Да – я. Рик пытался понять, во что мы влипли. – Мы оба не додумались позвонить. Я вообще ни о чем не думала. Мы не привыкли иметь дело с трупами. – Ну, не сказала бы, – спокойно возразила следователь. – Я работаю в администрации больницы, а не в морге, – парировала я. На кухне громыхнула посуда, моя собеседница мельком глянула в ту сторону. – Вам что-нибудь известно о жене мистера Эймса? – Знаю только, что она умерла и что он живет один. Может, он ее тоже обнаружил и вызвал полицию? Может, жена умерла дома, а не в больнице? – Вам известно, как она умерла? Я покачала головой. Не хотелось говорить, что я никогда этим не интересовалась. Не люблю совать нос в чужие дела. Мы не расспрашивали о жизни друг друга, так удобнее и безопаснее. Следователь глубоко вздохнула и заговорила, понизив голос: – Я тогда еще в школе училась. Выстрел из пистолета. – Большим и указательным пальцами она изобразила пистолет. – Из одного из тех, что он держит в доме. Вы их наверняка видели у него в сейфе. По официальной версии, самоубийство, хотя я слышала и другое. – Что именно? Женщина передернула плечами. – Я уже говорила, что знала его сына Джареда. Постарше меня на пару лет, мой брат с ним дружил. Мистер Эймс построил этот дом для сына и надеялся, что тот останется, можете себе представить? Мой брат считал его деспотом. Судя по всему, мистер Эймс не прочь покомандовать. Пока она говорила, я думала о пистолете под раковиной. О сейфе, полном всякого оружия, о том ружье, которое старик пытался всучить мне для безопасности. Может, Элиза ошиблась: того человека застрелили, а не зарезали? Может, я от выстрела и проснулась?.. – Джаред вскоре после того уехал. Наверное, и оставался-то здесь только из-за матери. А потом… – Следователь покачала головой. – Я так думаю, что парень отца после этого видеть не мог. Не мог здесь дольше находиться. Мистер Эймс еще долго не продавал дом, все надеялся, что сын вернется. Джаред женат, у него ребенок. Скажите, Оливия, сын хоть раз навестил отца за все время, что вы здесь? С этими словами девушка победно откинулась в кресле, давая мне время переварить услышанное. Она, собственно, и не нуждалась в ответе. Когда-то я верила в хороших людей или, во всяком случае, в их добрые намерения. Они бросались на помощь. Сплачивались перед лицом беды. Когда жители Уидоу-Хиллз потребовали подкрепления, они его получили. Я твердо в это верила вплоть до десятой годовщины происшествия, когда те же хорошие люди посчитали, что мы у них в долгу. Что счетчик продолжал набегать и что я за него не расплатилась. От моей веры не осталось ничего. – Когда это случилось? – спросила я. До сегодняшнего дня я считала свой дом благополучным местом, построенным с любовью и лучшими намерениями. – Лет десять тому назад, – ответила следователь. То есть все это время дом пустовал. – Никто не хотел селиться рядом с человеком, которого подозревали в убийстве жены, пусть даже и неофициально. – Она покачала головой. – Незачем ему держать столько оружия. В его-то возрасте. Я промолчала, потому что не знала, что возразить. Вот только не побежала ли я прошлой ночью к соседу именно из-за ружья? Из-за иллюзии безопасности? – В общем, советую вам быть поосторожнее, – продолжала следователь. – Не доверяйте всем подряд. Вас втянули в историю, в которой вы толком ничего не понимаете. Рик ходил утром по моему участку. Расспрашивал о том, как прошла встреча с Ниной. Неужели выведывал, что мне известно, беспокоясь о моей реакции? Но ведь он меня покрывал. Вместо того чтобы сказать, мол, видел, как Лив накануне ходила во сне. Он же так не сделал. Следователь вынула из-под блокнота на коленях папку. – Ну ладно, хочу вам кое-что показать. – Как будто она добилась цели. Посеяла во мне сомнения. Направила расследование в новое русло. – Он не местный – тот, кого вы нашли. Я чувствовала, что Беннетт стоит в кухне за дверью. Ригби добилась своего: меня одолевали подозрения. Вдруг кто-то пытался пробраться в дом и Рик заметил его первым? Это объяснило бы, почему он не спал, почему не пошел за ружьем – уже знал, в чем дело. Следователь достала фотографию и положила ее на журнальный столик. У меня перехватило дыхание от мысли, что сейчас я увижу труп. Но с фотографии на меня смотрел живой человек. Седые коротко подстриженные волосы, глубоко посаженные глаза, нейтральное выражение лица. Белый фон, как на фото для документов. Я вздрогнула. Глаза, смотрящие из-под козырька бейсбольной кепки. Губы, произносящие мое имя: «Оливия, верно?» – Вы его знаете? – Ригби подалась вперед, вглядываясь в мое лицо. – Нет, – сказала я. – То есть да. Не знаю, но видела. – Когда? – Вчера, перед «Бакалеей». Он окликнул меня по имени. Я приняла его за назойливого журналиста. Что, если так оно и было? Опять все сходилось на мне. А если Рик видел, как тот за мной следил? Поторопился защитить, спустил курок? – Он вас преследовал? – Голос выдавал ее волнение. – Что ему было нужно? До чего же я боялась ворошить прошлое. К горлу подкатил страх – если сказать, что журналист, то спросят почему. Внутри образовалась пустота, мне стало жарко, мышцы напряглись: тело приготовилось сорваться с места. – Понятия не имею. Я его больше не видела. Он как-то странно на меня смотрел, сказал, что знает. Я ответила, что вряд ли, и уехала. Больше ничего. – Инстинктивно я ограничилась описанием действий, оставив за кадром контекст. – Кто он? Другие возможные объяснения: человек спрашивал дорогу или решил закадрить понравившуюся ему девушку. – Шон Колман. Судя по номеру машины, из Кентукки. Мы еще не оповестили родственников, так что информация пока остается между нами. На крыльце мигнула лампочка. Следователь, видимо, ничего не заметила. – Что? – хотела было сказать я, но горло сжало, воздуха не хватало. Ригби смотрела на меня в упор. – Как вы сказали… его имя? – Мне надо было знать, что я не ослышалась. Что это не бред. Не очередной кошмар наяву. – Шон Колман. Пятьдесят два года. Так вы его знаете? Звон в ушах. Имя, связанное со мной навсегда. В каждой статье, в каждом выпуске новостей. Само по себе слишком распространенное, но если поискать вместе «Шон Колман» и «Арден Мэйнор», то не ошибешься. Он тянется к решетке, хватает меня за запястье. История, пересказанная тысячу раз. Его фотография рядом с моей. Герой, смотрящий в сторону. Тогда он казался таким молодым… Молитвы были услышаны. Это случилось во время интервью с матерью, когда каждая мать представляла себя на ее месте, а своего ребенка – на моем. Через пять лет интервью повторили в специальном выпуске, потом еще раз – в десятую годовщину. Именно оно вызвало бурю эмоций и больше всего запомнилось людям. Однако существовало и другое видео. Его особо не запомнили. Не очень качественная запись, немного хаотичная, лиц толком не разглядеть. Тем не менее именно то, другое, видео запечатлело самый важный момент. Момент, когда меня нашел Шон Колман. Четыре смыкающиеся стены и никакого выхода. Прошлое меня выследило. Реальное и неотвратимое. – Да, знаю. СТЕНОГРАММА ПРЯМОГО РЕПОРТАЖА НАЦИОНАЛЬНОЕ ТЕЛЕВЕЩАНИЕ, КЕНТУККИ, 3-Й КАНАЛ 19 октября 2000 года, 19:43 ДОН МЮЛЛЕР: Приветствуем только что присоединившихся зрителей. Эмма Лайонс прибыла на место событий, и сейчас вы увидите довольно драматичные кадры. Эмма, поясните, что происходит? ЭММА ЛАЙОНС: Дон, мы находимся за периметром ограждений, установленных спасательными службами. За мной на заднем плане – поляна, где разворачиваются события. Фред, будь добр, увеличь изображение… Дон, вам хорошо видно? Видите человека на земле? ДМ: Да, да. ЭЛ: Мужчина спиной к нам, в зеленой рубашке, – это человек, нашедший Арден Мэйнор. Присмотритесь. У него на плече рука. Мы полагаем, что это ручка шестилетней Арден Мэйнор, застрявшей у решетки. Она цепляется за рубашку. Она жива. Более того, похоже, она в сознании. ДМ: Невероятно. Совершенно невероятно.