В отличие от лейтенанта, капитан Шейми, получивший многочисленные награды, потопил три германских военных корабля. А отряды, куда, помимо «Хока», входили дредноуты и эсминцы, совместными усилиями потопили еще восемь. Это было впечатляющим достижением, недосягаемым для тех, кто трясется за свою шкуру. Шейми вступил в ряды Королевского ВМФ на следующий день после того, как Англия объявила Германии войну. Учитывая его богатый опыт мореплавателя и мужество, продемонстрированное во время двух антарктических экспедиций, его сразу произвели в офицеры, присвоив звание мичмана. Шейми отличился во время ужасной битвы при Галлиполи в 1915 году, когда войска союзников предприняли безуспешную попытку пробиться через Дарданеллы к Стамбулу. За это его произвели в капитаны третьего ранга. А за мужество в Ютландском сражении в Северном море, у берегов Дании, когда его корабль потопил два немецких крейсера, Шейми сделали капитаном первого ранга. Многие называли его смелым, иные вроде Уокера – безрассудным, разумеется за глаза. Однако Шейми знал: он вовсе не безрассуден. Да, он рисковал, ибо на войне без риска никуда. Но его риски были тщательно просчитаны. Он знал свою команду и ее возможности, знал свой корабль до последнего винтика. «Хок» не был внушительным боевым кораблем. Казалось бы, легкая добыча для подводных лодок. Будучи легче и быстроходнее дредноутов, корабль Шейми предназначался для патрулирования, нападений на вражеские гавани, создания головной боли для вражеских минных заградителей и вынюхивания вражеских подводных лодок. Нос «Хока» имел дополнительную обшивку, что позволяло таранить всплывающие субмарины. Низкая осадка делала его недосягаемым для их торпед. Корабль был оснащен гидрофонами для обнаружения погрузившихся лодок и мог уничтожать их, сбрасывая глубинные бомбы. Шейми опустил бинокль, раздумывая над стратегией этого рейса. Они находились в полумиле от Хайфы, портового города на западе Аравийского полуострова. Можно вполне безопасно двигаться вдоль берега на север или на юг, выискивая подозрительные суда, или же выйти в открытое море. Второй вариант был опаснее. Германия располагала эффективной службой сбора разведывательных данных, поскольку слишком часто командование точно знало местоположение британских кораблей в Средиземном море. Казалось, у них есть некий призрачный гроссмейстер, постоянно двигающий германские корабли все ближе и ближе к «Хоку» и другим английским кораблям. Шейми часто задавался вопросом: где находится этот гроссмейстер? В Берлине? В Лондоне? На Аравийском полуострове? Вероятнее всего, где-то здесь. По-иному и быть не могло. Шейми и капитаны других кораблей редко передавали свои координаты по радио, опасаясь перехвата. Чтобы столько знать об их перемещениях, этот некто – или его источники – должны находиться поблизости. Следить за кораблями. Подслушивать разговоры в портовых городах, на базарах и в офицерских столовых. Впрочем, и английское Бюро секретной службы работало не менее эффективно. Шейми и капитаны союзнических кораблей часто заранее узнавали о местонахождении германских кораблей, но только не подводных лодок. Субмарины представляли собой совершенно иной тип кораблей, и выслеживать их было гораздо сложнее, даже располагая перехваченными немецкими донесениями. Шейми прекрасно понимал, что́ ждет «Хок», если подводная лодка обнаружит их раньше, чем они ее. Он видел, какие разрушения способны причинять кораблям торпеды. Он видел взрывы и пожары, слышал крики умирающих, помогал вылавливать из воды искалеченные, обгоревшие тела. Вместе со всем миром он содрогался, читая о потоплении «Лузитании» и гибели почти тысячи двухсот пассажиров, среди которых не было военных. Если до сих пор Соединенные Штаты отказывались жертвовать своими сынами на полях чужих сражений, инцидент с «Лузитанией» всколыхнул их и заставил вступить в войну. Однако Шейми не позволял себе раздумывать о мрачных последствиях. Он не думал ни о своей гибели, ни о гибели кого-то из команды. Не думал о женах и детях, оставшихся у них в Англии. Шейми не думал ни о своем горячо любимом сынишке Джеймсе, ни о Дженни, которую не любил. Он не думал об Уилле Олден – женщине, которую продолжал любить. Сейчас он думал лишь о необходимости отправить вражеских моряков в могилу раньше, чем они это сделают с ним и командой «Хока». – Мистер Эллис, – обратился он к старшине-рулевому, – задайте круговой пеленг в триста градусов, север. – Есть, сэр, – ответил Эллис. – Значит, движемся в открытое море? – спросил Уокер. – Да, мистер Уокер. В открытое море. – Но, сэр, доклад Бюро секретной службы гласит… – начал было Уокер. Шейми знал, о каком докладе заикнулся лейтенант. Бюро секретной службы получило данные разведки об увеличении числа немецких подводных лодок в юго-восточной части Средиземного моря. Это делалось с целью устранить морское присутствие союзников и тем самым ослабить британский контроль над такими стратегически важными точками, как Порт-Саид, Каир, Яффа и Хайфа. – Доклады и есть доклады, – сказал лейтенанту Шейми. – Возможно, к ним приложили руку немцы, чтобы держать нас ближе к берегу. И вообще, эти доклады могут оказаться полнейшей фальшивкой. – А могут оказаться и абсолютно достоверными, – возразил Уокер. Шейми наградил лейтенанта ледяным взглядом, намекая, что не хочет его видеть рядом с собой. – У вас, мистер Уокер, ножки озябли. Может, нам встать на якорь и заняться вязанием? Свяжем вам несколько пар теплых носков. Уокер густо покраснел: – Нет, сэр. Конечно же нет. Я всего лишь… Но Шейми уже повернулся к лейтенанту спиной. – Полный вперед! – скомандовал он. Глава 50 Одетая в элегантный шелковый костюм кремового цвета, Фиона стояла в просторном, богато украшенном зале Букингемского дворца и, затаив дыхание, следила, как британский монарх, король Георг V, поднял руку с пером. На мгновение ее охватило головокружительное чувство нереальности происходящего. Фиона просто не могла поверить, что все это происходит на самом деле, что она стоит здесь вместе с Джо, Кейти, премьер-министром, Миллисент Фосетт, Сильвией Панкхёрст и другими активистками движения женщин за равноправие и смотрит, как король дает свое монаршее согласие на принятие Акта о народном представительстве. Акта, который называли Четвертой реформой. Джо, сидящий в коляске, взял Фиону за руку. – Мама, ты хорошо себя чувствуешь? – шепотом спросила Кейти. Фиона кивнула. В ее глазах блестели слезы. Ради этого дня она трудилась, сражалась, сидела в тюрьме Холлоуэй. И вот теперь она смотрела, как король подписывает парламентский акт, дающий избирательные права большой части английских женщин. Текст закона она читала многократно и знала практически наизусть. Он провозглашал, что женщины, достигшие тридцатилетнего возраста, как замужние, так и незамужние, но имеющие минимально требуемую собственность, могут голосовать на парламентских выборах. В дополнении к Акту говорилось, что женщины, достигшие двадцати одного года, могут избираться в парламент. Фиона знала: этот Акт появился не сам собой. На протяжении всех военных лет Миллисент Фосетт и ее движение, в которое входила и Фиона, тихо, но настойчиво, действуя ненасильственными методами, продолжали требовать от правительства предоставления женщинам права голоса. Одновременно мать и дочь Панкхёрст и Женский социально-политический союз прекратили насильственные протесты и поддержали военную политику правительства. Помимо этого, молодые англичанки подали впечатляющий пример, сменив на рабочих местах ушедших в армию мужчин; особенно там, где производилось оружие и боеприпасы. Да, британские женщины заслужили этот день. Фиона едва верила в реальность происходящего. Знаменательный момент, историческое событие. Король наклонился над документом. Фиону переполняли эмоции. Давнишняя мечта становилась реальностью, и она в свои сорок семь лет наконец-то получала право голоса. Это право будет и у ее дочерей. Однако достигнутого было явно недостаточно, что Фиона тоже сознавала. Избирательный возраст для женщин должен быть понижен. Но происходящее сегодня – лишь начало, замечательная победа после долгой, горестной борьбы. Фиона смотрела, как король ставит подпись под документом, а в ее мозгу проносился миллион воспоминаний. На мгновение она перестала быть женой и матерью, владелицей процветающей чайной империи и вновь превратилась в семнадцатилетнюю девчонку, нищую упаковщицу чая из Уайтчепела, еле сводившую концы с концами. Другое воспоминание перенесло ее на год позже, когда после гибели родителей она была вынуждена спасаться бегством. Фионе вспомнились битвы ее ранней молодости. Из Лондона они с Шейми бежали в Америку, где и началась ее чайная империя. Она отстояла магазин дяди Майкла, брата ее отца, и там же открыла свой первый чайный магазин, принесший ей первый успех. Потом она сражалась за здоровье и жизнь ее первого мужа Николаса Сомса, а после его смерти наконец-то исполнила давнюю клятву отомстить чайному магнату Уильяму Бертону, по чьему приказу был убит ее отец. Фиона сражалась за собственную жизнь, когда Уильям Бертон едва не расправился с ней. Потом за жизнь ее брата Сида, ложно обвиненного в убийстве Джеммы Дин, актрисы из Восточного Лондона. И за жизнь Джо, едва не погибшего от рук негодяя Фрэнки Беттса. Ее сражения продолжались и сейчас, рука об руку с Джо. Совместными усилиями они открыли два госпиталя для раненых английских ветеранов: один – во Франции, другой – в Оксфордшире, в Уикершем-Холле, старом обширном имении, доставшемся Индии по наследству от Мод. Открыв госпитали, супруги Бристоу неутомимо собирали для них деньги. Сражалась и ее дочь Кейти, которой исполнилось девятнадцать. Кейти изучала историю в колледже Магдалины и намеревалась весной будущего года окончить учебу с отличием. И вдруг дочь сменила задумчивую тишину Оксфорда на людные улицы Уайтчепела. Там она собралась открыть редакцию «Боевого клича», лейбористской газеты, основанной ею четыре года назад. Тираж газеты достиг двух тысяч экземпляров и продолжал расти. Кейти регулярно брала интервью у ведущих политических деятелей, стремящихся донести свои взгляды и убеждения до молодых читателей «Боевого клича». Ее несколько раз арестовывали на маршах суфражисток. Однажды ей поставили синяк под глазом. Как-то она написала об ужасающих условиях труда на одной из фабрик Оскфордшира. Фабрикант нанял люмпенов, и те разбили окна в комнате ее общежития. Но Кейти оказалась не из пугливых. Она спокойно отнеслась к случившемуся, посчитав все это неизбежными ямами и ухабами на нелегком пути политики и журналистики, где часто дерутся не по правилам. В сражение включился и Чарли, старший сын Фионы. Сейчас он каждый день сражался за свою жизнь на передовой во Франции. В армию он ушел два года назад, когда ему было пятнадцать. Сказав родителям, что отправляется с друзьями в поход, Чарли поспешил на призывной пункт. Там он прибавил себе несколько лет, записался в армию и через три дня был переправлен военным транспортом в район Соммы. Обо всем этом Фиона и Джо узнали, получив его открытку, отправленную из Дувра. Но помешать случившемуся они не могли: сына уже не было в Англии. Фиона хотела, чтобы его разыскали и вернули обратно, однако Джо счел ее усилия бесполезными. Даже если им и удастся вернуть Чарли домой, при первом удобном случае он снова сбежит на войну. Для Фионы ее старший сын стал неиссякаемым источником тревог. Она замирала от каждого неожиданного стука в дверь, от каждой телеграммы и казенного вида конверта, приходящего с почтой. Война длилась уже три с половиной года. Три с половиной ужасных года. Возбужденно-бесшабашное настроение, царившее в августе 1914 года, быстро схлынуло, едва стали поступать первые сводки о тяжелых боях в Бельгии, а затем и о падении этой храброй страны. Те, кто предрекал несколько коротких, решительных сражений, после которых разгромленные германские войска с позором отступят, жестоко ошиблись. Пройдя Бельгию, они вторглись во Францию. Число погибших не поддавалось воображению. Потери среди военных и гражданского населения исчислялись миллионами. Война уничтожала жизни, города и целые страны. Каждый день Фиона надеялась услышать о скором ее окончании, о том, что союзниками одержана решительная победа, переломившая ход войны в их пользу. И каждый день проходил без перемен. Порой Фионе казалось, будто ее сражения никогда не закончатся. До сих пор они с Джо только и делали, что сражались. Фиона вовлекала в свои сражения и других. Это касалось ее благотворительных акций, школ в Ист-Энде, созданных ею вместе с мужем, и, конечно же, движения за женское равноправие. И сегодня на короткий блистательный миг ей показалось, что одно сражение они с соратницами выиграли. Тяжелое сражение за избирательное право для женщин. Победа, одержанная на родине, давала Фионе надежду на победу, которая будет одержана вдали от Англии. Совсем недавно в войну вступила Америка. При поддержке американских солдат, американского военного и финансового могущества война вскоре закончится. Должна закончиться, иначе через какое-то время воевать станет некому. Король закончил подписывать документ и поднял ручку. Раздались аплодисменты. Кто аплодировал сдержанно, другие, вроде Фионы, более восторженно. Фотографы торопились запечатлеть исторический момент. Затем собравшихся ждало шампанское и чай с пирожными. К Джо подошел кто-то из парламентариев. Кейти умчалась, надеясь взять короткое интервью у нового премьер-министра Ллойд-Джорджа. Миллисент и Сильвию окружили газетчики, а Фиона, переполняемая эмоциями, удалилась в тихий уголок зала, чтобы успокоиться. Достав из сумочки платок, она промокнула глаза, тайком высморкалась, потом встала у окна. Она смотрела на зимний февральский пейзаж и ждала, когда улягутся взбудораженные чувства и она вновь сможет говорить, не опасаясь расплакаться. Она уже хотела пройти туда, где находился король, окруженный плотным кольцом, когда вдруг почувствовала, как к ее щеке прижалась нежная щека, а на плечи легла рука. Это была Кейти. – Ма, ты и в самом деле хорошо себя чувствуешь? – Превосходно, дорогуша. – Тогда почему ты не со всеми? Тебе бы чокаться с королем и мистером Ллойд-Джорджем, а не кукситься в углу. – Ты абсолютно права, – улыбнулась Фиона. – Я сейчас к ним пойду. Просто немного устала, как обычно устаешь в конце крупных событий. Кейт обняла мать за плечи. Дочь была возбуждена не меньше Фионы. – Но ма, это еще не конец. Совсем не конец. – Не конец? – спросила Фиона, глядя в прекрасное юное лицо дочери и в ее лучистые умные синие глаза. – Нет. Я решила баллотироваться в парламент от лейбористской партии. Я не могу ждать, пока мне стукнет тридцать, чтобы участвовать в делах моего правительства. Никак не могу. Мистер Ллойд-Джордж установил женщинам слишком высокую возрастную планку для голосования. Наверное, побоялся, что женщины окажут ощутимое влияние на правительство. Зато возраст для баллотирования в парламент вполне подходящий. Голосовать я не смогу еще целых одиннадцать лет, зато через каких-то два года мне исполнится двадцать один, и я начну собственную избирательную кампанию. Как только окончу университет, займусь ее подготовкой. Глаза Фионы вспыхнули. – Кейти, какая замечательная новость! Я так взволнована и так горда. – Спасибо, мамочка. Я надеялась, что так оно и будет. Ой, гляди! Король освободился. Я скоро вернусь! – Король? Кейти, не собираешься же ты… – Фиона не договорила. Слишком поздно. Кейти уже спешила к монарху. Фионе вновь крепко сжали руку. Это был Джо. – Похоже, наша дочь собралась интервьюировать старину Георга, – сказал он. – Неужели она дерзнет вручить королю свежий выпуск «Боевого клича»? Там статьи Бена Тиллета, Эллы Розен, Анни Безант и Миллисент Фосетт. Все горячие лондонские головы. Король рискует получить учащенное сердцебиение. – Он уже испытывает учащенное сердцебиение, и причина вовсе не в газете, – сказал Джо. Фиона засмеялась. Увидев Кейти, король жестом подозвал ее к себе. Он ей улыбался. Ничего удивительного, подумала Фиона. Кейти производила впечатление на мужчин. Черноволосая, синеглазая, с изящной фигурой, она выросла в настоящую красавицу. – Слышала ее новость? – спросил Джо. – Слышала. Надеюсь, ты к этому руку не приложил? – Кейти сама принимает решения, – покачал головой Джо. – Она живет своим умом, и ты это знаешь. – Мне ли не знать! Джо хитро улыбнулся: – Но должен сказать, я доволен, что она примкнула к семейному делу.