузом. И выбивай еще пару-тройку дивизий для фронта. Под такую «закуску» – выделят! Тут еще у меня человечек есть интересный, возьмешь с собой! Этим «интересным человечком» оказался капитан Олег Семенов-Тянь-Шаньский. Как его в армию взяли с таким зрением? Очень толстые круглые очки делали его глаза совершенно маленькими, но имел медаль «За боевые заслуги». По тому, что ученый рассказал, он, в основном, готовил офицерский состав 14-й армии и Северного флота по английскому языку, и помогал командующему фронтом в переговорах с иностранцами. Но, историю и природу здешних мест знал великолепно! Именно он организовал Лапландский заповедник и был его научным руководителем, и даже его директором. Мы прибыли в Москву в середине августа 1942 года. Первый визит, естественно, в Генеральный Штаб: отчитаться за действия корпуса на Кольском полуострове и в Лапландии. Иванов остался на Центральном аэродроме, самолет еще не разгружали, а капитан Семенов сидел на стульчике у бюро пропусков, ожидая получения пропуска и меня. Без этого его в святая святых не пускали. Василевский был не слишком доволен тем, что я «бросил корпус», но у меня было предписание Фролова, так что, все сделано по уставу и закону. У командующего была цель: выбить себе еще танки, которые очень неплохо показали себя в горах и тундре, хотя южнее находились старые леса, примерно 600-летней давности, где танкам было тесновато. Тем не менее, пробить линию обороны немцев и финнов, а в этих местах они были «братьями по оружию», было достаточно сложно, так как крупнокалиберной артиллерии у 19-й армии просто не было: она имела 104-ю и 122-ю стрелковые дивизии, 77-ю морскую стрелковую и 4-ю лыжную бригады, два отдельных танковых батальона. Эти части заменили соединения 14-й армии на Кандалакшском участке. Более многочисленная группировка в районе Кеми имела шесть стрелковых дивизий, одна из них Гвардейская, и две морские стрелковые бригады. И самой сильной считалась Медвежьегорская группировка, у которой было шесть стрелковых дивизий и пять стрелковых бригад. Одна из которых – лыжная. Сил и средств у Карельского фронта было достаточно. Именно так и считал Василевский. Не учитывалась им одна маленькая «деталюшка»: подвижность этих соединений была очень низкой, а насыщенность артиллерией – откровенно недостаточна. Тем более, что действия корпуса Ставкой оценивались очень высоко, но мы оторвались почти на двести километров от 14-й армии. А предстояло продвинуться еще на 235–270 километров, тогда как 19-й армии требовалось преодолеть около 160 километров. Но комфронта рассчитал все верно! Союз нуждался в золоте как никогда ранее: пользуясь случаем в Америке закупали оборудование для заводов, а за него приходилось платить «звонкой монетой», валютные поступления сократились до предела. Мы еще с товарищем Семеновым справку подготовили для Пленума ЦК об истории тех мест, покопались в библиотеках и нашли карты, где все это было обозначено. После этого получили новые указания выйти на «старую русскую границу» по реке Сигналдалелва и перерезать все дороги, ведущие из Швеции в Чухлю. В случае чего ссылаться на прецедент проезда через территорию Швеции 163-й горнопехотной дивизии в мае-июне 1941 года. Поставленную нам ранее задачу выполняли 19-я армия и две дивизии Резерва Ставки, хотя штурм Рованиеми без нас не обошелся, но мы начали движение к городу с запада от Торнео, по тому же маршруту, каким сюда попали эти две дивизии. (А то тут энтузиасты в Рованиеми появились переписать историю: дескать, финны и немцы – братья на век! Век – кончился, а Финский удел – это юго-западная часть современной Финляндии, район Турку. И в те времена, когда здесь прочерчивали границы, финские племена даже государственности не имели.) И тут на «сцену» выползли долгожданные «мамонты»! Они прибыли не морем, а по железной дороге, тезка Адольфа еще находился в плену «западной пропаганды» и первым среди правителей «свободной Европы» поздравил Гитлера с победой над Советским Союзом еще в октябре 1941 года, когда «Völkischer Beobachter» поведала всему миру, что РККА разбита, и коммунистическая Россия вот-вот перестанет существовать: готовится штурм Москвы. Будь у нас силенок побольше, могли бы раньше появиться в Торнео, но нас сдерживало присутствие в Альте крупных соединений немцев. Сам город находится на правом – шведском – берегу реки Торне. Так решил еще Александр Первый в 1809-м году. Далее граница проходит по наиболее глубоководной части рек Терне и Муне. Впрочем, и левобережный город стоит тоже на острове. В этом месте, из-за порога в Куккола, река делится на несколько рукавов, образуя дельту. Но, Швеция с того времени прекратила активно участвовать в европейской политике, объявила о своем нейтралитете и более участия в европейских войнах официально не принимала. Но всегда помнила и помнит, что некогда это была ее территория. Поэтому их король разрешил направить 502-й тяжелый танковый батальон на помощь формирующемуся 36-му горному корпусу немцев в Рованиеми транзитом через Швецию. В самом Торнео эшелоны только сменили пары, со шведской на русские, но выгружаться пришлось за 70 километров от пункта назначения, так как мы взяли Меллакоски, без боя, и до Тервалы нам оставалось 40 километров, а железнодорожные мосты вдоль Кеми-йоки подвергались налетам нашей авиации. Немцы решили дать нам бой у Лоуе, где имелось место и устроить засаду, и загнать нас в болото у Кольмикоски. Первое столкновение произошло у моста в Варе-йоки. Это деревушка на одноименной реке. В этом месте – развилка дорог: одна ведет к Рованиеми по левому берегу реки, вторая к Тервале, через мост. Вот здесь вот и прихватили «катуковцев». В отличие от «противотанкистов», в их укладках не оказалось ни «ломиков», ни кумулятивов. Танки здесь «встречались», изредка, большей частью это были трофейные машины 1939–1941 годов, короткоствольные «тройки» и тяжелые «французы», и несколько «четверок». Для них 100-мм снаряд был смертелен с любой дистанции, а их орудия, максимум, могли повредить гусеницу или ленивец. Танкисты расслабились, а комплект у этих танков не слишком велик: 36 выстрелов. Лишь несколько машин во всем корпусе имели комплектацию на уровне Т-54Б, с вращающимся полом боевого отделения, и укладкой на 43 снаряда. В общем, рота в составе 8-ми танков, один находился в ремонте, и двух «самоходок» К-73П нарвалась на засаду из двух «Тигров» и четырех «Т-IV.F2», бивших из-за реки, с дистанции 400 метров. Боестолкновение закончилось совершенно не в нашу пользу! Четыре танка и одна самоходка были подбиты, самоходка восстановлению не подлежала. Но, экипаж второй САУ мало того, что подбил «Тигра» и «Т-IV», так еще и форсировал реку, и обратил в бегство танковый взвод немцев. Таким образом к нам в руки попал первый «мамонт». А танкисты в стволах держали осколочные гранаты, и, несмотря на попадания, новые немецкие танки быстро вывести из строя не смогли. У них в боеукладке просто не оказалось бронебойных снарядов. Расслабились! За весь период наступления они их не применяли, и перестали их грузить. Балласт, видите ли! Оргвыводы, естественно, последовали, но людей потеряли, их уже не вернешь. Во втором бою подобных «ляпов» допущено не было. Выдавить нас на топкое место у немцев не получилось, тем не менее, мы снизили скорость передвижения, так как больше времени пришлось уделять разведке. Непосредственно в боях за Рованиеми приняло участие 4 из 20 «тигров», остальные до города не дошли. Основное отличие от «той войны» было в том, что 502-й батальон не имел на вооружении модернизированных «троек» и состоял из трех рот сразу: две тяжелых и одна «средняя» рота в 16 машин. После захвата Рованиеми все тяжелые танки были отправлены в Кубинку, вне зависимости от их состояния. Часть из них было разрушено внутренним взрывом боезапаса. На ходу было только две машины с номерами «100» и «105». Одним из оснований для такого решения стало то обстоятельство, что наш счет в конечном итоге был «положительным», 16 из 20 «тигров» уничтожил корпус и два танка захвачены относительно целыми. Собственные потери составили 6 танков и четыре самоходные установки, из них три легких. А вот наши «соседи», 19-я армия, на две уничтоженных машины немцев положили 12 танков и 5 самоходок, четыре из которых были «САУ-100». То есть, подготовка танкистов и противотанкистов в других частях была значительно хуже, чем в корпусе Резерва Ставки. Ну и, само собой, для меня это кончилось тем, что я был снят с корпуса и направлен в распоряжение Главного Автобронетанкового управления РККА, с целью проверить процесс обучения танковых экипажей в Центрах. Да еще и получил втык от Верховного, за то, что допустил такой перекос. – Вы же были в тылу! Были в Челябинске! Почему не доложили, что обучение экипажей ведется из рук вон плохо? Требуется немедленно исправлять положение! Мы не можем везде и всюду совать именно ваш корпус! Необходимо довести весь личный состав танковых и противотанковых частей до уровня дивизий Резерва Ставки! – в общем, сплошные восклицания, а что делать – предложено не было! Требуются тренажеры, чтобы ускорить подготовку, новые прицелы, а главное – хорошая оптика. Все это я и вывалил в ответ на претензии. Но Сталин на мою уловку не поддался! – Вы, каким-то образом, обходитесь и без всего этого. Насчет оптики – разрешаю воспользоваться помощью союзников. Все остальное должны делать УАБТЦ. Туда же передать подготовку экипажей самоходчиков. Мне кажется, что высший и старший командный состав этих центров так и не поверил в то, что немцам удастся быстро создать мощный и хорошо защищенный танк. Считали это «нашей с Вами блажью». И решительно не хотят тратить время и средства на обучение личного состава. Подошел вплотную и бей! – В танках отсутствует дальномер, товарищ Сталин. У противотанкистов есть машины наблюдения и связи, у танкистов их нет. – Значит, меняйте комплектацию рот и батальонов, товарищ Голованов. Не мне вас учить! Действуйте! Из рук вон плохо это дело организовано в ГАБТУ! Мы этого так не оставим! Шумел он не слишком долго, тем более, что я в ГАБТУ никакого отношения не имел, и устанавливать там свои порядки не мог. О чем я ему коротко напомнил. Обговорив еще раз ситуацию на Севере, где основные задачи были выполнены, я узнал, что корпус будут выводить оттуда для использования в более южных районах, но первоочередной задачей сейчас Сталин считал тыл и подготовку танковых и самоходных частей. Глава 16. «Кадры решают все!» Забрав у Поскребышева предписания и документы, я отправился в гости к товарищу Федоренко. Будущий маршал бронетанковых войск уже знал о том, кто будет возглавлять инспекцию Ставки, поэтому никаких лишних разговоров и сожалений я не услышал. Сам он недавно вернулся с юга, где не совсем удачно действовал, допустив ошибки в управлении войсками. Но снимать его никто не собирался: он был хорош именно на своем месте. Оперативные задачи у него идут несколько со скрипом, хуже, чем организационные. Но инспекция будет проверять именно тыловые части, поэтому вероятность того, что «выволочка» может последовать, имелась. О чем достаточно открыто было им сказано. – Сергей Петрович, пойми правильно, не успеваем мы за промышленностью! Все полигоны у нас постройки 30-х годов под легкие танки. Только успели чуть подстроится под 76-мм, а тут уже 100, а в перспективе 122 и 152. Распределять новые танки по частям нам не доверяют, все идет напрямую через Ставку. Потери в прошлом году были огромные, вот и забрали это дело от нас, а возвращать не слишком стремятся. В общем, в УАБТЦ новейших танков всего 20 штук, самоходок нет вообще, четыре восстановленные бегают, вот и все. Так что, инспектировать нечего. Плюс лимиты на стройматериалы мы все уже выбрали. Стреляем довольно много, материалов уходит куча, а их не дают. Поэтому я совершенно не возражал против назначения такой инспекции. Тем более, что есть своя специфика, и часть материалов и приборов зажало ГАУ. Танки и их наводчики не умеют пользоваться панорамами, и выполнять расчеты на буссоли. Еще один момент: пайки в УАБТЦ тыловые, а окопать танк или самоходку что в тылу, что на фронте требует большого количества энергии, а где курсантам ее взять? Так что, готовьтесь к тому, что придется много, очень много писать бумажек, и согласовывать это со всеми и всями. Меня бы полностью и целиком устраивала та ситуация, которая сложилась в дивизиях резерва Ставки: сами выбили пайки, сами организовали полигоны и директрисы, сами подготовили инструкторов, которые и обкатывают молодежь. Но руководству эта система не нравится, оно, как мне кажется, не совсем понимает, что за этим стоит. Основной вопрос: директрисы короткие, мишенные дорожки – 600–400 метров. Во всех центрах. Некоторые полигоны имеют возможности для развития, а некоторые уже себя исчерпали. В общем, вляпался я по самые уши! Но делать нечего, направляемся в Ленинград, там находится старейший УАБТЦ, расположенный на полигоне, где еще императорские артиллеристы развлекались. Местечко называлось «Скачки». Но время ушло, и места, чтобы бить там из 100-миллиметровок просто не было. Б-34, при соответствующих углах наводки, лупит на 22 километра свободно! И до 15-ти километров досягаемость по высоте. Из центра полигона, при такой дальности, можно было обстреливать Кировский завод, Морской порт, Балтийский и Варшавский вокзалы. Поэтому директриса там была направлена в сторону Таменгонта. Да вот беда: между Таменгонтом и полигоном находилось болото, и не простое, а торфяное. Туда, еще в конце войны с финнами, случайно улетел снаряд из 107 мм пушки. Погасить возгорание удалось только осенью. Поэтому существовал приказ командующего округом генерал-лейтенанта Попова запрещающий использовать данный полигон для стрельбы из орудий крупнее 76-мм. Поэтому обучение было организовано только для водителей танков, при этом запрещалось водить машины с боезапасом. Основание для этого было! Ствол на марше поднимался на максимальный угол наводки 20 градусов, при этом снаряд мог улететь на 15 километров. И был случай, когда орудие забыли разрядить и оно выстрелило. Слава богу, он упал в залив и был инертным. В общем, было абсолютно понятно, что полигон требуется переносить. Вопрос куда и на какие шиши? Тут, кстати, стало известно, что сам полигон на балансе ГАБТУ не числится. Во всей документации «хозяином» проходили курсы повышения квалификации, расформированные еще в начале 30-х. То есть, проблема старая, и никто ею не занимался. Предложили поместить его в Сертолово, танкодром там был, но Медный завод и Елизаветинка достаточно сильно мешали. Моряки делиться нажитым в Ржевке не собирались, а в Кирилловском Маннергейм до сих пор сидит. В общем, кроме Луги и Лужского полигона никому нечего было и предложить. Хотя я больше склонялся к Перн-Ярви, считал, что после успехов на севере, требуется окончательно дожать Чухлю, чтобы больше не заниматься этим вопросом. Но, я – не Верховный, меня этим вопросом еще не озадачили. Приказал реанимировать 58-й завод в Ленинграде, который совсем зачах без заказов на оборудование для полигонов. Они выпускали дрезины для движущихся мишеней, занимались проектированием путей для них и выпускали сами мишени, и оборудование для управления мишенной обстановкой. Полигон принадлежал артиллерийскому управлению, так что, написали, что здесь будут готовить наводчиков для САУ-100, но вместо этого названия было прописано орудие Д-10, модификаций С и Т. Так что, обошли и эту «заковыку», чтобы ни с кем не ссориться. Артиллеристы, как и моряки делиться ничем не собирались. Меня же больше устраивало то, что учить наводчиков будут чистые артиллеристы, так как убедился в том, что танкисты-инструкторы напирают на один вид подготовки: практическое вождение. Отсюда и все проблемы лезут! Так что, решение «вождя» было мудрым! Сюда требовалось запустить именно «артиллерийского змея»! В остальных местах Советского Союза, где готовили танковые экипажи, все, примерно, было организовано на том же уровне. И практически не было никаких различий. Через три недели писанины я взвыл, и направился в Москву на доклад Верховному. Ну, а там практически сразу получил приказание принять переформированный 1-й гвардейский корпус, из которого изъяли большую часть соединений, воевавших на Севере. Как и предполагалось! Так что, в пору писать сочинение: «Как я провел отпуск» или «каникулы», потому как ждал меня Северо-Западный фронт, с болотами и лесами, где развернуться танкам и самоходкам было практически негде. Но требовалось взять Остров, Режицу и Двинск. То есть продвинуться вперед на триста километров. – Ваши действия на Севере показали, что в такой комплектации корпус фактически является ударным и может обеспечить необходимую глубину операции. Командует там Ваш старый знакомец генерал Курочкин. Вот ему, и вам, и карты в руки. Их соседи, Калининский фронт, давно уже далеко впереди. А у них… еще конь не валялся. – Сталин недовольно махнул рукой с трубкой. Видимо не все ладно у Павла Алексеевича. Еще одной странностью было то обстоятельство, что за проведенную операцию, несмотря на заверения Василевского, никаких награждений не последовало: забрали Лапландию, то есть освободили, так как газеты теперь именно так подают этот материал, но и все. Судя по всему, не все гладко теперь на другом фронте, где воюют только Сталин и Молотов. Я даже и поднимать этот вопрос не рвался. Инициировал это дело я, Финляндия официально объявила нам войну, а вот о том, чем это может для нее закончиться, она и не подумала! Но это – ее проблемы. В любом случае поставки легирующих материалов в Германию сорваны. Да, на границу с Норвегией мы не озирались, она – оккупирована, и мы ее освобождаем, больше некому, а шведскую границу мы ни разу не пересекли, и не стреляли в ее сторону. Несколько раз финны создавали такую ситуацию, что могли пострадать шведы от нашего огня. В этом случае мы просто давили их танками. Организованного сопротивления они организовать не смогли. Одной дивизии на площадь более чем в 102 тысячи квадратных километров слишком мало. Особенно, когда по ней гуляет мехкорпус, величиной с хорошую армию. Я – помалкивал, но Сталин точно знал, кто принес ему в клювике план этой операции. Сил требовалось не слишком много, вот он и согласился. Считал, что дойдем Колос-йоки, и, максимум, до Печенги, и скиснем. Местность – не танковая, от слова совсем, если гребни ставить как попало. Тем не менее, Фролов и Щербаков продолжают операцию, дочищают остатки горного корпуса в Северной Норвегии, несмотря на то, что поставки по северному пути так и не возобновились. Но, принципиального значения это уже не имеет. Кстати, и «Тирпиц» из Альта-фьорда так и не ушел, стоит с понтоном под кормой. А сколько писали, что Лунин в него не попал и не мог попасть, несмотря на то, что есть снимки, где он стоит в луже мазута, с двумя мачтами коричневого цвета, то есть в том камуфляже, в каком его описал Лунин, и с понтоном под кормой. «Поддерживает «героических» горных егерей», помогает им штаны просушить, после того, как им отрезали и уничтожили две дивизии под Печенгой. Немцы еще верят Гитлеру, что он на этот второстепенный участок бросит еще «мяса». Пусть надеются! Надежда умрет вместе с ними. Именно поэтому мне сейчас ставят новую задачу, а я продолжаю думать о случившемся. Опасное занятие! – Повторите, пожалуйста, что я сказал. – негромко произнес товарищ Сталин. Но меня на такую уловку не купишь! – После взятия Двинска, быть готовым к тому, что задача корпуса может быть изменена на северо-западное направление. На Ригу. – Мне показалось, что вы меня не слушаете, просто механически записываете в блокнот. Я показал стенографические значки. – Я вас слушал, товарищ Сталин, просто мысли пока еще на Севере, лучшее место, чтобы готовить танковые экипажи под Ленинградом находится под Пёрн-Ярви. – Финляндия выходит из войны. Трое суток назад начались переговоры в Стокгольме. Им не удалось уговорить Швецию вступить в войну на стороне Германии и Финляндии. – А что англичане? – Тоже пытались надавить на шведов и Америку. Поставки по Ленд-лизу будут продолжены с 5-го октября. А нас просят поставить Ваши танки и САУ в Африку. Немцы и туда послали один тяжелый батальон. Нам пришлось раскрыть этот секрет, что мы готовились встретить «Тигры» с конца сорок первого года. Сейчас речь на переговорах идет о том, что Лапландия станет буфером между Швецией, Норвегией и Финляндией. Речь идет о создании Саамо-Карельской области или советской республики. – Там населения практически нет, товарищ Сталин. Оно появляется ближе к Рованиеми и Торнео. Сплошь финское. Озлобленное и готовое стрелять до последнего патрона. – Финнов – выселим, того, что они натворили на оккупированной территории – вполне хватает для такого жесткого решения. – Они скажут, что это не они, а немцы. – Пусть говорят! Выселением занимался финн, генерал Паасонен. Данные об этом у нас имеются. – Ну, Саамо-карельская, значит, карело-саамская. Буду знать: куда на рыбалку ездить. А то посидеть с удочкой на берегу так и не удалось. Но, после того, как возьмем Берлин, товарищ Сталин. – Вот-вот, именно поэтому я и говорю, что возможен вариант, что понадобится идти к морю. – Есть, будем иметь это в виду и подготовим снабжение для этого. – Все, генерал, действуйте. Требуется показать гитлеровцам, что такое возможно не только в Лапландской тундре. Противник предельно ослаблен нами в боях на южном направлении. Там, судя по всему, к началу зимы мы будем на Днепре. Если нанесем ему поражение на Северо-Западе, то последует его отход от Витебска и Смоленска. Требуется не дать ему отойти! Запомните это! – Есть! Разрешите идти? – Идите, товарищ Голованов. Докладывать мне лично, здесь со связью полный порядок, надеюсь и ваш корпус будет также держать связь. – Есть, товарищ Сталин. Кстати, требуется ускорить установку станций релейной связи Беломорск – Торнео. Задержка с доставкой указаний Генштаба достигает там более двух суток. Хотя генерал-майор Казаков не слишком нуждается в плотной опеке, в чем я убедился, прежде, чем передать ему корпус, тем не менее, Константин Петрович жаловался, что заявки в срок подать не может, и постоянно получает мелкие втыки от ГАУ и Управления тылом РККА. Я писал две докладные по этому поводу, но, не так давно созванивался с Казаковым в Рованиеми: проблема до сих пор не устранена. – Почему сами не надавили? – поинтересовался Сталин. – Да как-то так получилось, что в должности «Представитель Ставки» теперь находится товарищ Мерецков, которого больше интересует Медвежьегорское направление, где противник оказывал серьезное сопротивление неделю назад. – Ставка даст указания по поводу Торнео. И вы правы: в условиях полу-мира – полу-войны – связь со Ставкой имеет решающее значение. Глава 17. «Наша военная молодость: Северо-Западный фронт» В Шимскую, где находился штаб Северо-Западного фронта, я прибыл через Новгород, приземлившись в Новомихайловском. Чуть позже этот аэродром будут называть Юрьево, но пока он носит такое название. Там пересел на связной По-2, который перевез меня чуть дальше на аэродром Верхний Прихон, куда, по каким-то причинам, Ли-2 не пустили. По-2 летел туда над самой землей, можно сказать, что фактически катился по шоссе, каким-то чудом перескакивая через провода. В таких условиях с летчиком не поговорить, да и мотало хуже, чем во время шторма на море. – Что за странный способ доставки, и почему не дали посадку в Прихоне? – А вы бы не долетели без сопровождения. «Охотников» видели? – Нет. – Плохо смотрели, раньше их гоняли, а теперь только разведчиков. Вот они и разлетались, тащ генерал. Вон «виллис» и БТР бегут, они вас в штаб фронта и доставят. Разрешите идти? – Идите, спасибо. – Не за что, но пожалуйста! – лейтенант козырнул и пошел что-то выговаривать технику самолета. А я остался стоять на месте, ожидая транспорт. «Странные у них здесь порядки!» – подумалось мне, но «их», и теперь мой, «хозяин» считает, что так будет лучше. Где находится корпус и что он из себя представляет мне в Ставке не сказали. Приказано прибыть сюда, и здесь получить указания. – Тащ генерал-лейтенант! Гвардии майор Рябцев, прибыл сопроводить вас к командующему. – доложился щеголеватый молодой офицер. Именно офицер, так как с 9-го октября отменили институт комиссаров в Красной Армии, ввели погоны и командный состав, начиная со среднего, назвали «офицерами Рабоче-Крестьянской Красной Армии». Ну, мне не привыкать, а некоторых, особенно воевавших в Гражданскую, это довольно сильно беспокоит. БТР имел четырехствольную зенитную установку, на дуге «Виллиса» был закреплен «браунинг». – Что, сильно достают немцы налетами? – спросил я у майора. – Да, нет, не особо, но командующий приказал всему начальствующему составу иметь в составе конвоя «помело». Это из-за гибели при авианалете генерал-лейтенанта Корнилова-Другова, представителя Ставки по артиллерии. – Когда это было? – Другова я знал, он был вторым заместителем Воронова, начальника артиллерии РККА.