Уилла уже собиралась назвать Фатиму провидицей, когда они обе услышали тихий, хриплый голосок: – Мама! Это был Дауд. Мальчик смотрел ясными, осмысленными глазами. Услышав голос сына, Фатима, наливавшая чай, уронила стакан и чайник, бросившись к сыну. Она обнимала Дауда, благодаря Аллаха. – Мама, я пить хочу. Очень, – сказал он. Чувствовалось, он еще не до конца пришел в себя. Уилла напоила Дауда чаем, затем побежала разыскивать отца. Вместе они поспешили в шатер Фатимы, но внутрь Уилла не пошла, оставив ребенка наедине с родителями. Одна мысль о том, как свирепый бедуинский шейх сидит у постели сына и целует худенькие ручки, почему-то вызывала у нее слезы. – Мальчик выкарабкался, – сказала она Лоуренсу. Сообщив это, Уилла отправилась в шатер шестой жены шейха, где она мылась, приехав в лагерь, и завалилась спать. Уилла проспала пятнадцать часов. Проснувшись, она увидела улыбающуюся Фатиму, сидящую у входа. – Дауд поправляется, – сообщила Фатима. Уилла тоже улыбнулась и села на постели: – Фатима, я так счастлива. – Поешь, а потом тебя хочет видеть Халаф. Но я пришла к тебе первая. Фатима подошла к постели и опустилась на колени, достав из складок одежды ожерелье. Уилла не успела возразить, как ожерелье оказалось у нее на шее. – Когда родился Дауд, Халаф подарил мне это ожерелье. Подарок женщине, давшей жизнь его первенцу. Ты вновь дала жизнь моему сыну, Уилла Олден. Теперь ты его вторая мать. Онемев от неожиданности, Уилла смотрела на ожерелье. Оно было сделано из золотых медальонов с бирюзой, нанизанных вместе с красным янтарем и агатами. Фатима слегка встряхнула ожерелье. Медальоны тихо зазвенели. – Слышишь? Этот звук отпугивает злых духов. Уилла представляла себе ценность ожерелья и хотела сказать Фатиме, что не может принять столь дорогой подарок. Но потом вспомнила о бедуинской этике. Отказ от подарка считался серьезным оскорблением. Она обняла Фатиму. – Спасибо, – произнесла она хриплым от нахлынувших чувств голосом. – Я всегда буду носить это ожерелье и думать о той, кто его мне подарила. Уилла вымылась, надела чистую одежду и отправилась в шатер Халафа аль-Мора. Увидев ее, шейх улыбнулся. Его улыбка стала еще шире, когда он увидел на ее шее подарок жены. Шейх поклонился Уилле и поблагодарил за спасение сына. Через два дня, заручившись обещанием шейха выставить для похода на Дамаск пятьсот воинов и двести верблюдов, Уилла, Ауда и Лоуренс распрощались с Халафом. Их ждала долгая дорога в лагерь Лоуренса. – Жаль, что ты не можешь остаться у нас, Уилла Олден. – Халаф стоял возле своего шатра и смотрел, как они садятся на верблюдов. – Должен тебе сказать, я пытался выкупить тебя у Лоуренса, но он не захотел расставаться с тобой. Даже за двадцать тысяч динаров. Я его не упрекаю. – Двадцать тысяч динаров? – загремел Ауда. – Зато я его упрекаю. На двадцать тысяч динаров мы смогли купить все необходимое нам оружие. – Он покосился на Уиллу. – Я бы с тобой расстался и за пять. – С этими словами он огрел верблюда плетью и тронулся в путь. Смеясь, Уилла и Лоуренс окончательно распрощались с Халафом и поехали вслед за Аудой. – Двадцать тысяч динаров, – сказала Уилла, когда они выезжали из лагеря племени бени-сахр. – Это же целая пропасть денег. И ты их не взял. Значит, я нравлюсь тебе, Том. Серьезно нравлюсь. – Дело совсем не в этом, – ответил Лоуренс, и в его глазах блеснули озорные искорки. – Не в этом? Тогда почему ты не продал меня Халафу? – Потому что я запросил за тебя тридцать тысяч. Глава 53 Двадцатиоднолетний Бен Коттон, уроженец Лидса, сидел на краю своей койки, крепко сцепив руки и опустив голову. Он находился в Уикершем-Холле, госпитале для ветеранов войны. Новенький протез ноги, позволявший сгибать ее в колене, валялся на полу, куда Бен только что его бросил. Сид Бакстер остановился у открытой двери палаты Бена. Одной рукой он опирался на трость, в другой – держал стопку одежды. Крепкий орешек этот Бен, подумал Сид. С тех пор как парень оказался в госпитале, он почти не ел, почти не разговаривал и отказывался надевать протез. Доктор Барнс, главный психиатр госпиталя, перепробовал все методы воздействия и сдался. Он признался Сиду, что не может найти подход к упрямцу, и попросил его помощи. – Бен Коттон? Я не ошибся? – спросил Сид. – Угу, – не поднимая головы, ответил Бен. – Я тут принес тебе одежду. Брюки. Рубашку и галстук. И джемпер. – (Ответа не последовало.) – Я подумал, тебе она понадобится, – продолжал Сид. – В комнате для посетителей ждет девушка. Хочет тебя видеть. Говорит, что приехала из Лидса. Остановилась в деревенской гостинице, но дольше задерживаться там не может. Это ей не по карману. Она провела здесь целую неделю, каждый день приходя в госпиталь и надеясь тебя увидеть. Я так думаю, что вниз ты еще не спускался, поскольку вся твоя одежда состоит из этой занюханной ночной рубашки. – Я просил доктора Барнса сказать ей, пусть едет домой, – буркнул Бен. – Кто эта девушка? – Моя невеста. – Парень, а тебе не кажется, что не слишком-то учтиво отсиживаться в палате, когда она приехала издалека и хочет тебя видеть? Посмотри, какой чудесный июньский вечер. Солнце еще не село. Птички поют. Почему бы тебе не спуститься вниз и не посидеть в саду? Бен поднял голову и посмотрел на Сида. Глаза парня были полны злости. – Прикажете поковылять вниз на единственной ноге и сказать: «Привет, а вот и я»? Потом прогуляться по саду и выпить чая? – Почему бы и нет? – пожал плечами Сид. – Почему бы и нет? Вы еще спрашиваете? Как я покажусь ей в таком виде? – с горечью спросил Бен, указав на культю. – Я больше не мужчина. – Не мужчина? – переспросил Сид. – А что случилось? Неужто джерри вышибли тебе и мозги? – (Бен растерянно моргнул, разинув рот.) – Думаю, так оно и случилось. Это единственное приемлемое объяснение, почему ты торчишь в палате, скулишь, жалуешься на судьбу и жалеешь себя, вместо того чтобы спуститься вниз и встретиться со своей хорошенькой невестой. Бен насупился. Он уже хотел прогнать Сида, как вдруг засмеялся. Смех звучал все громче, становясь истеричным, затем сменился громкими судорожными рыданиями. Сид видел такое не впервые. В госпитале работали прекрасные, образованные врачи, но их разговоры с пациентами отличались от грубой прямоты Сида. А грубость порой была единственным средством, вышибавшим раненых из психологической трясины. Сид присел рядом, похлопывая Бена по спине и терпеливо дожидаясь, пока не схлынут эмоции. – Ты закончил? – спросил он, когда парень затих, и Бен кивнул, вытирая рукавом глаза. – Я знаю твою историю. Читал твой послужной список. Ты ушел в армию в первые же дни войны. Три года воевал во Франции. Командование не раз хвалило тебя за храбрость. Воевал бы и дальше, если бы бомбой джерри не оторвало ногу. Ты валялся в грязи и едва не умер от потери крови. Потом от заражения. Полевой врач, лечивший тебя, признается, что ты каким-то чудом остался жив. Все это говорит о тебе как о полноценном мужчине. Вот так-то, Бен Коттон. С одной ногой ты в большей степени мужчина, чем очень и очень многие с двумя. Бен молчал, однако Сид видел, как у парня двигается челюсть. Он наклонился, поднял протез и протянул Бену, надеясь, что тот возьмет. Бен взял и начал его пристегивать. – Я не могу нормально ходить, – признался парень. – Шаркаю, как старик. – Пока не можешь, – поправил его Сид. – Нужно поупражняться. Не торопись и займись этим. – А что с вашей ногой? – спросил Бен. – Я вас видел. Вы хромаете. Тоже ранили на войне? – Нет. Меня покалечил молодой бычок. А потом попался врач-неумеха. Давно это было. И далеко отсюда. В Денвере. Я работал на скотобойне. Один из бычков вырвался и опрокинул меня, сломав мне ногу. Врач соединил кости, но кое-как. Они неправильно срослись. В основном нога меня не беспокоит, но иногда начинает болеть, и тогда я хожу с тростью. – Вы ведь женаты? – спросил Бен. – На той докторше? В его вопросе Сид уловил настороженность. – Да, – ответил Сид. – Она полюбила меня до того, как я сломал ногу. И продолжает любить до сих пор. – (Бен кивнул.) – Я принес тебе одежду. А то врачи говорят, что ты разгуливаешь по коридорам в ночных рубашках. Зачем – понять не могу. Неудивительно, что ты не чувствуешь себя мужчиной. Давай-ка надевай брюки. Бен поблагодарил его, потом оделся и встал. Он сделал несколько неуклюжих шагов, остановился у двери и, стиснув кулаки, посмотрел на Сида. – Я боюсь, – признался парень. – Я тебя не упрекаю, дружище. Женщины страшнее любого оружия в арсенале этих чертовых джерри. Тогда Бен улыбнулся. Потом развернул плечи и пошел к лестнице. Выждав несколько минут, Сид тоже спустился вниз, мельком заглянув в комнату для посетителей. Невеста Бена – ее звали Аманда – плакала и смеялась. Сид видел, что это слезы радости. Сид отошел от двери. Мимо проходил доктор Барнс. Судя по плащу, шляпе и портфелю в руке, психиатр собирался домой. Он тоже заглянул в комнату для посетителей и улыбнулся. – Поздравляю, мистер Бакстер! Браво! – тихо сказал врач. – Думаю, мы скоро увидим, как у Бена появится аппетит, он станет разговорчивее и начнет усерднее учиться ходить на новой ноге. Не правда ли, удивительно, как женщинам удается нас встряхнуть? Доктор Барнс засмеялся: – Удивительно, как вам удается справляться с трудными пациентами. – Для этого самому нужно побывать в передряге, – ответил Сид. Барнс сообщил, что уходит домой, и спросил, не составит ли Сид ему компанию.