Богатство было их господином, и только его голос они слышали. Во имя него жертвовали дружбой, ради его защиты попирали принципы. Им все время было мало. Они сходили с ума в погоне за еще большим богатством, а в итоге в одиночестве чахли над златом, всеми презираемые, всего боящиеся. Аренту хотелось большего. Его не манили ни власть, ни деньги. Он хотел найти такое место, где важнее всего честь. Где сильные защищают слабых, а трон не переходит по наследству от одного безумца к другому. Но он везде встречал одно и то же. Сила была единственной ценностью, а власть – единственной целью. Доброту, сострадание, отзывчивость ни во что не ставили и считали слабостью. А потом он встретил Сэмми. Человек без роду и племени, не имевший при рождении ни гроша за душой, он менял привычный порядок вещей силой ума. Во имя благородной цели он мог обвинить в преступлении и вельможу, и крестьянина. Он попирал старые правила. Сэмми будто приоткрыл ему дверь в далекий прекрасный край, куда Арент всегда желал попасть. Арент так и не признался другу, что в нем он обрел то, ради чего когда-то оставил родной дом. Сэмми бы такого не понял. – Я сам выбрал такую жизнь, – сказал Арент тоном, не допускающим возражений. Сэмми вздохнул и снял с крючка ведро с длинной веревкой на ручке. Потом забросил его в воду и вытащил полным до краев. Обычно так набирали воду, когда хотели постирать одежду или полить палубу, чтобы доски не рассыхались, но Сэмми опрокинул ведро на себя и отскреб грязь с лица. Он еще дважды набирал так воду, вымыл руки и ноги, потом сбросил рубашку и потер тощую грудь. Торчащие ребра красноречиво свидетельствовали о том, что он уже неделю питался скуднее некуда. Вымывшись, Сэмми расправил складки на мокрой одежде, огладил бриджи и тщательно расчесал спутанные волосы мокрой пятерней. Арент молча смотрел на него. Если бы это проделывал кто-то другой, такая аккуратность показалась бы излишней, однако Сэмми был знаменит не только блестящим умом, но и элегантностью. Он одинаково прекрасно одевался, танцевал и управлялся со столовыми приборами, его манеры были безупречны во всем. И раз в сердце его по-прежнему пылала гордость, значит и надежда не угасла. – Как я выгляжу? – Сэмми покрутился на месте. – Будто провел ночь в хлеву. – Составил твоей маменьке компанию. Арент рассмеялся и достал пузырек с эликсиром из кошеля на поясе. – Это от Сары Вессел, – пояснил он. – Чтобы хорошо спать и скоротать время до того, как я тебя вызволю. – Прекрасный подарок. – Сэмми откупорил пузырек и понюхал содержимое. – Передай ей мою благодарность. Тогда, в порту, она проявила себя искусной врачевательницей. Надо же… никогда не встречал столь удивительной женщины. Арент полностью разделял его мнение, но ничего не сказал из страха выдать свои чувства. – Уже вычислил, кто хочет нас потопить? – Он протянул Сэмми краюшку хлеба, которую умыкнул в камбузе. – Это твоя работа, Арент. Я сижу в темной каморке день-деньской. – Сэмми жадно вгрызся в хлеб. Арент ел такой же за обедом. Хлеб был черствее, чем сердце ростовщика, но по виду Сэмми можно было подумать, что вкуснее ничего не бывает. – Делаешь то же, что и всегда, только без дорогого вина и трубки, – парировал Арент. Покончив с хлебом, Сэмми взял друга под руку. – Буду считать это комплиментом, – сказал он. – Пройдемся? Ноги затекли. Как и сотни ночей прежде, Медведь и Воробей прогуливались в дружеском молчании. Прошли мимо шлюпок на шкафуте и поднялись на шканцы. Вокруг скользили тени, бухты канатов казались спящими матросами, корзины на шестах – притаившимися врагами. Арент не знал, то ли смеяться над собственной пугливостью, то ли на всякий случай махать кулаками. Успокоился он только на шканцах, где старший помощник врачевал всхлипывающего плотника, избитого Виком. Ларм говорил с юношей ободряющим тоном; казалось, что от этих слов к несчастному возвращаются силы. Следующий трап вывел их на ют, к хлеву. Заслышав шаги, свиньи принялись с хрюканьем тыкаться рылами в решетку, думая, что их сейчас выпустят, а куры закопошились в соломе. Арент заглянул вниз через поручни. Из окон кают прямо под ними лился свет свечей. Только окна Сары и Кресси были закрыты ставнями на случай, если прокаженный явится ночью. – Что тебя беспокоит? – спросил Сэмми, заметив, что Арент внимательно смотрит вниз. – Вечером Сара Вессел видела прокаженного в окне, – ответил Арент. – Прокаженного из порта? Которого ты проткнул шпагой? – Его звали Боси. Арент рассказал Сэмми про загадочную сделку плотника со Старым Томом и про отрезанный язык. – Страдалец вернулся, чтобы мучить других? – Сэмми опустился на колени и провел пальцами по шершавым доскам, ища следы прокаженного. – Может, у нее воображение разыгралось? – Нет, – ответил Арент. – Тогда возникает вопрос. – Сэмми оторвал взгляд от пола. – Даже два. – Он замолчал, потом, подумав, поправился: – Нет, три. – Кто явился ей в окне в образе прокаженного? – предположил Арент. – Верно. – Сэмми вскочил на ноги и вгляделся в темную воду. – Стена гладкая, ухватиться не за что. Как он сюда забрался? И спустился? – Пришел другим путем, – ответил Арент. – Я прибежал сразу, как Сара закричала. Я бы его увидел. – Может, прятался в хлеве? – Я бы увидел его через решетку. Сэмми провел рукой по поручню: – Он мог бы спуститься по веревке, но когда он успел ее отвязать? – А если бы прыгнул в воду, Сара услышала бы всплеск. Сэмми подошел к бизань-мачте, возвышавшейся между ютом и шканцами, и потянул за леер – трос, уходящий куда-то вниз и прикрепленный к толстой балке в корпусе «Саардама». – Встать можно только там, на балке внизу, но она слишком далеко от окна. – Сэмми лизнул дерево, но, судя по разочарованному выражению его лица, это ничего не прояснило. – Кто этот Старый Том? – Ну, кто-то вроде дьявола. Сэмми был непревзойденным мастером уничижительных взглядов. Таким, какой он бросил на Арента, можно было бы снять кору с дерева. – Я же не сказал, что верю в это, – запротестовал Арент, который с детства знал, что в темноте небытия его никто не ждет. Однажды мальчишкой он зевнул на проповеди. Отец избил его до беспамятства. Мать рыдала три дня, и тогда отец сволок ее по лестнице и на глазах у слуг принялся пинками гонять по парадной зале. Заходясь в праведном гневе, он вопил, что слезы означают слабость веры. Арент, мол, предстал перед Господом, чтобы лично извиниться за свою ересь. Если он искренне раскается, Бог вернет его живым, а если нет, значит истинной веры в нем не было, а исцеляют молитвы, а не слезы. Спустя два дня Арент вернулся к жизни. И крепость веры тут была ни при чем. У большинства людей после такого случается провал в памяти. Они будто пробуждаются после долгого сна. Арент помнил все. Он побывал на том свете, молил о помощи, но никто не ответил. Не было ни Бога, ни дьявола, ни святых, ни грешников. Только люди и сказки, которые они рассказывали сами себе. Он сам все видел. Люди наделяли Небеса голосом и молили их кто о чем: о богатом урожае, о здоровом младенце, о теплой зиме. Бог был надеждой, а людям нужна надежда так же, как нужны тепло, еда, эль. Но порой надежда оборачивалась разочарованием. Несчастным нужно было чем-то оправдать свои страдания, обвинить кого-то в своих неудачах. Напавшую на урожай паршу не сожжешь, но ее наслала ведьма, на роль которой годилась какая-нибудь нищенка. Старый Том был не дьяволом, а просто подвернувшимся под руку стариком. – Дядя рассказывал, что Старый Том чуть не разорил полностью страну тридцать лет назад: жег деревни, губил знатные семейства, – пояснил Арент. – Предлагал людям исполнить заветное желание, а взамен требовал совершать ужасные злодеяния. И всюду, где он побывал, оставалась странная метка – хвостатое око. Как то, что появилось на парусе в день отплытия. И как шрам у меня на руке. – У тебя на руке? – ошеломленно переспросил Сэмми. – Но откуда он у тебя? – Однажды, еще мальчишкой, я пошел на охоту с отцом, – ответил Арент. – Спустя три дня вернулся один, со шрамом. Отец пропал, и я не знаю, что с ним сталось. – То есть шрам появился примерно в то же время, когда повсюду распространилась метка Старого Тома? – Сэмми удивленно посмотрел на Арента. – Думаю, я первый, у кого она появилась. Или один из первых, точнее дяде не удалось узнать. – Показывай. – Сэмми увлек Арента к фонарю. – И расскажи все, что тебе известно. – Нечего рассказывать, кроме того, что я из мести рисовал эту метку на дверях домов в деревне, – пояснил Арент, пока Сэмми осматривал его запястье. – Не догадывался, к чему это приведет. В конце концов напуганные сельчане забили до смерти нищего старика по прозвищу Старый Том. – Старый Том? – переспросил Сэмми. – Значит, нарисованная тобой метка зажила собственной жизнью и распространилась, как чума, под именем мертвого попрошайки. Боже мой, да это не просто демон. А твой демон. – Это получилось случайно. – Самое плохое обычно с этого и начинается. Тонкие пальцы Сэмми ощупывали огромную руку Арента, но даже яркий свет ничего не прояснил. С годами шрам стал еле заметен. Расследователь не скрывал досады. – Плохой из тебя ключ к разгадке тайны, – заявил он, выпуская руку Арента. – Кто знает о шраме и о том, какое применение ты ему нашел? – Дед и дядя. Мать знала, но она умерла вскоре после того, как меня увезли из дома. – От горя?