Сорэйя даже обрадовалась вопросу. Ей было проще испытывать обиду в отношении Соруша, чем благодарность. – Я всегда осторожна. Они посмотрели друг на друга. Солнце и его завистливая тень снова вернулись к своим привычным ролям. Соруш спешно отвел глаза. * * * Камера казалась пустой, но Сорэйя знала, что это лишь иллюзия. Она всмотрелась в темноту, ища ястребиные глаза или белый оскал улыбки. Вместо этого она услышала голос: – Я ждала твоего возвращения. Сорэйя выждала несколько дней, прежде чем возвращаться. Ожидание было невыносимо. Однако это должно было дать Сорушу достаточно времени, чтобы наказать стражникам не вмешиваться, если они вдруг услышат голоса. Парвуанэ шагнула вперед. Из-за черных волос и узоров на коже казалось, что тело ее состоит из теней. – Все еще думаешь, что я лгу? – Нет, я верю тебе, – ответила она, вспоминая испуг на лице матери. – Ну, тогда валяй, – сказала Парвуанэ, обхватывая прутья пальцами. – Спрашивай. Сорэйя сглотнула. Удары сердца отдавались стуком во всем ее теле. Она чувствовала, что в этот раз получит ответ. Возможно, причиной ее уверенности был напряженный взгляд Парвуанэ. Или подгоняемые по венам учащенно бьющимся сердцем кровь и яд. – Как мне избавиться от проклятия? Парвуанэ долго смотрела на нее и наконец ответила: – Что тебе сказала мать? Когда ты спросила, врет ли она тебе. Она призналась? Сорэйя напряглась. Ей казалось, что она вот-вот не выдержит и потеряет над собой контроль. – Так ты ответишь на мой вопрос? – Если хочешь от меня честности, то я хочу того же от тебя. Призналась твоя мать или нет? – Нет, – выпалила Сорэйя. – И все же ты поняла, что она врет. Любопытно, – прокомментировала Парвуанэ и наклонилась вперед. – Есть у меня впечатление, что ты не рассказала ей о нашей беседе. А я-то думала, что люди честны, в противоположность нам. – Пожалуйста, – попросила Сорэйя, задыхаясь и теряя самообладание. – Пожалуйста, расскажи мне, что ты знаешь. Сорэйя попыталась успокоить дыхание и не давать венам позеленеть: она знала, что они проступали все сильнее с каждой секундой. Но она слишком устала от секретов, устала быть секретом. Если в обмен на ответы ей было необходимо проститься с достоинством, то так тому и быть. Взгляд Парвуанэ стал жестким. – Я пытаюсь уберечь тебя, – произнесла она грубо. – Как только я открою тебе правду, тебе уже никогда не обрести покоя. – Я никогда его и не знала. Говори. Парвуанэ открыла было рот, но затем внезапно отвернулась и принялась ходить вдоль решетки. – А мне что с этого? Разумеется. Сорэйе следовало бы ожидать такого поворота событий, но в своем отчаянии она позабыла о том, что див скорее всего потребует чего-нибудь в обмен. – Чего ты хочешь? Парвуанэ взглянула на Сорэйю, приподняв бровь. – Свободы? – Я могу постараться поговорить с братом… – Мы обе знаем, что такое обещание ничего не стоит, – прервала ее Парвуанэ, сделав презрительный жест рукой. – Ты способна освободить меня здесь и сейчас. – Это не в моей власти, – покачала головой Сорэйя. – Неужели? – Парвуанэ протянула руку через прутья решетки и указала на разожженную жаровню, из которой по-прежнему не переставая валил дым. – Тебе всего-то и нужно, что затушить жаровню. Дальше я и сама справлюсь. Сорэйя перевела взгляд с жаровни на Парвуанэ и обратно. Готова ли она выпустить дива в обмен на ее знания? Готова ли она подвергнуть опасности Гольваар и свою семью в обмен на шанс спасения для самой себя? Сорэйя вспомнила, что Парвуанэ напала на Соруша. Да и откуда ей знать, что Парвуанэ скажет правду? Риск был слишком велик, а награда призрачна. – Нет, – сказала она наконец без тени сомнения в голосе. – Я не стану этого делать. – Разумеется, – ответила Парвуанэ, пожимая плечами и продолжая прохаживаться по камере. – Но спросить стоило. Не переживай, я готова поторговаться. С этими словами она вновь остановилась напротив Сорэйи. – Принеси мне перо Симург. Див произнесла эти слова легко, но у Сорэйи внутри все так и обмерло, будто бы Парвуанэ запустила руку к ней в душу и вырвала из нее остатки теплившейся там надежды. Это было немыслимо: более вероломного поступка она и представить себе не могла. Это означало предательство не только брата, но и всего ее народа. Поступи Сорэйя подобным образом, и она так и останется проклятием для своей семьи. Изменится лишь то, почему ее считают таковым. К тому же никто, кроме шаха и верховного жреца, не знал, где хранится перо. – Я не могу этого сделать, – ответила она сиплым голосом. – Другого предложения не будет, – покачала голой Парвуанэ. – Принеси мне перо, и я расскажу, как избавиться от проклятия. Сорэйя почувствовала покалывание на коже. Внезапно она стала воспринимать все вокруг чересчур отчетливо. Запах могильника в затхлой пещере стал невыносим, а дым застлал глаза. Глаза дива горели слишком ярко в плохо освещенной пещере, будто бы пронзая ее. «Мне не следовало приходить. Не следовало рассчитывать, что див скажет правду», – подумала Сорэйя. Это была ловушка, теперь она это отчетливо понимала. Парвуанэ надеялась завоевать ее доверие, убедив, что мать Сорэйи лгала ей. Затем она бы воспользовалась ее уязвимостью, чтобы заставить предать свою семью. С чего бы еще диву соглашаться помочь ей? Но самое ужасное было в том, что она все еще размышляла, принять ли ей это предложение. Ей следовало быть осторожной. Нельзя давать желаниям затмевать рассудок. – Откуда мне знать, что ты сдержишь слово? Что ты знаешь, как снять проклятие? – спросила Сорэйя, желая показаться решительной и представительной, но выглядела пораженной. Парвуанэ засомневалась. Тут черты ее лица стали острее, будто бы высеченные из того же камня, что и ее камера. Холодный блеск глаз сравнился по яркости с факелом. В это мгновение никто бы не спутал ее с человеком. – Клянусь жизнями всех пэри́к, моих сестер, что если ты принесешь мне перо, то получишь ответ на свой вопрос. В голосе дива не было и намека на насмешку или презрение. К своему удивлению, Сорэйя поняла, что верит ей, отчего невыполнимое условие Парвуанэ лишь больше распалило в ней негодование. – И сдалось же тебе это перо! Что ты собираешься с ним сделать, уничтожить? – потребовала она ответа. – Уничтожать его я не собираюсь. Не трать время понапрасну. Я не скажу тебе, для чего оно мне нужно. – Ты сможешь вернуть его мне, когда закончишь? – Если мне все удастся, думаю, что да. Сорэйя покачала головой. Ей не следовало спрашивать об этом. Не стоит даже думать о том, чтобы соглашаться или верить сказанному Парвуанэ. – Нелепица какая-то. С чего бы это тебе его не уничтожить? Ты хотела убить моего брата. Любой див был бы рад уничтожить перо. – Я не какой-то там непонятный див, – сорвалась Парвуанэ. – Я пэри́к, и у меня есть собственные цели. Сорэйя удивилась услышанному, подумав, что еще был шанс выйти из этого разговора с какой-нибудь полезной информацией. – А я слышала, что дивы нынче едины, как никогда, – парировала она, стараясь говорить спокойно. – Неужели в вашем стане разлад? – Ты в курсе, не так ли? – спросила Парвуанэ, медленно расплываясь в понимающей улыбке. – Наверняка тот, кто тебе рассказал, сейчас ждет, с чем ты к нему вернешься. Тебе поэтому разрешили вернуться? В ответ Сорэйя лишь промолчала, и Парвуанэ понимающе кивнула. – Что ж, не отправлять же тебя назад с пустыми руками? Ты мой любимый посетитель. Так слушай же – сейчас дивы и правда более едины. Тебя же должно волновать, кто их объединил. – Кто?.. – Больше я ничего не могу тебе сказать. Но хочу кое-что прояснить: что бы ты ни намеревалась рассказать по возвращении отсюда, ты ни словом не обмолвишься о нашем уговоре. Скажешь хоть кому-то о том, что я попросила тебя принести перо Симург, – своему брату или тому симпатичному солдатику, и сделке конец. И поверь, я узнаю, если ты кому-нибудь расскажешь. Тогда я ни слова тебе больше не скажу. Поняла? – Поняла. Парвуанэ протянула ей руку сквозь прутья решетки. – Что, скрепим наш уговор рукопожатием? Разве не таков людской обычай?