Появился Денис Ракитин, отдернул Ноту, осуждающе взглянул в глаза: — Не думал, что увидимся так скоро. Не трогай, отойди! Оперативник узнал Полину Ветрову. Жертва нападения неожиданно открыла глаза. — Жива, — выдохнул Ракитин. Нота ринулась к подруге, Юра ее удержал. Оперативник допытывается у Полины: — Кто? Кто это был? Все притихли. Взгляд Полины двинулся влево-вправо, палец дернулся, словно она пыталась указать. Она узнала Аню. Гримаса боли разгладилась и Полина прошептала: — Я немного отдохну и пойдем домой. Силы покинул ее, глаза закрылись. Под вой сирены примчалась «скорая помощь», въехала на тротуар. Выскочил врач, осмотрел пострадавшую, осветил рану на голове. Энтузиазм в его действиях поубавился. Врач сделал укол и велел перенести девушку в машину. Там Полине воткнули катетер в вену, подключили капельницу, освободили грудь от одежды, наложили датчики. Врач посмотрел на приборы. Затем раздвинул веки Полины, направил луч фонарика в глаза. И подозвал Ракитина: — Рана несовместимая с жизнью. Чуда не случилось. Нота завыла тонко обреченно. С уходом Полины она потеряла половину себя прежней. За что? Как жить дальше? Лагушкин обнял плачущую девушку. Ракитин оставался опером. Он осмотрел пальцы Полины. Успела ли девушка оцарапать убийцу? Под ногтями было чисто. Старший лейтенант обратил внимание на перстень-печатку, свободно болтавшийся на тонком пальце девушки. Перстень не свалился при падении. Странно. Оперативник подозвал Лагушкина: — Когда ты танцевал с Ветровой в клубе, у нее был этот перстень? Юра присмотрелся: — Нет. — Возможно, из сумочки достала, когда вышла из клуба? — Первый раз вижу. Ракитин надел латексные перчатки и легко снял перстень с пальца убитой. Изучил изнутри. Гравировки нет. Зато рисунок снаружи напомнил ему ориентировку на преступника в федеральном розыске. Денис обратился к Ноте. — Не реви. Слезами делу не поможешь. Посмотри. — Он показал перстень. — Узнаешь? Нота протерла глаза, разглядела остроконечный профиль горы на печатке и вспомнила: — Такой перстень был у Казбека. — Понятно. — Что понятно? — Одно мне понятно. Где ты, Диджей Нота, там труп. Второй за ночь! Глаза Ноты расширились. Она уставилась на милиционера. С минуту они молча смотрели друг на друга, потом вместе опустили глаза на Полину. Ракитин бережно задрал выше пояса короткое платье Полины. Черные атласные трусики смотрелись на девушке, как на живой. Оперативник вздохнул и приподнял резинку трусиков. Сунул руку. А когда извлек, его пальцы сжимали черный квадратик из игры «Пятнашки». Он повернул квадратик к свету и оба увидели: фишка номер 14! У Ноты затуманились глаза и подкосились ноги. Она бы рухнула, но Юра успел подхватить девушку. Одежда обоих была заляпана кровью Полины. Ракитин махнул рукой: — Уводи. Пусть выспится. Глава 45 Юра Лагушкин привез девушку в пустующий дом Джины на Арбате. Нота плакала и причитала: — Зачем я ругалась с Полей? Ушли бы вместе, Полина была бы жива. Юра поддерживал девушку и утешал: — Ты ни в чем не виновата. — Мы с Полей всегда были вместе. Она мне, как сестра. И теперь ее нет, я одна. — Ты со мной, Нота. Я рядом и останусь с тобой, — уверял Юра. Он завел девушку в кабинет звукотерапии. — Раздевайся, я постираю одежду. Нота подчинилась уверенному голосу, сняла верхнюю одежду, осталась в кожаном топе и джинсах. Юра предложил: — Займи место пациента. Звуковая ванна нужна сейчас тебе. Я знаю, как включить. Лагушкин усадил девушку на стул, выбрал диск, включил диджейский пульт. Нота откинулась на спинку, безвольно опустила руки. Странно, она еще никогда не сидела на месте пациента. Она лечила душевную боль музыкой. Но сейчас ее душа разорвана в клочья. Никакой музыкой не склеишь. — Джинсы тоже грязные, — разглядел Юра. — И я обляпался. Он опустился на колени, расстегнул ей молнию и бережно стянул джинсы. Ноте было все равно. Юра собрал в охапку одежду и исчез. В другом санузле заурчала стиральная машина. Нота пыталась пропустить музыку сквозь себя, но музыкальные волны обтекали ее тело, как непроницаемый предмет. Внутри будто окаменело. Внешняя гармония была бессильна перед душевным хаосом. Вернулся Юра в одних трусах. В руках держал бутылку коньяка. Глотнул из горлышка, протянул Ноте: — Выпей. Тебе надо. Нота сделала большой глоток, обожгла горло, закашлялась. Юра забрал у нее бутылку, прибавил громкость. Теперь нужно было говорить в ухо, чтобы слышать друг друга. Он зашел сзади, наклонился и спросил: — Отпускает? Нота мотнула головой. — Это надо снять, — приказал он и расстегнул ей кожаный топ. — Я сидел здесь обнаженный. Возразить было нечего, это ее концепция. Чем меньше преград для лечебной музыки, тем лучше для организма. Она позволила себя раздеть. Колонки работали на полную мощность, стул находился в эпицентре отраженного звука, ее нежная кожа на груди подрагивала, как вода в пруду от порывов ветра. Музыка проникала внутрь, душевная боль отступала. Юра накрыл ее грудь ладонями. Она почувствовала холод, а потом тепло. — Ты не одна, мы пара, — сказал он и поцеловал в шею. Его руки сжались и расслабились. Левая ладонь осталась на груди, правая скользнула на живот. Пальцы огладили пупок, прокрались ниже, проникли под резинку трусиков. Дрожь кожи унялась. Пришла другая дрожь, похожая на озноб. Она рождалась внутри, поднималась жаркой волной и заставляла содрогаться тело.