– Как вы знаете, миссис Уилкотт, нам удалось сохранить вашей дочери матку, но орган сильно поврежден. У Дженни будут менструации, но выносить и родить ребенка она никогда не сможет. Мне очень жаль. Понимаю, какой это удар для вас и какие душевные муки испытает Дженни, когда подрастет. Но далеко не каждой женщине для счастья нужен муж. Дженни – чудесная, смышленая девочка. Ей лучше всего избрать профессию учительницы, а то и мою. Хорошие медсестры требуются всегда. Дженни тогда ничего не поняла из слов врача. Ей было всего девять лет, и она, не утратившая детской непосредственности, не понимала, зачем вообще ей нужен муж, тем более для счастья. Но когда ей исполнилось тринадцать и у нее начались месячные, мать усадила ее рядом и честно рассказала, какие стороны жизни для нее закрыты. Дженни вспомнила слова доктора Аддисона, вдруг ставшие совершенно понятными. Врач намекал матери, что ни один мужчина не захочет жениться на ее дочери, поскольку она не способна иметь детей. Становясь старше, Дженни убеждала себя, что это вовсе не трагедия. Если она не выйдет замуж, то найдет удовлетворение в работе. Если она не может иметь своих детей, то будет любить малышей, приходивших к ней в класс. Однажды молодой дьякон из отцовской церкви захотел поухаживать за ней. Белолицый, худощавый, с добрым характером. Дженни его не любила, но понравиться ей он вполне смог бы. А поскольку она не любила дьякона, то честно рассказала о своей особенности. Узнав, что с ней не создать полноценную семью, дьякон поблагодарил ее за искренность и быстро переключился на дочку торговца одеждой. Было еще двое: такой же учитель, как она, и молодой священник. С ними Дженни тоже была честна и потому потеряла обоих. Это задело ее, но не вызвало особых страданий, поскольку и их она не любила. А потом она встретила Шейми Финнегана и влюбилась по-настоящему – глубоко и страстно. В тот день в сарае близ реки Кам Дженни сама попросила о близости, не беспокоясь о последствиях. Какие могут быть последствия? Дженни понимала: если она расскажет Шейми правду о шраме, он оставит ее, как и те трое. Ведь она ущербна и не может дать ему то, что дала бы нормальная женщина. И потому Дженни утаила правду. Перед тем как отдаться Шейми, она мысленно пообещала Богу: «Я потом ему расскажу, но позволь мне сначала познать близость с ним. Позволь хотя бы раз испытать любовь, и я никогда не попрошу о большем». Когда это произошло и она лежала, счастливая и удовлетворенная, наслаждающаяся запахом Шейми у нее на коже, вкусом его губ на ее губах, она вспомнила об обещании и начала подбирать слова, чтобы рассказать ему о своей особенности. И вдруг, совершенно неожиданно, Шейми признался ей в любви. Дженни почувствовала: не может она сказать тех слов, которые должна. Ей было невыносимо потерять Шейми. Тех, других – да, но только не его. И потому она ничего не сказала. Ни тогда на реке Кам, ни сейчас, выслушав его предложение. Она пыталась. Отчаянно пыталась. Она начала говорить, но закончить не смогла. «Я хочу жить вместе с тобой. Хочу, чтобы у нас был дом. Хочу этого ребенка и много других детей. Кучу. Троих или четверых. Шестерых. Десятерых. Я хочу, чтобы ты стала моей женой», – сказал ей Шейми. После таких слов ее решимость пропала, и она ответила «да». Пусть верит, что она способна родить ему сыновей и дочерей. Она солгала Шейми. Не в том, что сказала, а в том, о чем умолчала. Дженни твердила себе, что обязательно расскажет ему правду. Это обещание она повторяла, когда они плыли обратно в Кембридж. И потом, в доме тети Эдди, и в поезде, возвращаясь в Лондон. Но она так ничего и не сказала. После той поездки каждое утро, едва проснувшись, Дженни обещала себе рассказать Шейми правду, чего бы ей это ни стоило. И каждый день ей становилось все труднее заговорить на эту тему. Потом она вдруг обнаружила, что у нее не наступила очередная менструация. Поначалу Дженни не придала этому значения. Ее менструации никогда не были регулярными, приходя в один месяц пораньше, в другой попозже. Затем в ее душе затеплилась надежда. А вдруг доктор Аддисон ошибался? Вдруг она в состоянии выносить ребенка? Надеясь вопреки здравому смыслу, Дженни отправилась к Харриет Хэтчер. Та осмотрела ее и произнесла слова, которые Дженни Уилкотт и не рассчитывала услышать: «Вы беременны». Будучи лечащим врачом Дженни и зная о ее травмах, Харриет предостерегла свою пациентку от чрезмерных надежд. – Вы сумели зачать, и это уже чудо, – сказала доктор Хэтчер. – Но травмы ваших репродуктивных органов никуда не исчезли. Еще не известно, сможет ли ваша матка выносить ребенка до положенного срока. Узнав о беременности Дженни, Шейми без колебаний принял правильное решение. Последние несколько недель его разрывало между новой экспедицией и оседлой жизнью, но теперь он решил бросить якорь. Он хотел детей. Много детей. Так он сказал. Но зачем ему жениться на женщине, не способной родить даже одного? Никакой мужчина не согласился бы на такое, особенно молодой, обаятельный и знаменитый. Этот мужчина мог бы заполучить любую женщину. Их у него было достаточно, включая блистательную Уиллу Олден. Дженни знала об Уилле. Иногда журналы публиковали ее восточные фотографии, всегда упоминая, что несколько лет назад Уилла и Шейми поставили рекорд, поднявшись на вершину Килиманджаро. Потом они вспоминали о чудовищном несчастье, в результате которого мисс Олден потеряла ногу. После случившегося она не вернулась в Европу и теперь жила то в Непале, то в Тибете. Однажды Дженни спросила Шейми про Уиллу. Ей хотелось знать, сохранились ли у него чувства к той женщине. Шейми стал уверять, что нет. Все, что связывало его с Уиллой, навсегда осталось в прошлом. Однако стоило заговорить об Уилле, он сразу изменился в лице, и выражение глаз было отнюдь не безразличным. Он не забыл Уиллу. Он продолжал любить эту женщину, в чем Дженни не сомневалась. Уилла была на него похожа, а Дженни – нет. Ожидая его возвращения, Дженни в который раз задала себе вопрос, терзавший ее на протяжении всех этих недель: что Шейми в ней нашел? Она не была ни смелой, ни дерзкой. Даже западной части Лондона толком не знала, не говоря уже про Южный полюс. Дженни не могла предложить ему то, что было у Уиллы: общую страсть к открытиям, риск во имя рекордов. С Дженни он мог рассчитывать лишь на домашние радости: спокойную жизнь, семью. Но если с семьей у нее ничего не получится, что тогда? – Я люблю тебя Дженни. Очень, – говорил он, делая ей предложение. Эти слова казались ей запредельными, будто Шейми очень хотел любить ее и пытался себя убедить, что действительно любит. Если она потеряет зачатого ребенка, если Шейми узнает правду о ее особенностях, он ее бросит. В этом Дженни была уверена. К глазам снова подступили слезы. Руки Дженни инстинктивно опустились на живот. – Ты меня слышишь? – прошептала она. – Малыш, останься со мной. Я тебя очень, очень прошу: останься. В коридоре послышались шаги. Дженни поспешно смахнула слезы. Дверь гостиной открылась. Вошел отец. Грозно взглянув на дочь, он подошел к ней, обнял за плечи и тихо сказал: – Должен признаться, я бы предпочел, чтобы это случилось после свадьбы, но я счастлив, что это вообще случилось. Я рад за тебя, Дженни. Искренне рад. Нет большего счастья, чем ребенок. Я это знаю, ибо помню, какое счастье ты подарила мне своим появлением на свет. – Спасибо, папа, – срывающимся голосом сказала Дженни. – Да. Ладно. Входи, парень! – зычно крикнул преподобный Уилкотт. Дверь открылась, и в гостиную вошел Шейми. – У меня в кухне остался шерри, – продолжал священник. – Схожу за ним. Думаю, нам самое время выпить. Едва он ушел, Шейми порывисто обнял Дженни и прошептал: – Твой отец меня не убил. В это воскресенье он огласит нас, а через три недели обвенчает. – Шейми! Как это здорово! – Конечно здорово. У меня от сердца отлегло. Твой отец повел себя гораздо лучше, чем я думал. Гораздо лучше, чем повел бы себя я в схожих обстоятельствах. – Он приложил руку к животу Дженни. – Если у нас родится девочка, я постараюсь уберечь ее от таких, как я, – засмеялся он. – Жду не дождусь, когда стану твоим мужем. И отцом нашего ребенка. Это все, о чем я мечтаю. Честное слово. Дженни вяло улыбнулась, посмотрела на Шейми, и ее вдруг обуял ужас. Она попыталась подавить тяжелые предчувствия и даже мысленно отчитала себя за глупость. Надо благодарить Бога за крошечную жизнь, растущую в ней. За чудо, которого она удостоилась. Девять месяцев, думала Дженни. Это все, что мне нужно. Через девять месяцев, считая от сегодняшнего дня, Шейми будет держать на руках нашего ребенка. Он будет счастлив. Доволен ребенком, своей новой жизнью и… мной. Глава 20 – Три миллиона фунтов на какие-то лодки! – Джо Бристоу сидел в кабинете своего особняка в Мейфэре. – И сколько их мы получим за эти деньги? Две? Три? – Восемь. И это не лодки, а корабли, – ответил человек, сидящий по другую сторону стола. – Совершеннейшие военные корабли, какие когда-либо строились. Он выпил виски, встал и подошел к окну. Разглядывая Джорджа Бёрджесса, Джо думал о непоседливой натуре собеседника. Бёрджесс отличался бледностью лица, усыпанного веснушками. Его светлые, с рыжиной, волосы начали редеть. Известность пришла к Бёрджессу рано. В двадцать девять лет он уже был героем войны и признанным писателем. Впоследствии занимал разные должности в парламенте, успев побывать министром по делам колоний. Нынче он являлся вторым лордом Адмиралтейства и в этом качестве нанес визит Джо, чтобы уговорить упрямца Бристоу поддержать призыв Черчилля к постройке флотилии дредноутов. Если бы не Бёрджесс, Джо сидел бы сейчас внизу, на семейном обеде. Был чудесный апрельский вечер. Сегодня Фиона пригласила на обед родителей Джо, его братьев с семьями, Шейми с невестой Дженни Уилкотт и дюжину близких друзей. У Шейми и Дженни через две недели свадьба, и сегодняшний обед в основном касался свадебных приготовлений. Джо едва успел занять место за столом, как прибыл Бёрджесс, сказав, что должен переговорить с ним по неотложному государственному делу и что вскоре к ним присоединится еще один человек из Адмиралтейства. Извинившись перед гостями, Джо поднялся с Бёрджессом в домашнем лифте на второй этаж и проводил в свой кабинет, где между ними началась напряженная, жаркая дискуссия. Их разговор длился уже более часа. Джордж непреклонно отстаивал свою позицию. Англии нужен не один новый дредноут, о чем Черчилль просил парламент, а новая флотилия дредноутов. Джо столь же бескомпромиссно противился идее выделения правительством трех миллионов фунтов на военные нужды. – Джордж, мне плевать, насколько они совершенны, – говорил Джо. – Моим избирателям не нужны дредноуты. Они вообще не хотят военных кораблей. Они хотят новые школы, больницы и парки. И рабочие места. Прежде всего они хотят работы. – Что ж, они получат работу. На военных заводах кайзера, – запальчиво ответил Бёрджесс. – Он собирается построить несколько таких в доках Темзы, как только захватит Англию. – Это не что иное, как подстрекательство к войне! – с жаром парировал Джо. – Вы же сами говорили, что демонстрацией силы хотите подавить военную агрессию. Однако сейчас вы пользуетесь каждой возможностью, призывая к той самой войне, которую желаете избежать! – Мне незачем призывать к войне. Она уже идет. Я вам больше скажу… Слова Бёрджесса прервал стук в дверь. – Входите! – сердито крикнул Джо. В кабинете неожиданно для Джо появился Альби Олден, друг Шейми. – Альби, дружище, привет. Обед внизу. Шейми и Дженни… – Он будет участвовать в нашем разговоре, – прервал его Бёрджесс. – Постойте, Альби и есть ваш человек из Адмиралтейства? – удивился Джо. – Альби Олден? – Наконец все в сборе, – сказал Бёрджесс и нетерпеливо махнул Альби. – Входите, дружище. И хорошенько заприте дверь. Альби послушно запер дверь, после чего подошел к столу, открыл портфель и подал Бёрджессу толстую папку. Бёрджесс развязал тесемки папки, бегло просмотрел содержимое, хмыкая и отпуская ругательства, после чего шумно опустил папку на стол. – Прочтите это, – сказал он Джо. – Прочтите, а потом еще раз скажите мне, что нам не нужны корабли. Джо посмотрел на Бёрджесса, потом на Альби. Что же это за папка? Джо пододвинул ее к себе и стал просматривать. На всех собранных там документах стояла печать Бюро секретной службы – отдела внутри Адмиралтейства, о существовании которого знали очень немногие. Где-то на второй или третьей странице Джо сообразил, что́ ему предложили прочесть. Это были сведения, собранные на проживающих в Англии немцев и немок, которых Бюро подозревало в шпионаже. Одно имя привлекло особое внимание Джо: Макс фон Брандт. Джо знал этого человека. Более месяца назад они встречались в тюрьме Холлоуэй после разогнанного марша суфражисток. С тех пор он несколько раз видел фон Брандта в обществе Мод Селвин Джонс. Джо с большим облегчением узнал, что, хотя фон Брандт и фигурировал в качестве потенциального шпиона, составитель досье выражал большие сомнения на этот счет. Макс имел независимый источник дохода, родственников в Англии и никак не был связан с военными, если не считать прохождения срочной службы. Более того, из-за агрессивной политики кайзера Макс однажды публично разругался со своим дядей-капиталистом, старшим братом отца. Ссора произошла в берлинском ресторане. Под конец дядя и племянник кричали друг на друга. Дядя Макса даже бросил в него тарелкой. Инцидент подтверждался показаниями трех надежных, не знакомых между собой свидетелей. Через неделю после скандала Макс уехал в Англию. Сообщалось, что дядя обрадовался этому. По его словам, Макс лишь позорил их семью и разорял дядю. Подытоживая характеристику Макса фон Брандта, составитель досье называл его опытным альпинистом, светским повесой, дамским угодником, но никак не шпионом. А вот другие прямо назывались шпионами. Их были десятки. Джо листал страницу за страницей, глядя на серые зернистые фотографии. Дойдя до последней, он поднял глаза на Альби. – Как ты сумел узнать о неблаговидных делах всех этих людей? – спросил Джо. Ему ответил Бёрджесс: – Альби работал вместе с Альфредом Юингом, Дилли Ноксом, Оливером Стрейчи и еще несколькими кембриджскими гениями. Весь прошлый год они усердно занимались расшифровкой перехваченных донесений и подтвердили существование в Соединенном королевстве разветвленной и эффективной германской шпионской сети. Как видите, им удалось раскрыть многих рядовых шпионов. – Тогда почему эти люди до сих пор не арестованы? – встревожился Джо. – По вполне очевидной причине. Мы надеемся, что рядовые шпионы приведут нас к их главарю, – ответил Бёрджесс. – Вот его-то нам не терпится схватить. Наши агенты в Германии сообщают, что этот человек действует очень эффективно. Просто с пугающей эффективностью. Он уже сумел собрать и переправить в Берлин немало весьма ценных сведений. Помимо этого, наши агенты убеждены, что Германия при первой возможности вторгнется во Францию со стороны Бельгии. – Джордж, это какая-то чушь! – отмахнулся Джо. – Такого просто не может быть. Даже если Германия и хочет вторгнуться во Францию, ее войска не смогут пройти по территории Бельгии. Это нарушение договора. Бельгия – нейтральная страна. – Почему бы вам не позвонить кайзеру и не напомнить ему об этом? – предложил Бёрджесс. – Многие пытались, и безрезультатно. – Бёрджесс отошел от окна и снова сел напротив Джо, налив себе новую порцию виски. – Джо, меня беспокоит Германия. Чрезвычайно беспокоит. И Ближний Восток тоже. Отношения Германии с Турцией становятся все более дружественными. Возникает непосредственная угроза нашим нефтяным месторождениям в Персии. Если объявят войну, мы не сможем их защитить. У нас в тех местах тоже есть шпионы. Некоторым просто цены нет. Среди них – мистер Томас Лоуренс. Наши создали карту этой чертовой Аравийской пустыни и наладили отношения со многими арабскими правителями. Томас всего пару недель назад представил нам подробный отчет. – Лоуренс? Молодой человек, недавно выступавший с лекцией в Королевском географическом обществе? – Он самый. Эта лекция была очень важна. Не столько из-за развалин, камешков и черепков, о которых он воодушевленно рассказывал. Главное – поддерживать впечатление, будто Лоуренс – одержимый археолог, и не более того. Джо закрыл досье, подтолкнув папку к Бёрджессу.