– Понесла вещи в вашу комнату, это в этом же здании, сейчас придет. Вот, переодевайся! Так ты уже генерал? Ничего, что я на «ты»? По старой памяти? – Нормально. – Лина очень довольная приехала. На нее было просто жалко смотреть, когда Малышев ее отругал на совещании. Она его так боится! Он – ее первый начальник, сразу после института. Смотрит на него, как кролик на удава, глаз отвести не может. – Ты же говорила, что в другом наркомате работаешь? – Да, в другом, я работаю в группе Петрова, с Б-34. Здесь только вечером бываю. Я не знала, что и тебя сюда направят. Вот и не устояла перед очарованием Исаака. Он – душка! Своих, правда, в кулаке держит, но я же не своя! Я – в командировке! А если честно, то жить негде, только общага, там 16 девчонок в одной комнате. Трое из них храпят. И каждые четыре часа – смена. Всех будят, даже не поспать. Ты не обижайся. Это – так, приключение, не более того. У них разводов не бывает, и женщина – главная в семье. Без вариантов. Я не очень ожидал от нее такого цинизма, впрочем, осуждать ее за все это даже и не собирался. Она – случайная знакомая из ресторана, живет как может, вмешиваться в это дело – себе дороже. Да и не к чему. Вошла Лина, и разговор перескочил на другие темы, затем мы вместе выехали на Металлургический завод. Да, этот блюминг, для подогрева, использовал доменный газ. Блюминг – немецкий, Крупп. В принципе, наш приезд был несколько излишним, возле стана крутилось около 70 человек, в основном с Ижорского завода, специализирующегося на корабельной броне, которая у нас превосходила по прочности и вязкости броневые стали ведущих капиталистических стран. Руководит группой, он представился, товарищ Володин, главный инженер цеха броневой стали, из Колпина. – Завод строился для производства фигурного проката, не листа, тавр, двутавр, швеллер. Мощности видать не хватило, чтобы плановый выпуск давать, сократили операцию отпуска. Некоторые смены ее вообще пропускали, вот и получалась колкая броня. Она с обоих сторон одинаковая. В общем, решение есть! Уменьшаем температуру, вместо воды будем использовать масло, оборудование позволяет, а закалку будем проводить одностороннюю, в ТВЧ – печи, по-нашему Ижорскому методу. И ставить маркировку на закаленную сторону. Через неделю сможем дать образец для обстрела. Пока гоним сюда ижорский лист, завтра должен прибыть первый эшелон. Так что, не беспокойтесь, товарищ генерал, простаивать завод не будет. Мы дали разрешение на использование местной брони на днище и кормовую часть корпуса. Отпуск у этой партии выполнен. Вот результаты обстрела. До утра еще довольно много времени, поэтому возвращаемся к себе, доложились об увиденном, Зальцман удовлетворенно потер руки, ижорскую броню он хорошо знал, он же – «кировец». – Звонил «сам», я доложил о твоем прибытии, новом решении блока цилиндров, он назначил тебе доклад на 02.30 ежедневно. Пройди на БОДО и дай телеграмму в его адрес о ситуации на Металлическом. И отдыхай, соберемся в 11.00. Утром выяснилась причина моего появления здесь: официально меня «назначили» главным конструктором, а не Гудкова, которого «освобождать» от должности директора 174-го завода не стали. Так как РККА наступала, а завод, большей частью, был ремонтный, то работы в Ленинграде было завались. Плюс ему же сбросили план по производству 57-мм «К-73», которые запустили в серию на двух заводах: в Мытищах и Ленинграде. Плюс, Сталин это подчеркивал в своей записке, жажда «усовершенствовать» машину у производственников была гигантской. Они сходу внесли столько «рационализаторских» предложений, что приходилось бить их по рукам, чтобы не допустить превращения сбалансированного орудия в черте что. Покусились даже на объем боевого отделения, чтобы сэкономить броню. Пока не доказал, что возрастет нагрузка на передние катки, они успокаиваться не хотели. Чтобы удовлетворить их желание снизить расход металла, добился уменьшения линии огня, за счет изменения наклона лобовой брони на 15 градусов. Избавились от люка механика-водителя, который перенесли на верхнюю броню. Рубку сдвинули больше назад, что позволило уменьшить общую длину установки. Да, объемом боевого отделения пришлось пожертвовать, но балансировка нагрузки на катки того стоила. Там же была показана и полукруглая башня Т-55 под 100-мм пушку, будущую Д-10. Но, разворачивать танк, как это было сделано после войны на установке СУ-101 я отказался, хотя это сулило большое сокращение общей длины машины. Особой надобности в этом не было. Новый профиль отослали Сталину, но ответом было только БОДО от него: «Запрещаю заниматься прожектерством тчк Сроки вам определены и пересматриваться не будут тчк И тчк Ст тчк». Но, забегая чуточку вперед, вернувшись в Москву, я обнаружил именно этот рисунок в кабинете Сталина. Он оценил, что мы сделали. Орудие у Петрова получилось просто замечательным! Как для САУ, так и для танка. По точности оно превосходило все, что выпускалось до нее в этом направлении. Общем и целом мы были готовы встретиться с «кошками», но их время еще не пришло. Пока эти машины пойдут в резерв Ставки, в самоходные артиллерийские полки ИПТА. Однако, создаваемый Морозовым танк похоронит саму идею противотанковых самоходных установок. Но, пока они дешевле танка, и танкисты к ним относятся «не очень», называя их «плохими танками». Все из-за того, что угол поворота орудия маленький, приходится наводиться всем корпусом. Если с конструкцией больших проблем не возникало, то чисто производственных проблем было с избытком! Я, непосредственно, ими не слишком занимался, а остальные буквально с ног валились к тому времени, когда можно было отдохнуть. Зальцман отличался тем, что для него не существовало маленьких или больших проблем: если обнаруживался затык, то все бросались искать способ его ликвидации. И тут он смотреть на то, что человек несколько суток не спал и питался через пень-колоду просто не станет. Вынь да положь! Гонял он всех крепко. Под горячую руку и «представителя Ставки» мог припахать, если считал, что это поможет делу. Приходилось часто мотаться в Челябинск и в Пермь, работая, так сказать, «толкачем» или «буксиром», но, благодаря такой нацеленности на результат мы смогли получить на 28 день первый экземпляр Д-10С, для нашей самоходки, и начали сборку ее корпуса. Учитывая то, что большинство работающих вовсе не были танкостроителями, было очень много совсем молодых девчонок и пацанов, женщин и стариков, то все приходилось максимально автоматизировать. Да-да! Именно автоматизировать! Корпус сваривался автоматом академика Патона! А вот командирскую башенку я предложил не вваривать, а крепить болтами. Тем не менее, высоколегированных нержавеющих электродов все равно требовалась уйма! Ручной сварки тоже хватало! Тем не менее на 33-и сутки первая машина покинула цех, выполнила три круга по заводу, влетела на эстакаду и заняла место на платформе. Мальчишка-гонщик затормозил, заглушил двигатель и поднялся к орудию. Выжав довольно тугую пружину, он помогал себе монтировкой, повернул замок отката, и орудие медленно начало откатываться в походное положение, пока затвор не уперся в выступ люльки. Мальчик вылез через задний люк, захлопнул его и закрыл треугольным ключом. Орудие готово к отправке. Я снял на фотоаппарат стоящую самоходку. «Танкисты» поставленную задачу выполнили! Можно было ехать в Москву, но все будет зависеть от того, как эта установка выдержит обстрел. Полигона при заводе еще не было, обстрел будут выполнять в Челябинске. Но Зальцман принял другое решение: замнаркома именно он! – Я дал телеграмму самому, что первая серийная самоходная установка САУ-100 отгружена в Кубинку. Через двадцать восемь минут из ворот цеха вылетела вторая машина. Зальцман посмотрел на часы, затем на всех присутствующих. – Ну, что, Юрочка, с тебя причитается! Я что-то стола не вижу? Плановые 48 машин в сутки дать можем, так что, готовься пересаживаться в старое кресло. Как я устал! Всем выходной, кроме тебя, Юра. Командуй! – Исаак Моисеевич устало хлопнул прослезившегося Максарёва по плечу и вышел через «свою» дверь в ту комнату, в которой он жил. Остальные выходили через «парадный выход». Царский поезд на обратную дорогу не выделили, добирались в прицепном мягком купейном, который прицепили прямо к вагону-ресторану. Но хлебосольством он не отличался, только выпивки было много, а так: стандартная «солянка», да макароны по-флотски. «Мавр сделал свое дело, и он может идти!» В Москве нас никто не встречал. Я присутствовал на докладе Зальцмана Малышеву, где нам было высказано неудовольствие тем, что мы, все-таки, решили поставить на поток машину не прошедшую государственных испытаний, имея «категорический запрет» на эту авантюру. – Выполненные доработки существенными не являются. Двигатель отработал положенные часы под нагрузкой, что было зафиксировано, в том числе мной, как Представителем Ставки. Сама машина в Ленинграде собиралась по упрощенному варианту, и проведенные войсковые испытания имеют замечания, связанные именно с большой длиной машины с орудием. Эти недостатки по большей части устранены. Товарищ Зальцман рассчитывал запустить как первый, так и второй вариант САУ. Плюс к этому, мною и товарищем Морозовым подготовлен комплект документации для выпуска нового универсального танка, вооруженного 100-мм орудием Д-10Т. Он имеет бронирование равное танку КВ и выше, а массу – 35 тонн. Перед самым нашим выездом сюда товарищ Морозов поставил опытный танк на конвейер для сборки. Новая САУ и этот танк максимально сближены по конструкции и их выпуск может производиться без остановки конвейера. Вместо вот этой детали крыши корпуса, вваривается вот эта, с отверстием под погон башни. Вся разница. – Вы нарушили приказание товарища Сталина. Докладывайте ему сами. Пришлось ехать в Ставку. Войдя в кабинет доложился о прибытии. Положил перед «самим» тонкую папочку с фотографиями машины. Там же лежали рисунки и чертежи нового танка, результаты войсковых испытаний, так и не подписанные всеми членами комиссии. Но там были подчеркнуты общие замечания. Сталин молчал, и внимательно рассматривал снимки и документы. – Значит, все-таки, рискнули. – Это перспективно, товарищ Сталин. Иметь универсальное шасси значительно выгоднее. И это – дешевле. Войны выигрывает экономика. Ну, а товарищ Зальцман и его люди просто совершили подвиг. – Снаряды для Д-10 есть? – Те, что вы просили доработать – есть, в Молотове их отстреляли. Успешно. Да и некоторое время для настройки выпуска у нас имеется. – Ну, что ж, победителей не судят, товарищ Голованов. Взгреть вас не мешало бы за самоуправство, но определенную самостоятельность людям необходимо давать, особенно, если они не срывают сроков. Тем не менее, накопилось большое количество жалоб на вас и во всех говорится одно и тоже, что не стыкуются ваши знания с вашим образованием. «Не тот вы человек, за которого себя выдаете»! – так и пишут. Поэтому мы вас направим в академию имени Дзержинского, и как слушателя, и как преподавателя. Чтобы раз и навсегда прекратить эти разговоры. Направление получите у товарища Поскребышева. – Есть. Разрешите идти? – Идите. Это и стало «наказанием» за ослушание. Располагалась академия за тридевять земель в городе Самарканд Узбекской ССР. В течение трех месяцев одновременно читал лекции по ПТО и совершенствовании ИПТА, и сдавал экзамены и зачеты по краткому курсу артиллерийской Академии. В начале апреля получил направление на Государственный экзамен в Академии имени Ворошилова, той самой «фабрики генералов», которой так гордились ее выпускники. Второе название: Академия Генштаба. Принимали экзамен добросовестно, и без всяких скидок на краткий курс. Гоняли, подлавливали, я далеко не всем нравился, я же не доллар. Но дипломный проект приняли, а на устном экзамене я провалиться не сумел, переключив аттестующих на противотанковую оборону, где они сами немного поплыли. Плюс показал мой самый большой секрет: разработанный и построенный в Самарканде оптический дальномер для САУ-100НП, артиллерийского наблюдательного пункта на базе этой артиллерийской установки. В отличие от остальных машин, эта машина оснащалась дальномером, стереотрубой и другими многочисленными приборами наблюдения. Вместо мощнейшего орудия стояла 57-мм пушка или даже К-104, оборонительные пулеметы и гранатометы. Все в этой машине было отдано связи и наблюдению. Она могла вырабатывать данные для стрельбы батареи или даже дивизиона. Обладала отличной проходимостью, большой автономностью и возможностью постоять за себя. У немцев в этом качестве использовались танки T-III, нескольких модификаций. В случае обнаружения они легко уничтожались артиллерией. В общем, отвлек оппонентов, и в результате получил диплом об окончании ускоренного курса академии. С паршивой овцы хоть шерсти клок, теперь я – «официальный» генерал. Сталину, видимо, всю плешь проели из-за того, что из старшего сержанта и старшины он меня в генералы произвел. Ни мне, ни ему эти трехмесячные курсы были не нужны. Но положение обязывало! Сразу после получения диплома я прибыл к нему за направлением. Получил первую гвардейскую истребительно-противотанковую самоходную артиллерийскую бригаду в составе трех полков и был направлен на Брянский фронт. Глава 12. Брянский фронт, один против семи Бригада еще до моего прибытия получила 4-й полк, зенитно-артиллерийский, и стала называться более правильно: дивизией Резерва Ставки. То есть, те наработки, которые мною давались в курсе ПТО, в этом случае оказались полностью реализованными. Вот только сунули нас на самый левый фланг, прикрывать Курское направление. Курск, во время ноябрьского наступления немцев, оказался разделен на две части по рекам Тускарь и Кривец. Железнодорожный район города остался за РККА и народным ополчением, а историческая часть города с середины ноября оккупирована. Примерно такая же ситуация с Белгородом, там фронтом является река Северский Донец. Железная дорога Курск – Белгород в двух местах перерезана противником. Зимнее наступление РККА мало чего изменило в этих местах. Правда, была отбита станция и город Обоянь. Но это – полоса Юго-Западного фронта. Брянский фронт оборонял Курск в ноябре 41-го частями 13-й армии, но она была передана Юго-Западному фронту. Всю зиму и весну Юго-Западный фронт, да и все направление провел в практически бесполезных попытках отбить Харьков и другие потерянные осенью города. Командовал направлением маршал Тимошенко, членом Военного совета направления был Хрущев. Меня послали севернее, но, как говорится, на самый стык с этим направлением. Так как места здесь почти безлесные, то расположили нас тогда никому не известных Понырях-2, в 10 километрах от истока реки Ока. Пока на всех фронтах небольшое затишье, связанное с весенней распутицей. Я прекрасно понимал, что начнутся события не здесь, а южнее, но контакт с Тимошенко и группой его инспекторов был давно потерян. До места трагедии мне не добраться, это почти в четырехстах километрах южнее. Измотанные в непрерывных боях армии Юго-Западного фактически обречены, ведь против них стоит 6-я немецкая армия с усилением, 17 дивизий. Мы находились в полосе 13-й армии, штаб которой располагался в Касторной. Исполнял обязанности командующего, которой, генерал-майор Пухов. Так как добраться до места можно было только через Касторную, то поневоле пришлось заехать в штаб армии и представится, хотя относились мы к «другому ведомству». У командующего не нашлось времени на меня, начштаба Рогозный выдал мне карту полосы, с нанесенными условными значками. Напомнил о том, что держать придется основное направление возможного удара в сторону Москвы. Об этом мне и при назначении говорили в Москве. Ставка придерживалась мнения, что главный удар будет направлен на Москву, но не исключала, что он может начаться на юге, где наши позиции были значительно ослаблены. Но, стоит отметить, что Брянский фронт был укомплектован более или менее прилично, хотя и не безукоризненно. Практически сразу после моего прибытия в Поныри пришёл приказ о нашем переподчинении непосредственно Ставке, вместо главнокомандующего направлением. На ходе подготовке дивизии к боям это практически не отразилось. Занимались тем, что доводили технику до нормального состояния. Качество сборки оставляло желать много лучшего. Все полки получили новую технику, поэтому основным занятием было подтягивание гаек и соединений. У мальчишек и женщин, стоявших на сборке, не хватало сил затянуть их. Но большая часть техники пришла из Ленинграда, там качество было более или менее приемлемым. «Тяжелый полк» на САУ-100 имел машины «бригадирской сборки». Вполне приличные. А вот инженерные машины: траншеекопатели, эвакуаторы, машины разминирования, минные тралы ломались и не выдерживали маршей. Наладить военную приемку на неспециализированных заводах пока не удалось. Вылезла «коза» с противотанковыми минами: мы их получили некомплектными, без взрывателей. Урегулировать проблему удалось только через Ставку. Большой недостаток маскировочных сетей, некомплект автомобилей. Но крутимся, куда деваться. 5-го мая пришел приказ о передаче нашему фронту 40-й армии и о начале наступления на Белгород и Харьков силами именно 40-й армии. Комфронта Голиков такой подляны не ожидал! Армия и без того была буквально истерзана зимой–весной. Боезапас ей поставить очень сложно, а из нее еще и исключили 1-ю Пролетарскую дивизию и отправили ее на переформирование. Да и, опыта у Голикова не хватало: он провел 41-й год в Англии и США, фронтом командует со 2-го апреля. Наступление 40-й армии немцы остановили сходу. Требовался отвлекающий удар, но инициативу никто проявлять не хотел. И я тоже не рвался этого делать: отправил инженерную технику на ремонт, в том числе и в Курск, на железнодорожный. Так, чтобы накопить ее на той, южной стороне дороги. Время еще есть. Группа Вейхса пошла по известному маршруту только после того, как Юго-Западный потерял значительное количество войск под Харьковом. Без этого немцы могут и не решиться на план «Блау». Подготовив полностью две позиции у Понырей, переключились на Мурыновку – Сараевку, плюс Белгородскую ветку. Все работы велись только ночью. Ближайшее начальство стараюсь не беспокоить. В любом случае, без подготовленных в инженерном отношении позиций, удар танковой армии одной дивизией не удержать. Отработали, по-батарейно, переброску на все возможные участки, так, чтобы командиры знали свой маневр, да и механики не блуждали. Но, была еще одна проблема: о своей подготовке я не мог доложить никому. Комфронта этим не интересовался, моя дивизия ему не подчиняется. 11 мая снят с должности Шапошников, вместо него назначен Василевский, с которым мы ни разу не сталкивались в бытность его начальником Оперативного отдела Генштаба. И, насколько я понимаю, именно он был инициатором потока «закладных записок», полученных Сталиным. А сделать все надо так, чтобы комар носа не подточил. Тем более, что Ставка и Сталин, по послевоенным разоблачениям, даже не подозревали, что Гитлер ударит на юг, хотя с мая месяца Генеральный штаб готовил мероприятия по защите Кавказа. Требовался «язык», а я стою в 75 километрах от фронта. Или попасть в Москву и переговорить напрямую со Сталиным. Но фишка в том, что без разрешения Ставки, я не могу покинуть «боевой пост»! Пришлось подготовить бумаги по трем видам боевой техники на проведение войсковых испытаний, и пригласить уважаемого начальника артиллерии фронта Михаила Петровича Дмитриева осмотреть сохранившиеся образцы и завизировать соответствующие бумаги для представления их в Москву. Ну, а сами понимаете, какая же комиссия проходит только на полигонах и на линии фронта? Для нее еще и поле накрывают, так, чтобы высокие члены комиссии могли все прочесть, подписать и приложить сургучные печати к документам с грифом «Совершенно секретно» и «Особой важности». Именно под ними маскируются новые образцы техники. Тот вначале заартачился, дескать, знать ничего не знаю, не назначался. Пришлось его уговорить позвонить Воронову и запросить у него разрешение подписать итоги испытаний. Воронов, которому и я прислал свой «SOS», а комиссии назначались через его ведомство, дал добро и приказал доставить бумаги ему. Что и требовалось! Кроме генерал-майора Дмитриева, прибыл и замкомандующего фронтом по танковым войскам Ярцев, так как кроме самоходной артиллерии, в дивизии существовал 11-й отдельный опытный тяжелый танковый батальон, имевший 16 танков «объект-455». С Максарёвым и Зальцманом мы были на абсолютно дружеской ноге, и они, естественно, в первую очередь сунули машины туда, где им обеспечат 100 % прохождение испытаний. Так вот полковник Ярцев, даже просмотрев все бумаги и лично поводив танк по директриссе, подписывать что-либо отказался, так как полигон – это одно, а бой – это совсем другое! – Ну, возразить мне особо нечем, требуется мотострелковый батальон, чтобы создать маневренную группу. Бронетранспортеры и водители у меня есть, а мотострелков нет. – Я не понял, а для чего тогда транспортеры? – Числятся по три штуки в батареях, а часть – зенитные установки 12,7 мм. – Ну, хорошо, сейчас распорядимся. Где? – У Фатежа. Мелькали такие мысли, но батальон подавать сюда, в Поныри-2. – По рукам, с начальником разведки согласую. – полковник отдал честь и вышел из хаты, где мы расположились, чтобы подписать бумажки. В районе Фатежа у немцев довольно большой плацдарм. Как только стемнело, выбираюсь туда на САУ-100НП, вместе с Дмитриевым. Так как машина разведывательная, то глушители у нее стоят и катки с резиной. Добрались до урочища Осиновый лог, заползли на высоту 248,9. Там замаскировались, предварительно получив интересующую нас информацию у начальника оперативного отдела 307-й стрелковой дивизии майора Поляка. Следующей ночью выставили три батареи на прямую наводку. Танкам навесили тралы. Местный комбат тихо изошел просто на нет. У них второй месяц тихо. Немцы не хотят показывать свою активность. А тут мы со своими испытаниями. Батальон нам предоставили лихой: 13-я гвардейская стрелковая дивизия поделилась частью 16-го полка. В три ночи мы ударили на Сотниково, буквально смяв противника, расположившегося на двух высотках, выскочили на шоссе, вошли в Курск, и по улице Ахтырской захватили правобережное предмостье Кировского моста, выбив и раздавив немцев в рощице перед ним. 110-я дивизия с левого берега, использовав «времянку», которую танками протащили через взорванный пролет, ломанулась на этот берег, и наши танкисты и самоходчики двинулись за ними в сторону пассажирского вокзала, радуя гитлеровцев своими подарками в 100 миллиметров. Войск на левом берегу у наших оказалось достаточно, чтобы к утру выбить немцев из города. Утром эти самые акты были подписаны, и я вылетел в Москву, предварительно убрав с плацдарма секретную технику. Ижорская броня не подвела, потери составили пять «Скаутов» и 11 человек из стрелкового батальона. Все потери нанесла немецкая пехота: бросали гранаты и бутылки с зажигательной смесью с верхних этажей зданий. Танкам и самоходкам «коктейль Молотова» повреждений не нанес. Из Курска в Москву уехало две немецкие длинноствольные установки и длинноствольная «четверка». Все самоходки – бывшие танки «Т-III», StuG III Ausf. F и G. Разведотдел фронта работает с пленными, их довольно много. Вполне нормальные испытания! Дабы не дразнить гусей, вначале докладываюсь Воронову, передаю подписанные акты, а затем, уже после 14.00, нас пригласили в Кремль. У Сталина в кабинете довольно много народа, но Василевский присутствует. Когда закончили разбираться с заданиями на поставку техники, и гражданские ушли, я доложил о готовности трех участков обороны, и заострил вопрос о пехотной поддержке. Сформированная дивизия без пехоты будет уничтожена 210 мм артиллерией противника. Разгуляться нам не дадут. Немалую опасность представляет из себя и авиация противника. Район должен быть прикрыт истребителями. Показал наброски и 4-хствольной самоходной зенитной пушки на базе того же шасси. – Большинство бригад и дивизий имеет сборную солянку в виде техники, товарищ Сталин. Они не справятся с ее ремонтом и эксплуатацией. Комплектовать требуется более однообразно. – Пока только один завод выпускает новые танки и самоходные орудия. Мы готовимся перейти на единое шасси, но для этого требуется время, товарищ Голованов. Пачему вы отвлекли своих бойцов и командиров на создание еще одного рубежа обороны? – спросил Сталин. – Нам передали, внезапно, 40-ю армию, у которой, как выяснилось, второго эшелона просто нет. Немцы пробьют ее позиции, как шилом. Поэтому договорился с курянами, чтобы они отремонтировали поврежденную и изношенную инженерную технику, выделил людей и топливо, чтобы перекрыть направление южнее железной дороги на Воронеж. Выше, севернее, наши позиции имеют бóльшую глубину, здесь – голый участок. Воздушная разведка у немцев отлично работает. Но мы ей постарались не показать размах строительства. Требуется разместить дивизию чуть южнее, чтобы мы могли быстро занять любой из трех узлов обороны. Наличие под Курском 4-й танковой группы подтверждается пленными. – И где? – спросил Василевский. – В лесах у Отрешково, там выход на несколько рокадок. И пехоту, товарищ генерал-лейтенант, желательно на «Скаутах» или трофеях. Выдвигаться придется быстро, надежды на соседей никакой. Так что, все свое ношу с собой. – Мы подумаем над этим вопросом. – ответил Сталин, перед этим внимательно взглянув на Василевского, который предпочел промолчать. Так как пришел я сюда не с пустыми руками, а с правобережным Курском, то отказать сразу не отказали. Но ясно, что дивизии с неба не падают. Так и не получив ответа, на том же самолете начарта фронта вылетел обратно. Но переместиться в Отрешково нам разрешили. На наше место встал 1411-й иптап. Один, вместо 4-х полков. Затем начали поступать вперемешку «Скауты» и «Ганомаги». То есть какая-то подвижка идет, но Ставка не торопится. Слева «сдулся» организованный немцами мешок под Барвенково. А вместо пехоты прибыл Василевский с проверкой. Мы для нее даже траншеи подготовили и блиндажей наделали. Резко не хватает минеров, которых штатом предусмотрели с гулькин нос. Съездили на место, показали аэрофотоснимки. Провели ночной марш с возвращением обратно. Все под хронометраж. Показали несколько новых мостоукладчиков, сделанных уже в Курске и Касторной. Ну что еще человеку надо? И тут в полосе 21-й армии падает немецкий «шторьх». В портфеле мертвого майора, начальника оперативного отдела 28-й танковой дивизии, обнаруживаются подробные карты и секретные документы по операции «Блау». Мой укрепрайон на них не обозначен. Несколько белых линий на одной из фотографий и четыре мелких буковки. Дата начала – 22 июня, через три дня. Пехота уже просто не успеет. На северном направлении наступления не предвидится. В тот же день в Касторной вновь появился Василевский. – Это – деза, ловушка. – категорично заявил начгенштаба. – Но летел-то он не сюда, и наиболее подробно у него расписана другая полоса: стык 21-й и 40 армий. Их дивизия будет наступать там, под Белгородом. 21-я армия – она меня мало интересует, и ситуации я там не знаю, но что такое 40-я – отчетливо вижу. Ее так и не пополнили. Считаю, что немцы нанесут удар именно здесь, но с пехотой вы меня… обделили. Разрешите идти? – Вы что: обиделись? – Не вижу в этом смысла. На… начальство – не обижаются. – но паузу генерал-лейтенант уловил. Занимать направление главного удара немцев, не имея пехотного прикрытия, было самоубийством. Да, часть тяжелых самоходок могут вести огонь с закрытых позиций, их позиции подготовлены, и они по дальности перебивают 210 мм мортиру немцев, но корректировку огня вести некому. По немецкой карте удар придется на Обоянь с юго-запада, с выходом на шоссе до Солнцева. Четыре «звездочки у меня там есть. Остальных оттяну в три линии, с опорой на реку Сейм. Будем отлавливать пехоту 40-й армии, бить им морды и ставить в строй. Если, конечно, сейчас не снимут и не отправят туда, куда Макар телят не гонял. Но это проще, чем по тебе пройдет каток немецкого корпуса. – Дивизии для вас подготовлены, базируются в Тиме. Позиции занимать только в случае падения Обояни. Возьмите приказ. Я, не читая, сунул его в командирскую сумку и вышел. Уселся в «виллис», отодвинув водителя и махнул рукой «Заводи» прикрытию. Заехал в Тим. 8-я мотострелковая и 13-я гвардейские дивизии, частично пополненные после недавних боев, но с полным комплектом дивизионной артиллерии плюс 307-й дивизион гвардейских минометов капитана Гапича. Им приказано выдвигаться в Солнцево, а ночью начать занимать подготовленные для них позиции. В Отрешково начштаба полковник Бережной передал просто ворох телеграмм-предписаний из Генштаба, но одна из них перечеркивала все остальные: генералу Родимцеву и подполковнику Козину предписывалось оборонять позиции 1-й гвардейской дивизии ИПТА, с задачей остановить или разгромить наступающую 4-ю танковую армию Германии. Дивизия Козина формировалась как дивизия НКВД и имела на вооружении бронетранспортеры М3А3, с дизельным двигателем, а гвардейцы Родимцева получили те, которые выслала Ставка в наш адрес. В указанный срок немецкое наступление не началось, зато отовсюду полетели шифровки, запрещающие сниматься с места базирования. Только через неделю командир 160-й дивизии, оборонявшей Обоянь, доложил, что его разведка приволокла языка, давшего показания о том, что наступление начнется в 04.00 завтра 28-го июня. До него оставалось шесть часов. Это полностью совпадало с теми данными, которые я знал. Обе стрелковые дивизии уже обживались вокруг наших «звездочек», а мы, только начали прибывать на место. Доклады командиров полков о готовности чуть опередили начало артподготовки у Обояни. До нас немцы не доставали, ближайшим к ним был бывший 1401 ИПТАП, теперешний 6-й гвардейский, у Рудавца. Одна батарея, шесть «К-73» и взвод «наглого минирования» заставили немцев свернуть с шоссе и разделиться: часть из них пошла в обход на Котельниково, другая часть двинулась на Зорино и Кривцово вдоль железной дороги. Но у Бобрышева ситуация повторилась: как только немцы были вынуждены свернуться в колонну, так по ним ударили самоходки. Уже 22:0 в нашу пользу! А действовали пока только легкие батареи. Немцы сунулись по полям к Марьино, нарвались на роту «объектов 455», вырвавших из их рядов 18 Штугов. Обойти Рудавец не дают заминированные овраги, а у Котельниково бьют САУ-100 с огромных дистанций. Но, у немцев более 600 машин. Они продолжают давить и подключили авиацию. Две «К-73» перестали отвечать на запросы. Но первоначальную задачу мы выполнили: немцы на шоссе не вышли, и в глубину продвинулись всего на 9 километров максимально. Расширяют прорыв, чистят сады и лесополосы. Днем нанесли еще один удар севернее Паников, но мы их остановили в полутора километрах от лесополосы, подбив еще тридцать танков. Поняв, что здесь просто так не пройти, попытались ударить с юга в сторону Курска, на Цветово. Там наша зона ответственности заканчивалась у Опытной станции, но 13-я армия тоже не лыком шитая, оказала вполне серьезное сопротивление. Здесь оборону она держала очень крепко. В первый день бои закончились, как только солнце село. На второй день резко обострилась ситуация под Белгородом. Но это – в 70 километрах южнее и зоне ответственности Юго-Западного фронта. И сменить нас на позициях некому, хотя основные силы дивизии пока в бой не вступали. Ночью об этом не позаботились, а днем направлять войска в такой марш губительно. И, тем не менее, в середине дня мы получили приказ оставить 6-й легкий самоходный полк на позициях у Обояни, а остальным полкам дивизии, плюс не вступившим во взаимодействие с противником частям 13-й гвардейской мотострелковой, выдвинуться в район города Короча и села Алексеевка. Это – в восьмидесяти километрах от ближайшего к ним узла обороны. И там ничего не подготовлено! Все, что могло стрелять вверх, привели в боевое положение. Дали нам и канал связи с авиаторами. Задачу на марш я поставил очень жестко: «Никого ждать не будем! По машинам! Вперед!». Немцы такой лакомый кусок не упустили, но и мы огрызались, как могли. Дважды помогли летчики 2-й воздушной. С умеренными потерями мы прибыли на место, вступив по дороге во встречный бой с венгерской танковой дивизией. У них короткоствольные танки Т-III, но час мы потеряли на погрузку боеприпасов после боя. И, нас направили в Шебекино, огибая Городищенский лес. Наступало по 9 танков с каждой стороны, больше у нас не было, с непосредственной поддержкой самоходными установками и пехотой на БТР. У Неклюдово и Ленцево приняли бой примерно с двумястами танками. Благо, что летчики и боевой дозор нас предупредили, и легкие машины успели спрятаться в подлесок. Ширина поля у Ленцево 1200 метров. У нас четыре поперечных лесополосы, а немцам развернуться особо негде. Высотка 136,2 позволяла скрытно выводить орудия на прямую наводку. У танков так вообще одна башня торчала. Пехота успела развернуться и эффективно заваливала немецкую пехоту осколочными гранатами. Впервые САУ-100 били новыми шрапнельными снарядами с направленным выбросом готовых элементов. Их в каждом снаряде 1800 штук. Очень эффективное средство для стрельбы по колоннам и во фланг. С той стороны леса в чуть лучшей ситуации начали бой, на 12 минут позже, остальные машины дивизии. А местность холмистая, и не видно сколько там еще немцев за пригорком. Работали в основном тяжелые самоходки и танки, мелочевка била тоже, но управлять этим боем ни в какую не получалось: свалка, с непрерывно звучащими взрывами и грохотом попадающих по тебе снарядами. Они бы нас смяли, у них штатное количество боезапаса больше, если бы он был полным! Но мы успели пополниться, а они, взяв Шебекино, посчитали, что можно двигаться дальше на Корочу. Им приходилось экономить свои 75-мм. Моей «НП» досталось 15 попаданий и ни одного пробития. С 57-мм пушкой эта САУ имела 85 выстрелов, мы выпустили 63, прежде, чем немцы начали отползать, поняв, что пройти здесь невозможно. Но и нам преследовать их было нельзя: горящих машин набито столько, что требовалось их растащить, чтобы пройти дальше. Пока растаскивали и собирали свои разбитые «гусянки», немцы отошли метров на 600 и попытались закрепиться за оврагом, спешно минируя мост через него, но не успели, мы выскочили на еще два пригорка, и добили уцелевших. Пошли дальше на Шебекино и взяли правый берег, мост, сахарный завод и станцию. Ночевать остались в Шебекино, заодно познакомились с воинами 40-й и 21-й армий. В лесу, возле Шебекино, и в меловом карьере. Там их было примерно два-три полка, которых охраняло около отделения немцев. Разведчики перебили немцев, но кроме 5-10 % бывших пленных из леса и карьера никто не вышел, остались лежать там, где лежали. – Пошли на …, мы – сдались, в плен пойдем. Навоевались! Немец пол России захватил, куда вам против него! Щаз ударит, и вам кранты. Полгода ломимся, все красненьким залили, а они нас одним ударом. Вызвали меня, военком дивизии где-то отстал по дороге. А они меня вниз по матушке Волге посылают. – Ты, пацан, кто такой? Вали отсюда! Нет тут твоей власти. Вы ее просрали.