Сейхан прекрасно понимала, чем вызвано его беспокойство. После отчаянного звонка матери Грей оставался на взводе. Подавшись вперед с заднего сиденья, он вытянул руку, показывая, куда ехать, и казалось, будто он готов перебраться за руль и сам вести машину. В другой руке Грей по-прежнему сжимал сотовый телефон. Всю дорогу из Вашингтона он неоднократно пытался позвонить домой родителям, однако никто не отвечал, что лишь еще больше усиливало его тревогу. – Сверните на Седар-стрит, – нетерпеливо бросил Грей, ерзая на краю сиденья. – Так быстрее. Сидевшая рядом с ним Сейхан уставилась в окно. Такси проехало мимо городской библиотеки Такома-Парка и углубилось в темный лабиринт узких улочек, вдоль которых тянулись коттеджи в стиле королевы Анны и величественные викторианские особняки. Густые кроны дубов и кленов превращали улицы в тоннели, накрытые сводами листвы, рассеивающей свет редких фонарей. Глядя на погруженные в темноту дома, Сейхан старалась представить себе жизнь их обитателей, однако подобное существование было ей чуждо. Она плохо помнила свое детство, прошедшее во Вьетнаме. Воспоминаний об отце у нее совсем не сохранилось, а то, что она помнила о матери, ей хотелось забыть: то, как ее вырывают из материнских рук, как люди в военной форме волокут мать по полу, избитую, с окровавленным лицом и кричащую. После этого детство Сейхан прошло в сменяющих друг друга убогих приютах, где она постоянно голодала и подвергалась оскорблениям и унижениям. Счастливая жизнь обитателей этих сонных уютных домов была для нее абсолютно чуждой. Наконец такси свернуло на Баттернат-авеню. Сейхан лишь однажды довелось побывать дома у родителей Грея. Тогда она, раненная пулей, бежала к единственному человеку, которому верила. Молодая женщина украдкой взглянула на Грея. Прошло почти три месяца с тех пор, когда она в последний раз была вот так рядом с ним. За это время у него осунулось лицо, морщины стали более резкими и глубокими, и общее впечатление смягчали только пухлые губы. Сейхан вспомнила, как однажды поцеловала эти губы в минуту слабости. В этом действии не было никакой нежности, лишь отчаяние и нужда. Но Сейхан до сих пор помнила жар этих губ, колючую щетину на щеках, крепкие объятия Грея. Однако, как и эти умиротворенные дома вокруг, такая жизнь была не для нее. К тому же, насколько ей было известно, Грей по-прежнему поддерживал вялотекущие отношения с одной девушкой, лейтенантом итальянских карабинеров. По крайней мере, так обстояло дело несколько месяцев назад. Внезапно Грей тревожно прищурился, отчего в уголках глаз образовались глубокие складки. Сейхан посмотрела вперед. Улица была погружена в темноту, как и остальные в этом квартале, но впереди ярко сияло всеми освещенными окнами небольшое бунгало с широким крыльцом и остроконечной крышей. В этом доме никто не спал. – Вон к тому дому, – сказал водителю Грей. Не дожидаясь, пока такси остановится, он распахнул дверь и выскочил из машины, бросив водителю пригоршню банкнотов. Похоже, таксист был готов резко ответить на подобную грубость, но Сейхан пристально посмотрела ему в глаза, заставив промолчать. Она протянула ладонь. – Сдачу. Оставив небольшие чаевые, Сейхан убрала остальное в карман и выбралась из машины. Она направилась следом за Греем. Тот торопливо пересек улицу, однако его целью было не крыльцо. Рядом с домом проходила узкая дорожка, ведущая к одноместному гаражу в глубине участка. Ворота были подняты, горел свет, очерчивая силуэты двух щуплых фигур. Неудивительно, что никто не реагировал на звонки домашнего телефона. Грей побежал по дорожке. Подойдя к открытому гаражу, Сейхан услышала завывание дисковой пилы, скрежет стали, вгрызающейся в дерево, и почувствовала смолистый запах опилок. – Джек, ты разбудишь всех соседей, – жалобно взмолился женский голос. – Выключай пилу и ложись спать. – Мама… – Грей поспешно шагнул в самую гущу драмы. Сейхан задержалась на пороге, но мать Грея все равно заметила ее и удивленно наморщила лоб, стараясь определить, кто эта незнакомка, пришедшая вместе с ее сыном. Прошло уже два года с момента их последней встречи. Наконец на лице пожилой женщины проступило узнавание, но вместе с тем и недоумение, а также – что неудивительно – тень страха. Точно так же и Сейхан потрясло то, как постарели родители Грея, превратившиеся в хрупкие тени самих себя. Мать, с растрепанными волосами, была в халате, перетянутом поясом, и шлепанцах. Отец, босой, был в футболке и трусах, открывавших его протез, пристегнутый к ремню на поясе. – Гарриет! Где мой рашпиль? Черт побери, ну почему ты трогаешь мои вещи? Отец Грея стоял у верстака с багровым от ярости лицом, его лоб вспотел от напряжения. Он пытался вставить в струбцину кусок доски. У него за спиной вращалась на холостых оборотах дисковая пила, а на полу были разбросаны неровные обрезки дубовой доски, словно он собирался изготовить элементы деревянной мозаики, структура которой была известна ему одному. Шагнув вперед, Грей выдернул шнур электропилы из розетки, затем подошел к отцу и нежно попробовал увести его от верстака. Резко взметнувшийся локоть ударил Грея в лицо, и он отшатнулся назад. – Джек! – вскрикнула мать. Отец недоуменно огляделся вокруг. Затуманенный мозг медленно осознавал реальность. – Я… я не хотел… – Старик положил ладонь на лоб, словно проверяя, нет ли у него жара. Он протянул руку к Грею. – Извини, Кенни. Лицо Грея исказилось от боли. – Я Грей, папа. Кенни в Калифорнии. Сейхан знала, что у Грея есть родной брат, работающий в какой-то компьютерной фирме в Силиконовой долине[10]. Грей, с разбитой в кровь губой, осторожно приблизился к отцу. – Папа, это я. – Грейсон? – Старик покорно позволил сыну взять его за руку. Он окинул гараж взглядом покрасневших измученных глаз. На его лице промелькнул страх. – Что?.. Где?.. – Все в порядке, папа. Давай вернемся в дом. Покачнувшись, старик припал на протез. – Мне нужно выпить пива. – Мы принесем тебе пиво. Грей повел отца к задней двери дома. Мать задержалась в гараже, крепко обхватив себя руками. Сейхан неуютно застыла в нескольких шагах от нее, не зная, как ей быть. Глаза пожилой женщины, наполненные слезами, нашли ее лицо. – Я не смогла его остановить, – сказала мать Грея, чувствуя потребность объяснить хоть кому-нибудь. – Джек проснулся страшно возбужденный. Решил, что он снова в Техасе и опаздывает на работу. Затем пришел сюда. Я боялась, он отпилит себе руку. Сейхан шагнула к переполненной отчаянием женщине, но не нашла слов для утешения. Словно почувствовав это, мать Грея провела пальцами по волосам, сделала глубокий вдох, успокаиваясь, и постаралась расправить плечи. Сейхан уже не раз доводилось видеть, как Грей делает то же самое, и только сейчас до нее дошло, в чем истинные корни его стойкости. – Я помогу Грею уложить его в кровать. – Пожилая женщина повернулась к двери. Проходя мимо Сейхан, она пожала ей руку. – Спасибо, что пришли. Грей слишком много взваливает на свои плечи. Очень хорошо, что вы здесь. Она направилась к дому, оставив Сейхан во дворе. Та потерла руку, все еще теплую от прикосновения старческих пальцев. Грудь ей стиснуло что-то необъяснимое. Даже эта крупица семейной близости, включения в свой круг выбила ее из колеи. У дверей пожилая женщина остановилась и обернулась. – Не хотите подождать в доме? Сейхан отступила назад и указала на крыльцо. – Я останусь там. – Надеюсь, это будет недолго. С печальной виноватой улыбкой Гарриет Пирс закрыла за собой дверь. Немного помедлив, Сейхан вернулась в гараж, чувствуя потребность чем-либо заняться, чтобы успокоиться. Она выключила свет и закрыла ворота, после чего направилась к дому. Поднявшись на крыльцо, она рухнула на скамейку, залитую светом из гостиной. Молодая женщина почувствовала себя обнаженной, беззащитной, все ее тело восстало против такого яркого освещения, но вокруг никого не было. Погруженная в темноту улица оставалась пустынной – и в то же время такой манящей. Сейхан ощутила мимолетное желание удрать. Ее единственным настоящим домом всегда будет только улица. Постепенно окна в доме начали гаснуть одно за другим. До Сейхан доносились приглушенные голоса, но слов она разобрать не могла. Это были неторопливые семейные разговоры. Сейхан ждала, застрявшая в ловушке между пустынными улицами и домашним уютом. Наконец и в последнем окне погас свет, и двор погрузился в темноту. Послышались шаги, открылась дверь. Выйдя из дома, Грей тяжело вздохнул. – У тебя все в порядке? – тихо спросила Сейхан. Грей пожал плечами. Что еще он мог ответить? Он подошел к Сейхан. – Мне бы хотелось задержаться здесь хотя бы еще на полчасика. Убедиться в том, что все будет тихо. Я могу вызвать тебе такси. – И куда мне ехать? – спросила Сейхан, пытаясь хоть немного разрядить мрачную ситуацию. Сев рядом с ней, Грей откинулся назад. Он долго молчал, прежде чем заговорить. – Это называется синдромом «захода солнца», – сказал он, выпуская из себя горечь, а может, пытаясь разобраться во всем, определить свою боль. – У некоторых больных, страдающих болезнью Альцгеймера, симптомы слабоумия ночью становятся более ярко выраженными. Никто не знает, чем это обусловлено. Некоторые врачи считают, что ночью в организме происходят гормональные перемены. Другие говорят, что это выходят накопленные за день стресс и сенсорное возбуждение. – Такое часто случается? – В последнее время подобные приступы стали регулярными. По три-четыре раза в месяц. Но теперь до конца ночи отец будет спокоен. Похоже, такие вспышки истощают его силы. Он крепко проспит до самого утра. А когда взойдет солнце, ему станет лучше. – И ты каждый раз приезжаешь сюда? И снова то же самое пожатие плечами. – Так часто, как могу. Наступило молчание. Грей устремил взор вдаль, словно стараясь увидеть будущее. Сейхан предположила, что он гадает, долго ли еще сможет продержаться сам. Подумав, что ему будет полезно отвлечься, она перевела разговор на другую важную тему. – От твоего напарника никаких известий? Грей покачал головой. Его голос прозвучал увереннее: здесь он очутился на твердой почве. – Никто не звонил. Вероятно, для того чтобы тщательно перерыть архивы, придется работать до самого утра. Но кажется, я догадался, почему это письмо, написанное Франклином тому французскому ученому, так взбудоражило Гильдию. Сейхан встрепенулась. Копию письма она раздобыла с большим трудом, рискуя своим разоблачением. – Из твоих слов следует, – продолжал Грей, – что послание Франклина всплыло двенадцать дней назад. – Совершенно верно.