– Вы меня не помните? – спросила она ровным голосом. Мужчина непонимающе уставился на нее, но затем сделал вдох и заговорил. – Покажи мне свое лицо, – потребовал он, приближаясь к ней. – Покажи, если ты действительно та, о ком я думаю. Сорэйю вновь обуял страх. Но все же она повернулась к огню, подняла трясущиеся руки и сбросила шаль, открывая старику лицо и струящиеся в нем реки яда, проступающие в ее венах по вине отчаянно колотившегося сердца. Глаза старика сверкнули: он узнал ее. – Я помню тебя, шахзаде. Помню ту ночь, – сказал старик с усмешкой. – Напугал я тебя тогда, не правда ли? Лицо Сорэйи обжег гнев. «Я могу протянуть руку и дотронуться до него. Вот и посмотрим тогда, кто из нас окажется больше испуган», – подумала она. Но нет, Сорэйя не могла навредить ему. Он был ей нужен. – Вы прятались здесь с тех самых пор? Я думала, йату более могущественны. Разве вы не можете использовать свое колдовство и сбежать? – А как так вышло, что меня тут никто так и не нашел? – парировал колдун с кислой улыбкой, разведя руки в стороны. – Я наложил заклятие на дахму, отгоняющее желающих причинить мне вред. Однако без книг я могу насылать лишь мелкие проклятия на деревенских, используя останки их родственников. Слово «проклятия» отдалось эхом у нее в голове, будто шипение змеи. Оно напомнило Сорэйе о цели ее визита. – Я могла бы раздобыть ваши книги, если их не сожгли. – Полагаю, не за просто так? – фыркнул в ответ колдун. – Вы были верховным жрецом и должны знать, где лежит перо Симург. Расскажите. Если вопрос и удивил йату, то он не подал виду. Он ненадолго смолк, обдумывая ее предложение, а затем кивнул. – Оно в самом центре Царского огня. – Прямо в огне? Сорэйя вспомнила железную решетку, ограждающую огонь, а также жрецов, день и ночь следящих за тем, чтобы его никто не затушил. Если Сорэйе удастся оказаться в храме огня, когда там никого не будет, то она может чем-нибудь подцепить перо. Парвуанэ сказала, что сможет вернуть его, покончив со своими делами. А Сорэйя потом положит его назад, узнав секрет снятия проклятия. Она сможет освободиться, не предав семью. Она начала испытывать чувство, напоминавшее радость. Однако йату покачивал головой, будто бы понимал, в каком русле текут ее мысли. – Ты не поняла. Перо не лежит в огне. Оно часть огня. В любом другом огне оно бы просто сгорело, но в Царском оно становится частью языков пламени, давая огню силу оберегать шаха. – Огонь защищает шаха? – переспросила Сорэйя, нахмурившись. – До тех пор, пока перо находится в нем, – уточнил колдун, кивая. Радость начала покидать ее. На смену ей пришел холодный, медленно распространяющийся по конечностям ужас, от которого к телу понимание услышанного пришло раньше, чем к разуму. – То есть единственный способ заполучить перо… – …это затушить огонь, – договорил за нее йату. Эти слова погасили в Сорэйе последний лучик надежды. Даже если она вернет перо на место, это не будет иметь значения. Само по себе оно не способно защитить ее брата. Огонь же так просто не разжечь – ведь он берется из нескольких ритуальных источников. Это подставит Соруша под удар на неопределенный период времени. Единственный способ узнать о том, как снять проклятие, вынуждал ее подвергнуть брата опасности и пойти на преступление, за одну лишь попытку совершить которое йату был приговорен к смерти. Колдун внимательно следил за ней. – Ох, – сказал он дразнящим тоном. – Неужели я сказал не то, что ты хотела услышать? Что, не станешь искать мои книги, шахзаде? – Возможно, у вас еще осталась возможность заслужить их, – ответила Сорэйя уверенным голосом. Она едва не забыла о своей слабой надежде. Ведь йату может знать, как снять проклятие. Если ему это известно, то перо ей не понадобится. – Расскажите мне, как снять с меня ядовитое проклятие. На этот раз ее вопрос удивил его. – Я думал, ты и так знаешь, шахзаде, – покачал он головой. – С помощью пера. Сорэйя решила, что ей послышалось. Что беспокойство по поводу пера исказило слова йату. Но колдун продолжил: – Перо Симург обладает силой восстановления. В твоем случае необходимо, чтобы кончик пера проколол кожу. Укола в палец будет достаточно. Сорэйя закрыла глаза. В ушах у нее стучала кровь. – Благодарю вас, – прошептала она безучастным голосом, поворачиваясь к колдуну спиной. Внутри у Сорэйи что-то онемело. Она едва отдавала себе отчет в том, где находится. Мир вокруг представлялся размытым, будто в расплывчатом сне. «Хватит на сегодня размышлений. Хватит и надежд», – решила она. – Подожди, шахзаде, – окликнул ее йату загробным голосом. – Я ничего не даю задаром. Ты передо мной в долгу за то, что я тебе рассказал. Сорэйя вяло махнула рукой в его направлении. – Я сдержу свое слово и поищу ваши книги. Принесу, если найду. – Мне кажется, ты можешь предложить нечто большее. Сорэйя хотела было обернуться к нему и спросить, что он имел в виду. Но тут краем глаза она заметила нечто расплывчатое и услышала тупой звук удара… Сорэйя повалилась на грязный, усыпанный костьми пол, не ощущая ничего, кроме боли. 10 Ненадолго мир вокруг Сорэйи погрузился в темноту. Затем она пришла в себя и осознала, что все еще лежит на полу, придерживая рукой глаз, по которому пришелся удар. Затем йату отодвинул ее руку, и она увидела его угловатое лицо. Колдун поспешно связывал ее запястья поверх перчаток толстым шнуром. В зубах он держал длинный нож с рукояткой из слоновой кости. Должно быть, ей-то он и ударил Сорэйю. – Остановитесь! Что вы делаете? – закричала она, пытаясь высвободить руки. Сорэйя не осмелилась звать Азэда: ее пугала близость ножа к лицу. Однако если она будет громко говорить, он может ее услышать и понять, что что-то пошло не так. – Что вам нужно? Йату закончил связывать ее руки и достал нож изо рта. – Как, по-твоему, на что пойдут твои родственники, чтобы вернуть тебя живой? Обогатят меня? Официально даруют помилование? Как ни крути, что-нибудь получше стопки книг. Или заплатят за твое исчезновение. Сорэйя прикусила язык, стараясь удержать в узде желание позвать Азэда. Йату принялся связывать ей лодыжки, используя подол ее платья, чтобы избежать контакта с кожей. Возможно, если она быстро крикнет, или рванется в его направлении, или сделает вид, что потеряла сознание… Но прежде чем она успела принять решение, колдун повалился на землю. Он не успел связать ей ноги, и Сорэйя откинула шнур, а затем перевернулась на бок и поднялась на колени. Оказалось, что Азэд вошел в дахму без фонаря, незаметно подкрался к ним и сбил с ног йату. Теперь двое мужчин боролись, пытаясь завладеть ножом, который колдун все еще держал в своей руке. Сорэйя в ужасе посмотрела на Азэда, прижатого к полу массой тела йату. Нож находился опасно близко к его горлу. – Беги! – выкрикнул он. Но, разумеется, она не могла бросить его. Сорэйя поднялась на ноги, стараясь не потерять равновесия. Под перчатками ее связанные руки била дрожь… под перчатками, что были ей немного велики. Молча поблагодарив Парвуанэ, Сорэйя наклонилась и наступила на край перчатки – там, где в пальце оставалось немного пространства, – и со всей силы рванула руку прочь. Будь Сорэйя в своих привычных перчатках, она не смогла бы этого сделать или поранилась бы. Хвала судьбе, или Создателю, или Парвуанэ, не важно кому: перчатка сидела достаточно неплотно, чтобы Сорэйе удалось частично высвободить из нее руку. Она продолжала тянуть, пока не высвободила правую руку из перчатки и пут колдуна. Тогда она быстро освободила вторую руку и выбросила шнур. Пока Сорэйя сражалась с путами, Азэд продолжал бороться с йату. Но стоило ей освободиться, как у нее на глазах колдун ударил Азэда коленом в живот. Хватка Азэда на запястье противника ослабла, и он издал вопль боли. Его крик обжег ей уши, и ее обдало волной стыда. Азэд вот-вот погибнет, и все из-за нее. Из-за того, что согласился помочь ей в опасной затее, а затем прибежал на ее крики. А Сорэйя ничего не могла сделать, чтобы помочь. Тут Сорэйя в очередной раз услышала голос Парвуанэ: «Ты могла бы быть столь могущественна». Эти слова больше не казались подначиванием, они превратились в предложение, в решение. У йату был нож, но Сорэйя тоже имела оружие. Занесенный колдуном клинок отразил свет огня, и стыд Сорэйи воспламенился, превращаясь в ярость. Одна рука принялась опускать клинок вниз, в то время как другая крепко обхватила первую непокрытыми пальцами. «Я дотронулась до его кожи. Моя кожа соприкасается с его». Кожа йату была холодна, но все же не лишена тепла. Тепла, какого Сорэйя никогда не знала. Обстоятельства были прискорбными. Но то, что она прикоснулась к кому-то, испытала это ранее неизведанное чувство, заставило Сорэйю на мгновение забыть, кто она и где находится. Она забыла о том, что неизбежно произойдет следом. Йату тоже был поражен. Он застыл на месте, неотрывно глядя на руку Сорэйи и вьющиеся у нее под кожей ядовитые линии. Они оба с удивлением наблюдали за тем, как вены на запястье колдуна налились столь знакомым Сорэйе ядовито-зеленым цветом, растекаясь по руке. Он выронил нож, и тот со звоном ударился об пол рядом с Азэдом, не причинив тому вреда. – Что ты натворила? – проскрежетал йату, оседая. Рука колдуна выскользнула из пальцев Сорэйи. Яд распространялся к его шее. Он попытался сказать что-то еще, но вместо этого начал давиться. «Это я сделала. Я могу делать подобное», – подумала Сорэйя. По телу йату распространялся яд всех тех страданий, что она пережила, ощущая себя маленькой и бестолковой, когда члены семьи лгали ей или избегали ее. Когда она скрывалась, чувствуя себя позорищем. Она смотрела, как он задыхается от этого яда. Ей казалось, что она ничего не весит. Что у нее нет тела. Что она свободна. Сорэйе ни разу не доводилось увидеть воздействие своего яда на кого-то больше бабочки. Она не знала, как быстро умрет колдун, и наблюдала за ним в исступленном любопытстве. Йату лежал на полу и конвульсивно дергался: в нем угорали последние искорки жизни. Наконец он замер, а вены на теле перестали быть видны. Сорэйя поняла, что он умер.