– Я тебе не верю. – Добро пожаловать в клуб. А ты думала, почему мое лицо так выглядит? Похоже, он дал кому-то неправильные ответы. Многократно. – Кто ты? – Я же сказал. Маль… – Нет. Кто ты на самом деле? Почему ты оказался в багажнике? Почему ты искал меня? И кто сказал тебе, где меня найти? – Я наклоняюсь поближе. – Кто ты и кто был тот человек? Он запрокидывает голову, прислонив ее к кровати. – Это долгая история. Я встаю, подбираю два куска разорванной дверной цепочки, а затем бросаю их ему на колени. – Расскажи ее быстро. Дело не только в том, что наше время уже давно вышло, но и в том, что у меня почти не осталось сил изображать уверенность. Я вряд ли смогу выдержать это долго. Он смотрит на разорванную цепочку, как будто на ее месте могло оказаться его собственное тело, и, судя по тому, как выглядит его лицо, это примерно так и есть. Он так же насмерть перепуган, как и я. Но это не важно, пока он не расскажет все, что мне нужно знать. – Тот человек – охотник за головами, который решил, что даст мне сделать всю самую сложную работу, дождется, пока я найду твою маму, а затем сядет мне на хвост, чтобы я привел его к ней, и заберет награду. Холодный пот скапливается на коже. – Продолжай. – Может, сначала уберемся отсюда? Я расскажу тебе все… – Мы оба поворачиваемся к двери мотеля. Сквозь щель в двери рядом с замком виден проблеск света. Он мелькает еще раз, и я понимаю, что снаружи кто-то прохаживается туда-сюда. А затем мы слышим голоса. – Отойди оттуда, – говорит женский. – Думаю, кто-то выбил ее, – отвечает мужской. Он звучит намного ближе к нам. Луч света, пробивающийся в комнату, снова смещается. – Гляди. Видишь след от сапога? – Ага, вижу, вот поэтому тебе и стоит отойти подальше. – Думаешь, кто-то там все еще прячется? – Думаю, мне все равно, – отвечает женщина. Ее голос становится громче, когда она подходит ближе. – Так дадут нам комнату или нет? – Может, внутри кто-то раненый или умирающий… – Вот что я тебе скажу, – говорит она. – Можешь провести всю эту ночь, разбираясь с тем, кто прячется в этой комнате, или… Ее намек очевиден. – Ладно, но я скажу менеджеру. Может, он даст нам скидку. – Что ты имеешь в виду – нам? – Стук каблуков ускоряется, видимо, она спешит следом за ним. Я снова поворачиваюсь к Малькольму, и он словно читает мои мысли. – Если нас найдут в таком виде, тебе придется объяснять намного больше, чем выбитую дверь. Он пожимает плечами, продемонстрировав мне свои связанные запястья. Он прав. И я не смогу объяснить ничего. Вызовут полицию – какая ирония, что вначале я хотела именно этого, и тогда мама сказала, что в полицию идти нельзя. Я встаю и подхожу к одному из окон. Выглянув в проем между занавесок, я вижу, как женщина направляется к офису администратора. Обернувшись, я обнаруживаю, что Малькольм за это время передвинулся к другому окну. Я впечатлена и одновременно напугана тем, что он сумел забраться так далеко, оставаясь связанным. Так что я еще сильнее убеждаюсь в том, что лучше не освобождать его от пут. Но если мы намерены выбраться отсюда, сделать это неизбежно придется. Я иду в ванную, засовываю пальцы под острую, как бритва, планку оконной рамы – форма которой в точности соответствует порезу на моем бедре – и выламываю ее с одного конца. Увидев, как я подхожу к нему с острым куском металла в руке, Малькольм прижимается к стене. Опустившись на колени рядом с ним, я засовываю руку ему за спину. Угол ужасно неудобный; его плечо впивается мне в грудь. Я перепиливаю стяжки у него на запястьях. – Как только мы уберемся отсюда, ты расскажешь мне все. Я не могу подкрепить свои слова угрозой, потому что, как только я его развяжу, у меня вообще не останется аргументов. Пока он растирает запястья, осторожно, старясь не касаться опоясывающих их кровоточащих алых полос, я принимаюсь за стяжки у него на лодыжках. – Несколько дней, – говорит он, поймав мой взгляд. – Не знаю точно, как долго, но думаю, если бы ты мне не помогла, я бы вряд ли дотянул до четырех. – А мне не пришлось бы бежать, спасая свою жизнь, если бы ты не указал направление. – Я перерезаю последнюю стяжку у него на лодыжках. – Так что не благодари. Я оставляю его, чтобы он сам поднялся на ноги, а сама тем временем подбираю с пола все, что выглядит полезным. Запихиваю в рюкзак остатки протеиновых батончиков и столько наборов первой помощи, сколько могу унести. Пакеты из магазина я не беру – мне нужно, чтобы обе руки были свободны. Беру свой самодельный нож, сделанный из куска оконной рамы, и убеждаюсь, что Малькольм видит, как я запихиваю его за пояс джинсов. Он хромает к двери, и я невольно задумываюсь о том, не преувеличивает ли он свои травмы, чтобы я ослабила защиту. Но даже если бы он полз по полу, помогая себе одной рукой, я бы все равно взяла с собой оружие. Демонстративно положив руку на свой импровизированный нож, я киваю Малькольму, чтобы он выходил первым. Заложник Когда мы оказываемся снаружи, Малькольм двигается медленно – слишком медленно. Я держусь по левую сторону, так, чтобы заткнутый за пояс нож из оконной рамы оказался справа и Малькольму было бы сложно до него дотянуться. Одной рукой он опирается о мои плечи. Я решаю, что он не изображает боль. Его лоб покрыт тонким слоем пота, а губы с каждым шагом сжимаются все сильнее. Я натягиваю капюшон худи ему на голову, надеясь, что, если кто-то подойдет близко, лицо будет разглядеть достаточно сложно. Наклоняюсь поближе, стараясь, чтобы мы выглядели как любая другая парочка – будто мы, пусть немного перепив и спотыкаясь, цепляемся друг за друга и тащимся к нашему номеру. Этот спектакль выглядит жалко, но, по крайней мере, мы не привлекаем внимания тех, кто попадается нам на пути. Когда мы проходим мимо нескольких номеров, я оглядываюсь через плечо и вижу, как из здания администрации выходят двое мужчин и женщина на очень высоких каблуках. Чтобы понять, кто это, мне не обязательно видеть, как они показывают на комнату, из которой мы уже убрались. Я безмерно благодарна матери за то, что она зарегистрировалась в мотеле, не упоминая меня. Менеджер даже не обратит внимания на нас с Малькольмом, а если и обратит, он не увидит связи между нами и номером с выломанной дверью метрах в шести у нас за спиной. И все-таки я стараюсь идти побыстрее, несмотря на то что Малькольм пытается хрипло протестовать. Наконец мы заворачиваем за угол мотеля и делаем еще несколько шагов. Я помогаю Малькольму сесть, прислонившись к стене, не планируя тащить его дальше. – Я хочу убедиться, что они не станут искать нас здесь. Но не пытайся сбежать, – говорю я ему. – Я быстрая, так что я тебя догоню. И тогда я буду очень сильно злиться из-за того, что ты заставил меня за тобой гнаться. Я даже не понимаю, что говорю, и мой низкий, ровный голос начинает пугать меня саму. Я не очень быстрая и уж точно не агрессивная, и все же я, наверное, довольно убедительно изображаю оба эти качества, потому что Малькольм не возражает. – Куда мне бежать? – Подняв руку, он показывает на край леса неподалеку. Ни малейших признаков цивилизации. Похоже, он и правда не планирует двигаться с места в ближайшее время, но я знаю, что сама бы попыталась сбежать при малейшей возможности, поэтому я то и дело оглядываюсь на него, когда высовываюсь из-за угла, осматривая пространство перед мотелем. Через несколько минут три человека выходят из нашего номера и возвращаются в офис администратора. Когда те двое появляются снова, мужчина крутит на пальце ключ от номера. Менеджер идет следом за ними. В одной руке он тащит ящик с инструментами, а в другой – молоток. Он явно недоволен, но смирился. Я с облегчением прислоняю голову к стене, понимая, что они, похоже, не стали вызывать полицию. Я достаю из кармана разбитый телефон. Даже мне ясно, что его уже не починить. У меня перехватывает дыхание, потому что он напоминает мне, что впервые в жизни я за столько времени ни разу не говорила с мамой. Почему она не вернулась? Почему она оставила меня одну, не дав мне ничего, кроме паршивого телефона? Если она мне не позвонила, наверное, случилось что-то ужасное. И даже если она попытается дозвониться сейчас, у нее ничего не выйдет. Сломанный телефон насмешливо смотрит на меня своим разбитым экраном, и только присутствие Малькольма удерживает меня от приступа паники. Я не хочу возвращаться к нему, не хочу, чтобы мое будущее хоть в чем-то зависело от него. Но сейчас он единственная нить, которая может привести меня к маме. Повернувшись к Малькольму, я смотрю на него с мрачным видом, вполне отвечающим моему самочувствию. Он не двинулся с места. Он даже не следил за мной. Когда я направляюсь к нему, под ногами хрустит гравий, и Малькольм открывает глаза. – Они все еще ищут? – Здесь не ты задаешь вопросы, – говорю я. – Единственная причина, по которой ты не лежишь с кляпом во рту в той комнате – то, что у тебя есть нужная мне информация. Он хмуро смотрит на меня, но мое лицо остается равнодушным.